Осколки (СИ)

Она взирала на него высокомерно, с долей презрения и превосходства. Не отрываясь от подёргивания ногтей, хмыкнула:

— Что — страшно?

— К-кто т-ты? — смог промычать наконец пленник.

— Я? — мстительница передёрнула плечами, словно бы в кабинете похолодало. — Меня зовут по-разному. Мстительница. Шпилька. Ненормальная. Невидимка. Воительница. — Пленник хотел что-то сказать, но мстительница шикнула на него и торжественно произнесла. — Я — Фемида! Так и зови меня, Анатолий Вадимович.

Анатолий Вадимович сглотнул. Странно, но эта худенькая подтянутая высокая фигурка Фемиды внушала ему страх. «Это просто женщина. Заигравшаяся в воительницу девчонка! — успокаивал себя Анатолий Вадимович, пытаясь развязать верёвки, но чем больше он вырывался, тем сильнее они его стягивали. — О ничего не умеет. Подумаешь — пробралась в мой личный кабинет под покровом ночи через окно. Не велика задача». Фемида же спрятала пилочку в нагрудный карман. Алые губы растянулись в кривой, чуть снисходительной усмешке:

— Думаешь, если я женщина, так я слабачка? — голосок её стал тонким и чуть напевным. — Зачем бояться хрупкую бедную девушку? Она только играет в воительницу, а сама ничего не умеет.

Фемида медленно поднялась со стула, подошла вплотную к Анатолию, нависла над его лицом, так что он смог рассмотреть тонкий белый шрам на её щеке, похожий на улыбку. Он ощутил её дыхание своей жёсткой щетинистой щекой. Почувствовал аромат её парфюма, тонкий, едва уловимый, с нежной ниткой мускуса.

— Ошибаешься, — прошипела она ему в лицо, и от этого шипения, почти змеиного, Анатолия передёрнуло. — Так считали все девять мужиков. Ты десятый. И ничему жизнь вас не учит.

Анатолий почувствовал, как медленно, с холодком, в душу его закрадывается неприятный липкий страх. Страх и благоговение перед этой женщиной. Тело перестало слушаться хозяина. Язык заплетался.

— Ч-что нубе тежно? Нужно. Тебе? — она молча смотрела в его глаза. — В правом нагрудном кармане ключи. От сейфа. Возьми. Возьми оттуда, сколько надо.

Фемида медленно отодвинулась от его лица. Профессиональными движениями обыскала его. Вынула из нагрудного кармана жёлтой рубашки связку ключей. Увидев облегчение на лице Анатолия, рассмеялась. Рассмеялась демонически, громко и жутко. От этого смеха, кажется, задержали стёкла в панорамных окнах.

— Каждый раз одно и то же. Всегда знала, что этим миром правят акции да деньги. Но не настолько же! — швырнула связку ключей точным жестом на стол. — Нет. — На немую просьбу вернуть ключи, абсолютно серьёзно ответила: — На том свете тебе это не понадобится. — Отошла от Анатолия, села на стул, закинув ногу на ногу.

— А ч-что? — мысль о смерти маленькими звонкими молоточками стучала где-то в задней части головы. Страх сковывал всё сильнее. — З-зачем?

