Любовь по наследству

— Странно… — бормочет Кеннет таким тоном, будто рассуждает вслух с самим собой. Он хмурит брови и вновь смотрит мне в глаза. — С другой стороны, может, ты все же что-то почувствовала, но не увязала это с ними — Джейкобом и Эмили?

— А нельзя ли выражаться пояснее? От твоих загадок у меня голова кругом.

Кеннет прищуривается.

— Как по-твоему, такая любовь, какая была у них, могла взять и бесследно исчезнуть?

Хмыкаю.

— Я попросила объясняться попонятнее, а ты продолжаешь мучить меня головоломками!

Кеннет часто кивает, спохватывается, подходит к поручню и смотрит на соседние балконы, потом вниз и вверх.

— Давай лучше вернемся в комнату. И я все расскажу как можно более четко и ясно. Здесь нас могут подслушать, — шепотом добавляет он.

Смеюсь.

— Ты собираешься посвятить меня в нечто такое, из-за чего немудрено угодить за решетку? Или, наоборот, стать миллиардером? Словом, во что-то жутко секретное?

Кеннет с серьезным видом качает головой.

— Я собираюсь сообщить тебе нечто такое, о чем при посторонних даже не заикаются. Это слишком лично.

Задумчиво кривлю губы и пожимаю плечами.

— Что ж, раз слишком лично… К тому же я начинаю замерзать. — Ежусь.

Кеннет обнимает меня за плечи, ведет назад в номер, усаживает на диван, а сам опускается передо мной на корточки, берет меня за руки и проглатывает слюну, будто очень волнуется.

— Оливия рассказала тебе о том, что Джейкоб почти перед самой гибелью женился? — спрашивает он.

Мой мозг пронзает смутная догадка, и меня обдает жаром. Нет, не может такого быть.

— Гм… да. Признаться, я не придавала этому особого значения. Насколько я поняла, он связался с той женщиной не по любви, просто на пьяную голову…

— Совершенно верно, — говорит Кеннет, глядя на меня взглядом, в котором отражается столько чувств, что захватывает дух. — Эту женщину зовут Хелена О’Дин. Она певица, правда не высокого полета. И моя мать.

Если бы он сообщил мне, что Нью-Йорк завтра же утром провалится сквозь землю, я, наверное, удивилась бы куда меньше. Его слова потрясают меня настолько, что кажется, будто они мне послышались. Честное слово! В первые мгновения я сижу и раздумываю, не стала ли я жертвой галлюцинации. Потом смотрю на Кеннета так, будто он свалился к моим ногам с потолка.

— Джейкоб маму правда нисколько не любил. — Его голос доносится до меня будто через толщу воды. — А связался с ней, наверное, чтобы хоть на самую малость заглушить сердечную боль. Или… В общем, кто его знает? Маме он приглянулся, но о семье и серьезных привязанностях она тогда и не помышляла. Впрочем, размеренная замужняя жизнь вообще не для нее. — Он смеется. — В ком, в ком, а в ней инстинкт матери и хранительницы очага определенно недоразвит. Почему она решила родить меня — загадка.

— Подожди, подожди… — В моих висках бушуют морские волны, глаза подернулись расплывчатой пленкой. Убираю руки из рук Кеннета, поднимаюсь с кровати, прохожу к мини-бару, достаю стакан и бутылку воды, открываю ее и пытаюсь наполнить бокал, но, поскольку слегка дрожат руки, он выскальзывает, ударяется об угол телефонного столика и вдребезги разбивается. Часть воды выплескивается на пол.

— Черт…

Кеннет подскакивает ко мне, забирает у меня бутылку и осматривает руку.

— Не порезалась? — заботливо спрашивает он.

— Нет. — Медленно качаю головой.

— Садись, я сам налью тебе воды. — Кеннет заглядывает в мини-бар. — А может, выпьем чего-нибудь покрепче?

Снова сажусь на кровать, еле добравшись до нее — ноги как будто набиты ватой.

— Что там есть?

— Виски «Тичерс», — говорит Кеннет.

— Наверное, стоит бешеных денег, — бормочу я, хоть в эти минуты житейские дела и проблемы кажутся мне смешными. — А за содержимое мини-баров платишь отдельно…

— Рассчитываться все равно не тебе. Молодым, точнее их родителям, — напоминает Кеннет. — И потом все это мелочи. Не думай о деньгах — я сам обо всем позабочусь.

Вздыхаю.

