Imago (СИ)

Нажим чуть усиливается, и крови под лезвием становится больше. Капли наливаются градом ярких вишен, и от них пахнет солью и металлом.

Кей — заставляет Харли вздохнуть, потому что кожа на груди такая нежная и тонкая, что Джокер видит сеточку синеватых жилок над розовыми сосками.

Красный и синий — идеальное сочетание.

У буквы Е нет завитушек. Но зато она въедается глубоко, и след от нее останется куда дольше.

Последней будет Эр.

И когда она заживет, Джокер, пожалуй, повторит всю игру с самого начала.

Харли наматывает на палец свои волосы, выжженные добела, а он раскрашивает ее прекрасное тело алым.

— Порадуй меня, тыковка, — шлепает он ее по заднице, чтобы она встала.

Харли танцует, извивается и захлипается, когда задевает одну из многочисленных ранок, кровоточащую багровыми ручейками, но не останавливается. Раскидывает руки, дирижирует в такт какому-то невидимому оркестру, что сейчас аккомпанирует ее танцам.

А потом замирает на полувздохе, изогнувшись. Так, чтобы он мог насладиться вырезанным именем на ее груди, напоминающим чудовищно-прекрасную татуировку, залитую кровью.

Ее шоу окончено.

А вот его только начинается.

Потому что он совсем не удовлетворен, нет. Он только входит во вкус.

— Куда мы? — Харли наблюдает за одевающимся Джокером. Хотя это слишком сильно сказано — его дорогие брюки превратились в прозрачную марлю, расползающуюся по швам. А в таком виде убивать просто неприлично.

Да и Харли не помешало бы что-нибудь. Скажем трусики, яркие, блестящие, обтягивающие ее крепкую гладкую задницу.

— Нашим шмоткам хана, тыковка, — Джокер швыряет в нее разодранной блузкой. Кое-как прикрыть свои расцарапанные сисечки она сможет. — Так что давай прибарахлимся. А потом… — он тянет, заставляя ее подбираться в напряжении.

— А потом мы поохотимся. Славно поохотимся, — это он ей может пообещать.

========== Буквы ==========

— Иди сюда, тыковка, — зовет ее к себе Джокер.

Харли, смеющиеся глаза и сумасшедшая улыбка, оказывается рядом во мгновение секунды, машет дурацкими хвостиками, заставляя его морщиться, и прилипает как жвачка к подошве. Такую не оторвешь, не отклеишь.

Хотя ему это и нравится. Такая красотка, как она, липнет к такому уроду, как он. Ну надо же, это просто идеальная шутка, как раз в его стиле.

— Нравится? — он указывает на витрину, за которой блестят побрякушки. Зазывно переливаются мириадами огней, оттененные неоном. Там хватит, чтобы увешать Харли с головы до ног как рождественскую елку. Превратить в королеву, причем в буквальном смысле — в центре витрины на бархатной алой подушке сияет белизна платиновой короны. Такая яркая, что глаза слезятся.

Харли кивает, и глаза ее блестят не хуже короны, но потом взгляд ее, дикий, блуждающий, спускается ниже, туда, где россыпью лежат маленькие блестяшки. Такие Джокер не берет, это же не бриллианты, а подделка. А подделки он не любит — в жизни все должно быть как в последний раз, самое настоящее, самое яркое и безумное.

— О, — ее розовые губы округляются в бутон и издают восхищенный звук.

Он следует за ее взглядом и натыкается на крошечные безвкусные кусочки золота в виде букв.

H+J, ну конечно же.

— Хочу! — она загорается от возбуждения и смотрит на Джокера. Своим самым умоляющим взглядом.

И ей невозможно отказать.

Витрина взрывается и осыпается под выстрелом, оглушительно ревет сирена, и город вздрагивает от этого громкого шума.

Джокер наклоняется, перегибаясь через острые осколки, цепляя в пальцах горсть бриллиантовых побрякушек, а другой подхватывая вожделенный кулон, с которого Харли не сводит глаз.

