Вкус яблока

— Да что ты, милая! Как ты можешь! У тебя есть Алан.

Конечно, сын самое дорогое, что у нее осталось, — не сама ли так говорила Дороти несколько недель назад! — но на большее и рассчитывать нечего. Он ей дороже любых благ мира, но как бы хотелось, чтобы это был ребенок Гарда, чтобы много лет назад она сделала правильный выбор. Впрочем, прошлого не вернешь. Нужно думать о настоящем и сделать все возможное, чтобы сейчас у них с Гардом все было хорошо.

Но одна она добиться этого не в состоянии. Только вдвоем. Если он сам этого захочет. И если найдет в себе силы снова поверить ей и полюбить. То, что Гард по природе своей сильный и добрый человек, — ее счастье.

Но настолько ли сильный и добрый, чтобы все забыть и простить?

Это ей неведомо. А что если затаил обиду, отплатит за обман, с ужасом подумала Мэйбл и поежилась.

Решив, что она замерзла, Гард поплотнее укутал ее ноги пледом и прижал голову милой к своему лицу.

— Хочешь, пойдем в дом?

Ну что ж, подумала женщина, пускай он никогда уже не будет с ней вместе, не отдаст ей больше всю свою любовь и не родятся у них дети… Не судьба! Но одного у нее отнять нельзя — этого вечера. И она сполна насладится им!

— В дом? — переспросила Мэйбл и, опустив руку, положила ее на сомкнутые бедра любовника, ощущая сквозь ткань джинсов его вздымающуюся плоть. — В постель?

— Чуть позже.

— А почему? — полюбопытствовала она. — Чем займемся до того?

— Вот чем. — Гард наклонил голову и легонько коснулся губами ее губ. Она слегка приоткрыла рот, и его язык скользнул в него. От этого поцелуя жар пошел по всему телу, ей хотелось, чтобы он целовал еще и еще.

Секунду спустя Гард оторвался от ее губ и посмотрел на нее долгим взглядом. Интересно, что ему удастся разглядеть при тусклом свете, подумала Мэйбл. Что уже сама не своя от охватившего ее желания? Что страстно его хочет? Очень может быть.

А вот увидит ли, почувствует ли, как она его любит? Вот бы узнать…

Гард впился губами в ее шею, и у Мэйбл закружилась голова. Рука его пробиралась к ней под свитер. Прикосновение прохладных пальцев заставило женщину вздрогнуть, а ласковые пришельцы продолжали свой путь от живота к груди.

— Мы почему-то любили друг друга в темноте, — негромко заговорил Гард. — Помнишь? Я целовал твое тело, каждую клеточку, но видел тебя чаще при лунном свете. А моим самым страстным желанием было обладать тобой в яркий, солнечный день.

Пальцы коснулись соска, и Мэйбл прикусила губу, пытаясь сдержать стон. Может, она чересчур остро все чувствует. И немудрено — столько времени одна. А может, дело в том, что трогает ее не кто-нибудь, а единственно любимый человек. Одного его легкого прикосновения достаточно, чтобы дух захватывало, сердце начинало сильнее биться, а по телу пробегала сладкая дрожь.

С Гардом ей всегда хотелось, чтобы это восхитительное ощущение никогда не кончилось. И она не скрывала этого. Всегда давала ему понять, что хочет его так же сильно, как и он ее. Потому что любила. Столько лет прошло, но желать и любить его не перестала.

— Милая, пойдем в дом, — послышался голос, полный страсти. — В постель…

Он хотел было отнять руку от груди, но Мэйбл помешала — еще сильнее прижала ее, вновь испытывая сладостное чувство, когда теплая ладонь легла на сосок.

— Ты же хотел еще немного посидеть.

— Ну, если тебе так нравится…

На нее снова обрушился град горячих поцелуев, а рука все ласкала и ласкала ее груди. Изнемогая от этой чудесной пытки, Мэйбл резко отпрянула.

— Ладно, — нетвердым голосом, задыхаясь, проговорила она. — Будь по-твоему! Неси меня в постель.

Гард рассмеялся и, не выпуская ее из объятий, отодвинулся на самый краешек качалки.

— Вот как? Выходит, я тебя хочу, а ты меня — не очень-то! Собираешься лежать и молча терпеть мое присутствие!

— Там видно будет, — поддразнила Мэйбл. Мужчина встал и понес любимую к двери.