— Ах, ты спрашиваешь, зачем мне это нужно, правда? — вынула из узенькой колбочки на поясе что-то металлическое швырнула на пол. В кромешной тьме этот звон показался оглушительным. У Анатолия загудела голова. — Ради истины! — хохотнула наигранно-беспечно. Помрачнела, скрестила руки на груди. — А теперь слушай страшную сказку о девочке, которая рано повзрослела. Мне было четырнадцать, когда мою семью выслали из Москвы. Точно так же, как и ещё одну семью моего друга. Знаешь ли, кризис. Денег не хватало. А государство гребло лопатой деньги себе. Почему-то все считают, что дети ничего не понимают и не знают. Но как же не понять, когда всё, как на ладони. В общем, сократили моих родителей и родителей моего друга. Ну и выслали из Москвы. За неуплату. Естественно, пришлось менять школу. В прежней моей школе было смешение национальностей. Никто никого не оскорблял и не задирал. Было вечное равенство. Так сказать, реализовались идеи коммунизма, — Фемида хмыкнула. — А в новой школе царил капитализм, как и везде. Богатые насмехались над бедными. Природа, к счастью, не обделила меня красотой. Так что очень скоро на меня обратил внимание богатенький мальчик. Мы стали встречаться. А потом он меня бросил. Я была очередной его игрушкой. Так повторялось трижды, пока я не окончила школу. Мой друг поступил в армию. Вернее, отправился. Чтоб заработать денег на лечение больной матери. Я попыталась поступить в университет. Но всё тщетно. Что нельзя идти честным путём, я поняла ещё в четырнадцать. Тогда же начала специально очаровывать богачей. Они давали мне деньги на подарки, а я всё несла в семью. Странно это слышать от меня, не так ли? Но только пройдя по кривой дорожке, можно свернуть на истинно верную. — Презрительно наморщила носик. — Хотя к таким, как ты, это не относится. Я не смогла поступить в институт, потому что на то же самое место претендовала девочка из богатой семьи. Я смирилась, что мечте моей не суждено сбыться. Стала портнихой. Шила на дому эксклюзивную одежду и продавала. Деньги шли на обучение сестры. Она-то смогла пробиться в институт. Однажды моего отца избили. Сильно избили, так что он едва добрался до дома. И даже при современной медицине ему пришлось пролежать в больнице полгода. А эти побои списали на несчастный случай! Ибо пьяный парень, избивший его, был сынком богача. Вернулся из армии друг. Я понять не успела, когда у них всё закрутилось с сестрой. Но раз погода они сыграли свадьбу. А потом начался ад! — Фемида помассировала виски и болезненно поморщилась, словно бы воспоминания резали её, словно калёный нож. — Настоящий ад! Мама друга умерла, так как не хватило денег для её переправки на Сатурн. На меня напали в подворотне, пытаясь… Не важно что. Хорошо, что рядом был друг. Он спас меня. А потом ещё год просидел в камере, ожидая суда. Маньяк оказался сыном богача. И откуда у богачей такие больные на голову дети? — хотела иронизировать, но события прошлых лет вставали перед ней как наяву. Становилось страшно, как тогда. — Друга оправдали, а маньяка кто-то убил в подворотне. Но не это главное. Приходилось не жить, а выживать. Вгрызаться в глотки, как львица. — Голос срывался, Фемиде было всё сложнее сохранять хладнокровие. Руки холодели и дрожали — этими ощущениями всегда сопровождался этот рассказ. — Сейчас у друга и сестры одна дочь. А могло быть две! Одного ребёнка не удалось спасти! Криворукий врач повредил ребёнка при родах. Бесплатных мест для таких детей в больнице не было. Нужно было внести заклад. Наших денег не хватило. Девочка умерла на руках сестры… — Фемида судорожно втянула носом воздух, пытаясь успокоиться. Но мысль о потере племянницы всегда заново убивала её. Хотелось плакать. А ещё больше хотелось подойти и убить Анатолия Вадимовича, убить всех богачей, кто заработал свои деньги нечестно. Фемида резко крутанулась на кресле, мягкими шагами подошла к окну, посмотрела вниз. По-военному развернулась на каблуках армейских ботинок, посмотрела на Анатолия, вздохнула. Хищная ухмылка озарила её лицо. — Понимаешь? Всем правят деньги. Грязные, отобранные у честных граждан, разворованные деньги! — щёлкнула замком на кобуре, тоже пристёгнутой к поясу. — И надо бы искоренять таких, как ты. Чтобы людям жилось хорошо! Слыхал про «Белую стрелу» лет эдак двести назад? Считай, что это то же самое.

В руку удобно лёг пистолет нового поколения. Чёрный блестящий и тяжёлый. Щёлкнула предохранителем. Передёрнула затвор. Все действия механические и точные. Поднесла пистолет ко лбу Анатолия. Тот побледнел. Со лба крупными каплями на нос падал пот. Лицо Фемиды озарила хищная улыбка.

— Богиня правосудия приговаривает тебя к смертной казни!

Глухо щёлкнул спусковой крючок. Анатолий потерял сознание. Фемида по-детски выпятила нижнюю губу:

— Ну вот, опять. Даже не понял, что пистолет не заряжен…

Оправилась, вернула пистолет в кобуру. Вынула из присёжки на поясе спрей, уничтожающий все следы человека, на которого запрограммирован. Вынула из нагрудного кармана записку «Здесь была Шпилька». Небрежно швырнула её на стол, рядом со связкой ключей, карт и копий отпечатком пальцев. Распылила спрей. Сняла с крючка на поясе сверкающее эластичное лассо, из маленькой сумочки на боку — страховку. Привязала лассо к страховке, пристёгнутой по всем правилам. Обмоталась лассо так, что другой его конец закрепила профессиональным узлом на гардине. Коротко скомандовала в рацию: «Робин Гуд. Я пошла!». Вылезла через форточку.