— Тогда давай «Тичерс». — У меня такое чувство, что я залпом выпью двойную порцию и не захмелею.

Кеннет наполняет бокалы и смотрит на осколки на полу.

— Не позвать ли нам горничную? Не дай бог, поранишься.

Без слов качаю головой.

— Не надо горничной. Никого не надо… Потом.

Кеннет кивает.

— Хорошо. Но не ходи босая. — Он садится со мной рядом и протягивает мне бокал.

Делаю слишком большой глоток, и виски обжигает мне рот и горло. Хватаю губами воздух, кручу головой, машу перед лицом рукой. Кеннет смеясь забирает у меня бокал.

— Ну и ну! — восклицаю я, насилу приходя в себя. — Я и не думала… Вообще-то я никогда не пью ничего крепкого.

— И правильно, — говорит Кеннет, делая единственный глоток и отставляя оба бокала на тумбочку. — Опьянение — самообман.

Какое-то время сидим молча. Мне кажется, я отчетливо слышу каждый удар его сердца, каждый вздох, хоть он и дышит почти беззвучно. И чувствую что-то еще, какую-то связь. Такое ощущение, будто мы пристегнуты друг к другу невидимыми ремнями с прочными замками. Задумываюсь над тем, о чем узнала, и качаю головой.

— Значит, ты намекаешь… — Мой голос начинает дрожать, и я умолкаю.

Кеннет проводит рукой по моим волосам.

— Я не намекаю — открыто говорю: Джейкоб Беккер — мой отец.

Отец, эхом дребезжит в моих ушах. Получается, мы с Кеннетом… Да нет, не может такого быть! Резко поворачиваю голову.

— У тебя же другая фамилия!

Кеннет криво улыбается.

— Моя мать не пожелала становиться Беккер. А замужем побыла всего лишь чуть больше месяца. — Он усмехается. — Да и не замужество это было, а так — одно название. Мама продолжала петь в баре, жила с подругой. Они расписались с Джейкобом только в знак того, что ответственность за нежеланного ребенка готовы делить пополам, ведь виноваты в беременности были оба. Трусостью и подлостью отец, по-видимому, не отличался. Хотя, думаю, ему в те времена уже на все и на всех было наплевать. — Он глубоко вздыхает, будто знает наверняка, как страдал несчастный Джейкоб, и мгновение-другое молчит. — Я родился, когда его уже не было. Мама, конечно, дала мне свою фамилию.

Задумываюсь. То, что мы с Кеннетом встретились, воспылали друг к другу страстью, кажется чересчур невероятным. Такое чувство, что тут какая-то ошибка, что какого-то звена в этой запутанной цепи недостает.

— Если твоя мать, как ты сам говоришь, не создана для постоянных отношений, вполне может быть, что…

— Что я у нее неизвестно от кого? — спокойно говорит Кеннет. — Это исключено.

— Почему же? — пылко спрашиваю я, будто доказать справедливость своего предположения — дело всей моей жизни.

— Во-первых, если мама не создана для семьи, это не означает, что она вела беспорядочную половую жизнь, — говорит Кеннет. — По ее словам, у нее до Джейкоба и после него долгое время не было никого. Впрочем, доказательств этому, конечно, не найдешь. Поэтому-то, — он поднимает указательный палец, — Беккеры и настояли на том, чтобы мое с ними родство проверили при помощи анализов. Лишь после этого они меня окончательно приняли.

— Сколько тебе было лет? — настороженно спрашиваю я.

— Девять с половиной, — отвечает Кеннет.

— А до этого? — интересуюсь я. — Кто тебя воспитывал, кто о тебе заботился?

— Другие дед и бабушка, мамины родители, — произносит Кеннет, и я ясно слышу в его голосе нотки любви и благодарности. — По сути, они и поставили меня на ноги. Беккеры же, когда признали, стали приглашать в гости. Сначала нечасто, но баловали разными угощениями и подарками. Потом мало-помалу я стал полноценным членом их семьи, а для Джессики и Норы — настоящим двоюродным братом.

У меня перед глазами проносятся вихрем воспоминания о прошедшем дне. Мелькают лица Джейн, Норы, Джессики, дряхлых стариков Беккеров — родителей Джейн и Джейкоба. Миссис Беккер, несостоявшаяся свекровь моей матери, дышит на ладан и, кажется, уже разучилась говорить. На свадьбе они побыли недолго: сфотографировались, послушали первые несколько тостов, и их увезли домой, наверняка с ходу уложили в кровать.