Девичьи грезы

— Курт — очень необычное животное, — сказала Харриет Нони утром. — Он разбирается во многих вещах. Если бы я была помоложе, я бы подумала, что он заколдован.

— У восточноевропейских овчарок очень высокий уровень интеллекта, — со знанием дела ответила Нони. — Они более чувствительные, чем другие собаки, и потом, это рабочая порода, так что когда подумаешь о том, как они берут след, охраняют, водят слепых, находят мертвых — на войне конечно, то совсем не удивительно, что Курт проявил такое участие к Парню.

— Полагаю, что так, если посмотреть на все с такой стороны. — Харриет покорно приняла этот выговор за то, что абсолютно ничего не знает о мире собак вообще и о восточноевропейцах в частности.

— Кроме того, он ревновал. Он уже давно хотел подружиться, но ты не замечала его. Теперь Парня нет, и Курт знает, что путь свободен, — продолжила Нони с детским бессердечием, потом заметила грустную улыбку Харриет и быстро добавила: — Я не нарочно, Харриет. Мне очень жаль, что тетя Саманта переехала его, но ведь это небольшая потеря для вида, правда ведь?

— Для вида?

— Для улучшения породы. Кажется, это так называют.

— Теперь понятно. Для вида действительно невелика потеря, но для меня — да!

— Я знаю и очень тебе сочувствую, но теперь у тебя есть Курт. Ты же видишь, он удочерил тебя!

И в самом деле, было похоже на то. Пес следовал за Харриет по пятам, несколько сдержанно, но неотступно, как будто взвешивал все, прежде чем окончательно отдать ей свое сердце. Сначала Харриет думала, что Курт просто скучает по хозяину, но Дельза, хотя и чувствовала себя покинутой и одинокой, просто целыми днями лежала, свернувшись на коврике, и даже не просилась погулять.

— Чем займемся? — спросила Нони. Теперь, когда над ней не тяготела привычная власть отца, девочка явно ощущала ту же пустоту, что и Харриет. И вправду, — равнодушно подумала Харриет, — совершенно нечем заполнить целый день. Только приходы и уходы мужчин да приемы пищи наполняли время каким-то смыслом.

— Давай слепим снеговика, — предложила она, но, хотя утро было таким же ясным и чудесным, как и вчера, настроения не было. Нони вскоре тоже все надоело, и она пинками раскидала недостроенные шары. Харриет решила, что Нони в чем-то походит на нее саму, ее так же мучают неясные факты и фантазии, и девочка обернулась не раз и не два, чтобы удостовериться, что Харриет никуда не ушла. За весь день Нони сделала несколько попыток выдать мачехе информацию о том, что она называла «ужасным скандалом между отцом и Самантой», но, поскольку источник был все тот же — подслушивание у дверей, Харриет сочла нужным не проявить интереса.

Так пролетело время, а вечером Харриет одолели мысли, которые она гнала прочь весь день. Когда девушка в одиночестве уселась за еду в маленькой столовой, а потом в гнездышке смотрела на пустое кресло мужа, она больше не могла игнорировать отсутствие Даффа. Тишина огромного дома давила на нее. Призрак веселого смеха Рори словно издевался над ней, страдальческое лицо Даффа преследовало ее, и оно было таким же, как тогда, когда Харриет обвинила его, что именно он так бездушно прервал страдания бедного Парня. Все это ноющей болью отзывалось в ее сердце.

Она пыталась припомнить, что муж говорил ей в ответ на ее выпады, но вспоминались лишь ее собственные полные горечи высказывания и еще то, что не дала ему утешить себя, а ведь она так нуждалась в этом! Исстрадавшись душой и телом, Харриет по-детски негодовала на то, что Дафф оставил ее в самый трудный момент. Эту деловую поездку наверняка можно было бы отсрочить. Любой любящий муж отложил бы все дела на день-другой, чтобы утешить и поддержать жену, но в этом месте она снова и снова напоминала себе, что между ними никогда и речи не было о любви. Да и эта поездка в Дублин была связана с Самантой, насколько бы ни было правдой то, что Дафф выгнал ее из дома.

