Поймать призрака

– Мне казалось, что репортеры должны быть объективными.

Рейчел подавила неожиданно возникший укол вины.

– Босс, кажется, упоминал об этом, – неохотно признала она. – Но он просто не понимает.

– Относительно Франциски?

– Ага.

– А вы хотите все объяснить профессору относительно нее?

– Ага, – снова кивнула она. – Видите ли, я ее внучатая в шестой степени племянница. Или двоюродная внучка? Я никогда в этом толком не умела разбираться. – Она сосредоточенно наморщила лоб. – Она сестра моей пра-пра– и еще три раза пра– бабушки. Значит, мне она пра-пра?

– В принципе я понял, – сухо успокоил он.

– Здорово.

Он подался к ней, всем своим видом выражая нетерпение.

– Вы все еще не объяснили. Как ваше родство с Франциской может повлиять на решение профессора разоблачить ее?

– Я… я думаю, не может, – согласилась она и прикусила губку. Если бы только удалось пронять его, показать всю серьезность ситуации. Тогда с профессором было бы легче. – Я упомянула о родстве только для того, чтобы было понятно, насколько для меня это серьезно.

– Для него тоже.

Она вгляделась в его лицо, надеясь, что ответ искренний. Взгляд его был обнадеживающе прямым. А вдруг – ну а вдруг? – он вошел в ее положение?

– Я очень рада это слышать. Я боялась, что для него это игра или хобби. Франциска посещает Ранчо уже в течение ста пятидесяти лет. Она что-то вроде местной достопримечательности или исторического памятника. Нельзя шутить с достопримечательностями и историческими памятниками, вы согласны со мной? – спросила она серьезно. – Это… это не по-американски.

Он потряс головой, явно развеселившись.

– Должен признать новизну.

– Новизну чего?

– Взгляда.

– Какого взгляда?

– Леди сорвала аплодисменты, – откомментировал он. – У вас хорошо получается. Лучшей работы я еще ни у кого не встречал.

А – новый взгляд на предмет. Понравился ее взгляд на ситуацию с Кингстоном. Он это серьезно? – думала она, краснея от неожиданного комплимента. А почему бы нет? Не зря же она занялась газетной работой. Вероятно, у нее прирожденный репортерский инстинкт и острое, как бритва, восприятие, а теперь они просто раскрылись.

– Спасибо, – сказала она, скромно опуская ресницы. – Слышал бы это мистер Харпер. Вы ни за что не поверите, но это мое первое задание.

– А я и не верю.

Это уже не звучало как комплимент. Она озадаченно вскинула глаза.

– Вы не верите, что это моя первая репортерская работа?

В его голосе появилась нота сарказма.

– Вы, наверное, хотели сказать: первое надувательство?

Она была в полном недоумении.

– Я не понимаю. Я думала, мы говорим о репортерском искусстве. При чем здесь какие-то надувательства?

– Репортерское искусство? – расхохотался он. – Какое репортерское искусство?

– Мое репортерское искусство, – от обиды ее голос задрожал. Где-то у них произошло полнейшее недоразумение. Если бы только знать где. – Вы же говорили о хорошей работе.

Он сузил глаза.

– Можете прекращать игру, мисс Эйвери. Я вас раскусил. Причем с самого начала. Вы не репортер.

– Репортер! – возмущенно настаивала она. – Почти. Во всяком случае, стану, как только сдам первую статью.

– Вранье! Вы, может, меня не узнали, но я-то вас узнал.

Он встал, подошел к музыкальному центру и достал из-за него журнал. Пролетев по воздуху, журнал шлепнулся у ее ног, раскрывшись на самой истерзанной странице. Рейчел уставилась на свою помятую фотографию.

– Ой, это же я! – удивленно выговорила она. – А это статья о моем духе.

– Очень проницательно.

– Что вы делаете с этим журналом?

Он не отвечал. Казалось, он ждал от нее каких-то значительных слов или действий. Она раздраженно уставилась на него. Тут репортерским инстинктом и острой проницательностью не отделаешься. В данный момент она предпочла бы женскую интуицию, а еще лучше – чтобы ей все толком объяснили.

– Вы не могли бы сказать прямо? Не видите, что ли: я блуждаю в потемках.

