Девушка из универмага

Одеваясь к вечеру, она вспоминала, как неоднократно хвасталась перед Питером Рольсом младшим:

«Что бы со мной ни было, всегда есть что-нибудь, над чем я могу смеяться. И я еще пока не плачу».

Она не подозревала, что вид платья «месяца» и пере­одевание в него вызовут в ее уме живое представление о мистере Джилидовском Бальзаме. Но когда она увидела себя в позеленевшем зеркале с новой, искусно сделанной прической и в платье «молодого месяца», отливающем ноч­ной синевой и серебром, ей показалось, что в комнату во­шел Питер Рольс и смотрит через ее плечо, встретившись с ней глазами в зеркале.

Да, в течение минуты она видела его, как живого. Он был здесь. Он был ее другом, самым нежным, самым восхи­тительным мужчиной, какого она когда-либо знала; дру­гом, которого она прекрасно понимала и в котором она больше всего нуждалась, хотя их действительное знаком­ство продолжалось всего несколько дней. Его добрые голу­бые глаза были искренни и честны, говоря: «я не обращаю внимания на то, что вы не верите мне так, как я верю вам».

Потом это видение исчезло, как лопнувший мыльный пу­зырь. Вин ощутила чисто физическую боль, как если бы перед ней показалась на секунду самая дорогая вещь во всем мире, а потом вдруг исчезла навсегда. В маленькой комнате на Авеню Колумба с открытым окном, в которое врывался уличный шум и грохот надземной железной дороги, платье «месяца» и мечты этого лунного платья каза­лись смешными, несоответствующими реальной жизни. За­дернув абажур электрической лампочки, она сидела в ве­чернем голубом сумерке, с веером из пальмовых листьев в руке, в ожидании прихода мисс Ливитт.

Через пять минут у дома, в котором мистрисс Мак Фар­релл занимала только два из многих этажей, остановился таксомотор — настоящий, живой, великолепный, невероятно дорогой таксомотор. Из окон дома высунулось много голов, так как это было здесь необыкновенным событием, и в числе этих голов была голова Вин. Инстинкт подсказывал ей, что таксомотор приехал за ней. Она смогла различить вопросительно выглядывающее из окна автомобиля лицо, увенчанное ярко рыжими волосами и казавшееся белым при электрическом уличном освещении. Выражение лица Лили говорило, что надо спешить, так как каждое биение сердца означало в данном случае не каплю красной крови, но несколько красных центов. Вин поняла намек, набросила свою старую, но еще приличную накидку, которая в течение не­скольких месяцев покоилась в чемодане вместе с платьем «молодого месяца», и быстро сбежала по лестнице.

— Что вы за экстравагантное существо! — задыхаясь, сказала она, когда максимум через 60 секунд таксомотор снова тронулся.

— Это преподнес мне один приятель — мужчина, — ска­зала Лили самодовольным тоном, и поспешно добавила, сни­сходя к упорной скромности мисс Чайльд. Он предложил мне подарок на выбор, а я подумала, что так как мы в на­рядных платьях и вы сильно устали, таксомотор придется как раз кстати.

Вин оставалось только поблагодарить ее. К тому же, по­сле нескольких месяцев поездок по подземной и надземной железным дорогам и на трамваях, девушка не могла не чув­ствовать удовольствия от езды в автомобиле. Она старалась по дороге не обращать внимания на печальное зрелище низ­ших классов Нью-Йорка, страдающих от духоты: бледных людей, свешивающихся с окон или стоящих на углах улиц, чтобы вдохнуть в себя каплю свежего воздуха; босых, полу­обнаженных детей, жадно уставившихся в сифоны с содовой водой в больших жарких киосках с прохладными напитками, куда они никогда не имеют надежды войти, всех этих хро­мых, парализованных, дышащих болезнями и миазмами сы­рых домов, людей, проклинающих самих себя и равнодушных друг к другу. Иногда Вин чувствовала, что эти люди и есть ее настоящие братья и сестры, единственные, способные ее понять, потому что только они действительно страдают. Но сегодня вечером она не решалась думать о них. Если бы она это сделала, она не смогла бы, при воспоминании об их стра­даниях, наслаждаться сливочным мороженым и земляникой в прохладном доме, предоставленном художнику.