Ладно, она сама напросилась, думала Харриет, глядя на затухающий огонь, и даже не двинулась, чтобы подбросить дров и тем самым продлить этот безрадостный вечер. Когда она выходила за Даффа, то знала, что ему нечего предложить ей, кроме терпимости и своего имени. Так что не его вина в том, что она настолько забылась, что вышла за рамки своей роли и влюбилась в него.

Ночью нападало еще больше снега, и Молли, которая принесла ей утром чай, заметила:

— Не завидовать я этому парню в бегах, если он все еще прячется в холмах.

— Да он уже, наверное, убрался отсюда. Кроме того, прошло уже пять дней… как он добывает еду? — задумчиво спросила Харриет, и Молли лишь пожала плечами. Побег уже обсуждали сто раз, и она почти потеряла к этой теме интерес.

— Говорят, у него есть девчонка где-то здесь, которая могла бы приносить еду и вывести его, когда все уляжется. Но если спрашивать меня, я бы сказала, вы правы, и он уже давно уходить отсюда. Разве не забавно, как Курт принимать вас, мэм? Будто знать, что у вас сердце болит, хитрец!

— У меня и правда тяжело на сердце, Молли, — прошептала Харриет, и девушка посмотрела на нее с сожалением.

— Думаю, вы скучаете по мужу больше, чем по псу. Агнес говорить, что дом без хозяина, что яйцо без соли. То же и женщина без свой мужчина. Он приезжать завтра, так что не надо больше страдать, — посоветовала Молли и убралась вместе с подносом, как обычно расплескав молоко.

Рори сказал, что настало время подводить итоги, — Харриет этим и занялась. Она тщательно исследовала все свои эмоции, сохраняла одни, отбрасывала другие. Она вспомнила, что на носу Новый год и нужно принимать какие-то решения. Молли права. Харриет скучала по Даффу не меньше, чем по бедному псу, но горечь и чувство отверженности не отпускали ее. Сравнение Агнес тоже попало прямо в цель, Клуни без хозяина действительно как яйцо без соли, и она без привычной, пусть даже иногда пугающей, защиты Даффа осталась потерянной и неприкаянной. Теперь она понимала, что Рори правильно сделал, что уехал, что ее невинные радости в его компании могли ранить мужчину, который хоть и не мог предложить любовь, но и без этого проявлял симпатию и даже нежность.

Он сказал: «Может, твоя вера в чудеса заразит и меня». Но может, ее любовь тоже заразит его? Или это было бы слишком большим чудом? И тут Харриет вдруг отчетливо вспомнила слова, которые сказал Дафф, когда она стояла на коленях рядом с умирающим псом… он назвал ее «любовь моя», как сделал бы это всякий любящий мужчина, а потом она наговорила ему гадостей и оттолкнула его, бросила ему в лицо его заботу…

Когда она закончила одеваться, в комнату вошла Нони и теперь стояла, перебирая вещи на туалетном столике, бесцельно выдвигая и задвигая ящички. Девочка была все в том же капризном настроении, что и вчера.

— Чем бы нам заняться сегодня? — спрашивала она снова и снова, и Харриет, которая сама только что пришла в нормальное состояние, почувствовала раздражение при мысли, что ей придется весь день выслушивать нытье ребенка.

— А что ты делала, когда появлялась только поесть? Сегодняшний день ничем не отличается от остальных.

— Папы нет.

— Ну, когда он здесь, ты не особо часто видишь его, так же как и я. Он вечно занят делами поместья. Скучаешь по дяде Рори?

— Да, конечно. Ты ведь тоже скучаешь по нему, правда, Харриет? Но ты ведь папу любишь больше, чем дядю Рори? Раньше мне больше нравился дядя.

— А теперь нет?

— Нет.

— Это хорошо. А теперь, если позволишь, я приберу постель, и пойдем завтракать.

Харриет удачно отразила вопрос Нони, но подозревала, что методы, которыми Нони добывает информацию о том, что происходит в доме, могут привести ее к абсолютно неверным заключениям, как это бывало раньше с ней самой.

Она заправила постель, аккуратно согнав с места Курта, потом окинула взглядом комнату, чтобы посмотреть, не забыла ли чего. В зеркале многократно отражалась темная мебель, и их с Нони фигурки выглядели так нелепо среди этой чопорной обстановки, что Харриет не удержалась от возгласа:

— Ненавижу эту комнату! И кому только в голову пришло так мрачно обставить брачные покои!