Русалка в старинном пруду

— Но без тебя все мои планы теряют смысл. После того, что со мной приключилось в Колумбии, странствия ради странствий больше меня не привлекают. Я хочу поделиться с тобой своей жизнью.

— Возможно, тебе просто нужен кто-то, кто разделит с тобой страсть к путешествиям, чтобы вы вместе могли быть одной командой, как твои родители, как ты с твоими парнями, по которым, я уверена, ты сейчас очень скучаешь. Я же другая. Наш городок — весь мой мир, как бы грустно это ни звучало. А скоро моим миром станет дом, в котором со мной будут только Таффи и Орландо. Приходится признать, что мои страхи сильнее меня. Только твой пруд заставлял меня покидать жилище все это время. Тебе же нужна совершенно другая девушка, та, которая способна радоваться жизни, а не мрачная калека с неослабевающим чувством вины. Однажды ты сам это поймешь. И тогда мое сердце точно не выдержит… Я знаю, о чем говорю, однажды я уже потеряла своего возлюбленного.

— Более восхитительное признание в любви я и не мечтал услышать, сокровище мое, — проникновенно проговорил Хадсон, сжав женщину в своих объятьях.

— Похоже, ты слышишь только то, что тебе хочется, — уныло улыбнувшись, проговорила Кендалл. — Прости, — виновато прошептала она, поднялась с дивана и вышла из комнаты, а затем и из дома Хадсона.

Следующие два дня Хадсон Беннингтон механически выполнял то, что давно следовало сделать. Он тщательно вычистил весь дом, составил каталог антиквариата тетушки Фэй, разобрал старье в сарае и в садовом павильоне. Распахнул окна, чтобы проветрить особняк.

В окна беспрепятственно вливался жаркий летний воздух. Дурманящим ароматом благоухали розы в заброшенном саду. Щедро политые солнцем, цвели и источали медвяный запах россыпи цветов, названий которых Хадсон не знал. В воздухе также чувствовался смолянистый запах исполинских сосен, охранявших покой усадьбы «Клодель».

Сад звенел, стрекотал и жужжал на разные голоса, как в день возвращения Хадсона Беннингтона Третьего туда, где он так счастливо проводил все свои летние каникулы… В день, когда он встретил рыжеволосую русалку, с сердцем, исполненным безысходности.

Он невольно вспомнил, как она появилась из соснового бора наутро после их встречи, как таинственна и желанна она была. Он вспомнил, как дрогнуло и потянулось к ней его сердце…

Хадсон вспомнил первые дни диктовки, когда она, такая официальная, приходила и занимала место за рабочим столом. Вспомнил неожиданную встречу с Таффи, после рассказа которой он уже не мог не думать о странной женщине со странным именем Кендалл. Хотя за день до этого он впервые поцеловал ее и нашел, что это приятно и что целоваться им следует как можно чаще.

Он вспомнил, как дрожала от волнения его рука, когда он касался ее изувеченного бедра. Она была так трогательна в своей убежденности, что не может быть желанной. Она была так безжалостна к себе в своем самобичевании.

Он скучал без Кендалл, но знал, что она не придет. Хадсон понимал, что теперь ничто не удержит его от возвращения к привычной жизни.

Он не был зол. Нет, скорее, обескуражен тем, что не смог настоять на своем, не смог увлечь понравившуюся ему женщину настолько, чтобы она позволила ему позаботиться о ней, не дал ей почувствовать себя уверенной, спокойной, защищенной…

Он был крайне разочарован тем, что молодая женщина предпочла одиночество будущему с ним.

Хадсон Беннингтон Третий огляделся по сторонам. Он еще не знал, как именно поступит с принадлежавшей ему усадьбой «Клодель». Знал одно — он точно уедет в скором же времени, но постарается не забывать то прекрасное, что произошло с ним здесь благодаря таким чудесным женщинам, как тетушка Фэй и рыжеволосая русалка Кендалл…

Хадсон вошел в рабочий кабинет. Сел за стол. Ему оставалось разобрать архив леди Фэй Беннингтон. За что он и взялся незамедлительно.

В деревянной шкатулке стола он обнаружил стопку карточек, перехваченную алой ленточкой. Это оказались открытки с искренними словами любви, которые его родители высылали ему многие годы из разных частей света.