Он рассмеялся, и от этого удивительно изменилось его лицо, но еще удивительнее было неожиданно теплое чувство, заполнившее Рейчел. Непроницаемо-жесткая маска исчезла, будто и не было ее вовсе, а на открытом лице читались юмор, пылкий темперамент и потрясающая жизненная сила. Хорошо бы узнать его поближе – этого, обаятельного и сильного. А не того холодного, циничного и недоброго, что встретил ее у дверей.

– И смеяться вам бы тоже надо почаще, – сказала она в некоторой рассеянности. – Гораздо чаще.

– Ну, с вами-то, похоже, смеху не оберешься. О'кей. Будем играть в вашу игру. – Он ткнул пальцем ей под ноги. – Именно эта статья и привела меня сюда.

У нее возникла совершенно неожиданная и достаточно тревожная мысль.

– Привела вас сюда? – повторила она. – Вас? Вас лично?

Он продолжал улыбаться.

– Да. Меня. Меня лично.

Она застонала, сдаваясь неприятному, противному… и неизбежному.

– Вы не сказали, как вас зовут.

– Нет, не сказал.

– По-моему, это вполне можно сделать и сейчас, если вы не против.

– Меня зовут Зак. Зак Кингстон.

Она кивнула, нисколько не удивившись.

– Естественно. Но не Зак Кингстон-младший? В смысле – вы не сын профессора Кингстона?

– Нет.

– И не какой-то там второй или третий, ну знаете, с римскими цифрами?

– Нет.

– И вы ему не родственник? А может, это просто случайное совпадение имен, шутка судьбы?

– Нет, нет и… – складки у рта углубились, – нет.

– Как же мне это в голову не пришло? Вы и есть профессор Кингстон?

– Виновен.

– Это ужасно!

– Промашка вышла, – согласился он. – Поэтому так важна предварительная подготовка. Нужно знать свою жертву, когда идешь на дело.

– При чем тут это? – сказала она, переводя взгляд со своей измятой фотографии на измятый – и чистый – конверт в руке. – Ничего я такого не сказала, чего не стала бы говорить, знай, что вы – это вы.

Такого он явно не ожидал.

– Почему же вы злитесь? – напористо спросил он.

– Почему? Вы спрашиваете «почему?» после того, как проговорили все это время, а я не записала ни слова? – Она потрясала конвертом, перенося свой гнев с беззащитного неодушевленного кусочка бумаги на очень воодушевленного и ни в коем случае не беззащитного профессора. – Первое в жизни задание, и я его провалила. Откуда я могла знать, что вы профессор Кингстон? Вы и словом не обмолвились. И не похожи вы на профессора ни капельки, – с вызовом заявила она.

– А чего вы ожидали?

– Очки в роговой оправе, брюшко и кроткий вид, – отчеканила она. – У вас же этого нет!

Он сунул руки в карманы.

– Очков или брюшка?

– И кроткого вида тоже. Ничего похожего. В крайнем случае вы могли бы носить мешковатый свитер с заплатами на локтях и курить трубку.

Он покачал головой.

– Очень вредно для здоровья.

– Может быть, – согласилась она, скрестив руки на груди. – Но всем известно, что профессора курят трубки! Теперь задание провалено, и все по вашей вине.

– По моей вине?

– Да. По вашей вине. И что вы теперь собираетесь делать?

Он молчал. Прислонившись к каминной полке, он изучал девушку сузившимися глазами.

– Чего вы хотите, мисс Эйвери?

– Я хочу интервью. Нет. Чего я на самом деле хочу, так это чтобы вы оставили Франциску в покое, – сообщила она с чувством. – Я хочу, чтобы вы избрали для разоблачения другого несчастного духа.

– Почему? – выпалил он, и прямота тона требовала прямого ответа.

Она ответила честно:

– Потому что, если вы заявите об успехе или отпугнете бедную Франциску, это лишит меня шансов продать книгу о ней. А мне очень важно продать эту книгу.

– Абсолютно в этом уверен.

– Но…

Он перебил ее быстро и неумолимо:

– Мисс Эйвери, вы хотели записать мои слова?

– Да.

– Отлично. Записывайте.

Она поколебалась, но отвинтила красное пластмассовое сердечко и занесла ручку над конвертом.