Нью-Йорк был чужим для нее городом, она не имела представления о характере его различных кварталов, и по­тому отнеслась совершенно спокойно к тому, что Лили приказала шофферу остановиться перед домом, отстоявшим от угла Пятой Авеню всего на несколько домов. Мисс Ливитт расплатилась с шоффером, дав ему небольшой «на чай», обе они вышли из автомобиля, и только тогда, когда они уже стояли на улице, Вин обратила внимание на сильно пора­зившее ее обстоятельство, показавшееся ей очень странным.

— В чем дело? — воскликнула она. — Мы, очевидно, по­пали не туда. Все дома здесь закрыты, их двери и окна зако­лочены досками.

Глава XVIII.

Заколоченный дом.

— Все в порядке, — сказала Лили. — Разве вы забыли, что я сказала вам, что этот дом предоставили моему другу-художнику люди, которым он принадлежит, и которые на лето уехали на берег моря? Я думаю, что входная дверь и окна были заколочены до того, как дом был отдан в его рас­поряжение. Мой друг живет в задней части дома и сторож смотрит за всем, но дом ужасно красив. Вам не придется сожалеть, что вы надели свое лучшее платье. Не правда ли, какая это шикарная улица?

Вин посмотрела кругом себя, но все дома, как и тот, у которого они остановились, были глухо заколочены; их мрачно-темные фасады были столь же безжизненны, как лица мумий. Гладкие доски были плотно прибиты к оконным рамам и закрывали входные двери. На первый взгляд каза­лось, что нет способа проникнуть в заколоченный дом, но когда Винифред медленными шагами подошла к четвертому дому от угла, она разглядела очертания маленькой дверцы, вырезанной в досках, прикрывавших большую дверь. На глад­кой поверхности двери не было ручки, но зато была малень­кая незаметная замочная скважина, в которую мисс Ливитт проворно всунула ключ, вытащенный ею из сумочки.

— Мой друг дал мне его, — объяснила она, — чтобы нам не пришлось долго ждать, так как здесь только один слуга и он может быть чем-нибудь занят. Не правда ли, как все это за­бавно выглядит?

— Это начинает походить на какое-то приключение, — отвечала Вин. — Я не представляла себе, что дом может ока­заться заколоченным, или…

— От этого в нем прохладнее, — сказала Лили. Она от­крыла маленькую дверцу, и пространство между последней и входной дверью дома, освещаемое светом с улицы, выгля­дело, как миниатюрная прихожая.

— Нащупайте вокруг себя и нажмите, когда найдете, кнопку электрического звонка, — продолжала она. — Кто-нибудь тогда откроет настоящую дверь, а я запру за нами.

Вин нагнулась, чтобы пройти через низкое отверстие, и оказалась лицом к лицу с входной дверью с претенциозной резьбой. Ее ищущие пальцы нащупали сами собой электри­ческий звонок, и через несколько секунд, после того, как она коснулась его, не услышав его звука, дверь распахну­лась.

В темноте передней, или широком вестибюле, фигура по­явившегося человека казалась черной на сером фоне. Вин смогла только разглядеть, что он был высокого роста, пря­мой и вытянутый, как хорошо вышколенный слуга, и его го­лос походил на голос слуги, когда он произнес: «Осторож­нее, мисс, не оступитесь. Здесь довольно темно, но зато внутри много света. Позвольте мне провести вас через перед­нюю».

Вин поблагодарила его и обернулась в сторону двери, спросив:

— Вы идете, мисс Ливитт?

— Да, я только закрою дверь на ключ, — ответила Ли­ли, — идите, я последую за вами.

Вин пошла мимо темных, мрачных, по-видимому, обши­тых панелями стен. Она услышала, как позади нее с шумом захлопнулась дверь, и подумала, что Лили сейчас придет, но в эту минуту перед ней открылась еще одна дверь, из кото­рой струилась полоса нежного розового света.

— Войдите, пожалуйста, мисс, — пригласил ее высокий слуга, почтительно наклонившись, и машинально Вин пови­новалась.

Лили Ливитт не преувеличивала: — это был действительно, «шикарный дом», очень прохладный. Комната, в которую ее ввели, была столовой, и первое впечатление было таково, что все в ней было розовым: стены, разрисованные занавеси, плотный, мягкий ковер, обитая парчой мебель, лампа и аба­журы у свечей. На столе сверкал, как на солнце, букет ли­лий среди целого сада темно-красных роз, а блеск серебра и стеклянной посуды казался каплями росы, смягчающими красный закат.