Хадсон пробежался глазами по текстам, что-то истерлось из памяти, но многое, казалось, было совсем недавно. Он стал разглядывать фотографии на открытках. И понял, что нашел то, зачем приехал сюда.

Да, действительно, именно эти многочисленные открытки, которые он с таким нетерпением ждал все детство во время летних каникул, открытки, которые перестали приходить, когда его родители не вернулись из очередной экспедиции, определили его страсть к фотографии.

Кочуя по свету с Мирабеллой, он запечатлевал свои хроники, а когда щелкал затвор его фотоаппарата, он сам себе символически отсылал открытки, которые никто другой послать ему не мог.

Хадсон не задумывался над этим, выбирая профессию, не задумывался, сменяя за сутки десятки часовых поясов, не задумывался в холод и зной, мучимый жаждой и голодом, рискуя сорваться, утонуть, быть подстреленным, съеденным заживо… Не задумывался до тех самых пор, пока не побывал в плену у колумбийских разбойников.

Но тетушка Фэй не знать этого не могла.

— Будь я проклят! — воскликнул он с очевидным облегчением.

В его памяти отчетливо вспыхнул эпизод, когда леди Фэй, сидя в своем любимом кресле, внимательно рассматривала его первые фотографии. Отец тогда подарил маленькому Хадсону фотоаппарат и обустроил в подвале особняка настоящую фотолабораторию. Она долго и пристально вглядывалась в них, после чего передала всю стопку Хадсону и молча несколько раз кивнула головой. Этот ее жест, основательный, как и все, что она в своей жизни делала, запал в душу юноши. Другой оценки начинающий фотограф и не желал.

Чудно, что такие мелочи, как один ободряющий взгляд, могут определить судьбу человека. Хадсон за свою жизнь получил множество подобных авансов от благосклонной к нему судьбы. Настало время отдавать долги…

— Почта для тебя! — воскликнула жизнерадостная Таффи, приближаясь к комнате Кендалл.

— О, огромное спасибо! — ответила та, принимая из рук подруги увесистый конверт. — Это определенно не счета… Послушай, ириска, конверт без адреса, марок и штемпелей! Ты уверена, что это мне? — озадаченно пробормотала Кендалл, повертев его в руках.

— Видишь, тут написано твое имя. О чем это говорит?

— Ты достала его из почтового ящика?

— Нет, хромоножка. Он лежал под нашей дверью.

Кендалл, заметно насупившись, села на кровать и открыла конверт. Там оказались фотоснимки. На первом она увидела свои серо-голубые глаза, отложила его в сторону, посмотрела на другой. Это был снимок ее кисти. Третий — снимок ее ног, перекрещенных в лодыжках, что придавало им сходство с рыбьим хвостом.

Она пересмотрела все фотографии: ее лицо и взгляд, отведенный в сторону, ее профиль и взгляд, устремленный вдаль, ее спина, она смеется, прикрыв глаза.

Она и представить не могла, когда Хадсон успел сделать все эти снимки.

— Шикарно, подруга! — одобрительно воскликнула Таффи. — Да ты красотка… Хотя в этом никто, кроме тебя, и не сомневался.

— Он вновь фотографирует. Это замечательно! — растерянно произнесла Кендалл.

— Он не просто фотографирует. Он фотографирует тебя, дорогуша, — глубокомысленно уточнила Таффи. — А, гляди-ка. Тут кое-что написано, — сказала она, протянув Кендалл одну из фотокарточек, на которой та радостно улыбалась.

На обороте размашистым почерком Хадсона Беннингтона было начертано:

Кендалл Йорк уставилась на эту надпись, и крупные жгучие слезы брызнули из глаз растроганной женщины.

— Кендалл, дорогая, что с тобой?

— Ничего… Все нормально… Прости… Я сейчас возьму себя в руки, — пробормотала она, но против желания разрыдалась еще горше. — Как ты думаешь, может быть такое, что я ему действительно необходима?

— А почему нет?! — воскликнула Таффи. — Уверена, что так оно и есть.

— Но как могу я быть счастлива после того, что сделала с Джорджем? — недоумевала Кендалл.