Распахнув ее, опустил искусительницу на ноги с силой притянул к себе.

— И смотреть нечего! — насмешливо бросил я. — Никогда мы с тобой не занимались любовью молча! Ты всегда издавала восхитительные эротические звуки. Стонала, тяжело дышала и приговаривала: «Ну, пожалуйста Гард еще…» — Опустив руки на мягкие полушария ниже поясницы, он продолжал прижимать Мэйбл к себе. Она почувствовала как в живот ей уперлась твердая, горячая выпуклая плоть. Даже тринадцать лет назад ей, девушке не требовалось особого воображения, чтобы догадаться, что это такое. А истязатель между тем перешел на шепот: — И я любил тебя снова и снова. Тебе ведь было хорошо со мной, правда.

Взяв лицо ладонями, Мэйбл посмотрела ему прямо в глаза и серьезно ответила:

— Так хорошо, что и не выразить словами!

Гард как же я… Он отрывисто прижался к ее губам заглушая уже готовое сорваться с языка окончание фразы. Во второй раз в жизни боялся слов, которые не хотел бы слышать. Впервые это было в тот день, когда позвонил возлюбленной узнать, почему она его избегает.

узнал. А теперь иной страх охватил его. Что, она признается в любви, а он не выдержит ответит что любит ее, жить без нее не может и хочет чтобы она осталась с ним навсегда? Но больше всего пугало, что попросит ее выйти за него замуж.

И он не отрывался от губ, пока у нее пропало всякое желание говорить, но не остыло другое — заниматься любовью.

Они поднялись наверх. В спальне Мэйбл тут же стянула с него футболку, бросила па пол и, прильнув к нему, поцеловала. Сначала шею, потом плечи, руки… и замерла. Гард почувствовал на предплечье легкое прикосновение ее пальцев и понял, в чем дело. Бросив взгляд на Мэйбл, увидел, что она улыбается.

— Так у тебя татуировка… — удивленным голосом протянула она и погладила изображение пистолетов, украшавшее его руку. — Как это я раньше не замечала?

Он припомнил, сколько раз она видела его без рубашки. Получилось два. Первый — во дворе, когда ее внимание было приковано к груди, и второй — в этой самой комнате ночью, когда они занимались любовью.

— Не до того тебе было, — заметил он и давленным от нетерпения голосом произнес: — Есть кое-что поинтереснее, чем рисунок.

— Как обрадуется Дороти, когда я ей об этом расскажу! — не обращая внимания на последнюю реплику, рассмеялась Мэйбл. — Сестра всегда говорила, что для полноты образа злодея которым тебя представляли мои родители, только пиратской наколки и не хватает.

Гард приподнял ее подбородок и заглянул в глаза.

— Я тебе сейчас покажу, что такое настоящий злодей, малышка! Вот увидишь, ты у меня будешь стонать и корчиться от страсти. — Он помолчал и уже более спокойным и даже несколько скучноватым голосом добавил: — Впрочем, если тебе так хочется, можешь стоять и любоваться произведением искусства. Не сказав ни слова, Мэйбл, лукаво улыбаясь, попятилась, увлекая Гарда за собой.

Несколько шагов — и любовники оказались у кровати. Секунду она постояла, потом бросила на него застенчивый и невыносимо соблазнительный взгляд.

— Раздень меня, милый… Люби меня… Гард сглотнул комок, подступивший к горлу. Таким же тихим, трепетным голосом девушка попросила его об этом же в один незабываемый вечер много лет назад, когда они впервые познали сладкий вкус яблока греха. Тогда она не была совсем уж неискушенной — они целовались, не стесняясь, ласкали друг друга. Особое наслаждение ему доставляло касаться ее грудей губами. Дай сама любопытная подружка трогала его за самое интимное место, а когда убирала руку, ему становилось не по себе — казалось, в паху вот-вот что-то взорвется. Но при всем при том она оставалась непорочной Евой, пока лишь любующейся наливным, манящим, но запретным плодом. В тот самый вечер, когда они уютно расположились на берегу залива, чтобы предаться обычным невинным ласкам, недотрога посмотрела на него огромными, поблескивающими от лунного света глазами и тихонько попросила:

— Раздень меня, милый… Люби меня…

Он выполнил просьбу с радостной дрожью, а уняв ее, с великой нежностью любил Мэйбл. Тогда и открыл для себя истину — он влюблен.