— Выбирай, тыковка, — он протягивает ей возможность. Возможность выбрать. Стать сказочно-богатой в одно мгновение, и эта корона будет отлично смотреться на ее светлых волосах, или просто глупенькой девочкой с кусочком золота в ладони.

Харли даже не задумывается. Она просто тянется к нему, не к рукам, а ко рту, целует его, переступая с ноги на ногу, хрустит осколками стекла, прихватывает его губу в такт сиренам полиции, воющих неподалеку, а потом отрывается. Смотрит на него, улыбаясь, и размазанная помада придает ей безумный вид.

— Я выбираю тебя, пирожочек.

У нее совсем нет мозгов. Выело химикатами, помножено на его страсть к мозготраху.

Такая глупенькая. И на самом деле такая умная.

Она же прекрасно знает, что он подарит ей все. И короны, бриллианты горстями, весь Готэм-сити, и чертов убогий кулончик, меньше его пальца, он тоже будет ее. Все это будет принадлежать ей.

Они летят через весь город, даже не собираясь тормозить. Позади визжат машины, врезаясь друг в друга, слышатся крики и стоны — его любимая рапсодия, а Харли заливается диким хохотом, сверкает зубками, подначивая его: гони-жми на газ-давай, пирожочек, — и крохотный кулончик сверкает на ее шее, блестит будто золото живое, текучее и мягкое.

Белые запястья ее по локоть увешаны побрякушками, на предплечьях золотые часы, под несколько десятков тысяч за штуку, а в волосах сверкает корона, отбрасывая сноп искр на ее смеющееся личико.

Но он, когда отвлекается от дороги, предоставляя их фатуму и госпоже удаче, не может отвести глаз от ее шеи и золотых буковок кулона.

Харли и Джей. Джей и Харли.

Идеальное сочетание.

========== Monsters under the bed ==========

Комментарий к Monsters under the bed

Внимание, AU, кровь, насилие, жестокость. Если не уверены, лучше пропустите. Хотя о чем это я, дальше все будет точно так же)

И да, все части без цифр могут читаться абсолютно в любом порядке и существуют сами по себе)

У Харлин Квинзель и Харли Квинн нет ничего общего. Ровным счетом ничего.

Да, оболочка та же, но Джокер знает, что он постарался на славу, стирая с кожи цвет. Попортил белую шкурку кривыми шрамами и раскрасил в самые лучшие цвета на свете — красный и синий. Красный как кровь, стекающая по разбитой губе Харли. Синий как синяк, полыхающий всеми оттенками неба на щеке.

В остальном это совершенно разные личности. Как и внешне, так и внутри.

Может, поэтому его так бесит, когда внутри его любимой игрушки, тыковки, носящей все украшения, что он ей дарит, только ту одежду, которую он одобрит, просыпается та, другая сука.

Харлин с ее язвительными репликами, острыми углами очков, за которыми надежно спрятан взгляд, белизной халата, способной посоперничать с ангельским опереньем.

Ему на сто лет не сдался этот ангел. Ему куда больше по душе веселая хохотушка, специально напяливающая шортики еще покороче, чтобы у проходящих мимо глаза из орбит вылетали. С размазанной помадой на губах. С разноцветными хвостиками, окунутыми в яркую, неестественную краску, и с золоченой надписью поперек шеи, чтобы каждый увидел, чья она собственность.

Но Харли не умеет смотреть так, как это делает Харлин.

Цепкий взгляд из-под острых стекол вонзается в лоб Джокера, сверлит и точит дыру, сквозь которую скоро мозги потекут, ждет, когда же он раскроется.

Как в игре — ты или улыбаешься и держишь маску, или мертв, проиграл, тебя больше нет.

А Джокер умеет носить маски. Его лицо — это и есть маска, под которой только лоскуты кожи, натягивающие череп, прячущие под собой новехонькие, сверкающие сталью зубы, заточенные до остроты, почти как у акул. И пустота вместо мозга.

Джокер даже благодарен чему-то там всевышнему, что он безумен. И все свои штучки сука-психиатр может обратить на себя, если ей станет скучно. А от него не дождется.

Так что он ждет, наблюдает за Харлин, занявшей чужое тело, брезгливо и с видимым отвращением.