Замки на песке

Сигурни не пошевелилась, продолжая смотреть сквозь него.

— Ты что молчишь?

— Сам сходишь. У тебя же голова раскалывается, вот и помоги себе сам.

Альф чуть удивленно посмотрел на нее:

— Ты что, дорогуша?

Сигурни рывком встала:

— Хватит называть меня так! Мне это надоело.

Эвенсон все более удивленно смотрел на жену.

— А раньше тебе нравилось…

— Мне никогда это не нравилось! — взорвалась Сигурни. Она была просто не в силах сдержать свою злость — И я тебе много, очень много раз говорила об этом. Но ты, занятый собой и своими любовницами, никогда не слушал меня!

Альф застонал и снова лег на диван.

— О, Сигурни, не кричи! Черт, как же болит голова. Что ты на меня так взъелась?

Она рассмеялась:

— Не помнишь?

— Не помню.

Альф действительно ничего не помнил из того, что было вчера. Только Фройдис, эту неблагодарную дрянь, которая отказала ему в сексе и послала ко всем чертям, сказав, что между ними все кончено. И еще он помнил коньяк… очень много коньяка. И предстоящую выставку. Конечно же, выставку! Альф растянул пересохшие губы в улыбке:

— Сигурни! Я совсем забыл тебе сказать! У меня через месяц персональная выставка в Беринге! Это удача! Это настоящая…

— Альф, перестань! Мне плевать, что у тебя будет через месяц!

Он, непонимающе заморгав, уставился на нее. Сигурни нервно ходила по гостиной:

— Все, кончено, Альф! Мне надело! Я больше не могу так. И не хочу! И не буду… Я вчера подала на развод.

— Что?

— Что слышал! Я подала на развод, — повторила Сигурни, чеканя каждое слово. — Все! Хватит!

Она вышла из комнаты, оставив Альфа одного, так и лежащего на диване.

12

Днем Фройдис позвонила Сигурни и пригласила ее «на посиделки».

— Мы так давно не собирались втроем: только я, ты и малышка Агнесс, — пояснила старшенькая. — Посидим, поболтаем. Попьем акевита. Готова поклясться, что ты не пила акевит с тех самых пор, как мы стащили одну бутылочку из папиного бара!

Сигурни рассмеялась.

— О да, это точно! — подтвердила она. — Где ты его добыла?

— Да так, — кокетливо ответила Фройдис. — Один знакомый журналюга прислал.

— Ясно, — хмыкнула Сигурни. — А с чего ты вообще решила устроить вечеринку для своих любимых сестричек? — иронично спросила она. — Неужели тебе надоели многочисленные поклонники, и ты решила, так сказать, вернуться в лоно семьи?

— Что за ехидные нотки я слышу в твоем голосе? — парировала Фройдис. — И потом, разве я куда-нибудь убегала из нашего, как ты выразилась, семейного лона? Я-то как раз до сих пор ношу славную фамилию Лавранссон! К тому же мужчины для меня далеко не на первом месте. И ты прекрасно это знаешь.

— Знаю, знаю, — примирительно проговорила Сигурни. — Не кипятись. Просто у меня такое странное настроение: хочется шутить. Но получается совсем не смешно.

— Понятно, — отозвалась Фройдис и поинтересовалась: — Что там с Альфом? Что ты решила?

— Расскажу, когда приеду.

— Ага! Значит, тебе есть что рассказать! — шутливо разоблачила ее Фройдис. — И я даже подозреваю, какую новость ты принесешь нам с младшенькой… Кстати, об Агнесс. — Голос у старшей сестры стал вдруг серьезным. — Меня беспокоит ее состояние. Представляешь, она второй день прогуливает работу! Сидит у себя в комнате, как в норе, и выходит оттуда только для того, чтобы поесть!

— Депрессия?

— Не знаю. Во всяком случае, думаю, наша компания пойдет ей на пользу. Приезжай к шести, хорошо?

— Отлично, — ответила Сигурни и положила трубку.

Было три часа дня. Все оставшееся до встречи время Сигурни собралась провести с детьми, предоставив фру Бьернсон возможность спокойно почитать газету.

Они обосновались в саду, где Олаф уже несколько недель строил себе на дереве шалаш. Сигурни с удовольствием приняла участие в его забаве. Сын, увидев, как мама ловко связывает толстые короткие ветки пенькой, изготовляя веревочную лестницу, уважительно присвистнул.

— Мама, ты была моряком? — абсолютно серьезно спросил Олаф.

А Кари удивленно захлопала глазками и даже перестала на время укачивать любимую куклу Бридж. Сигурни рассмеялась:

— Нет, что ты! Просто в детстве я тоже увлекалась такими играми. Мы с тетей Фройдис как-то решили построить корабль. И представляешь себе: действительно построили! Правда, нам очень помог папа — твой дедушка Юхан. Он и научил меня вязать веревочные лестницы и еще разные морские узлы. Он знал в этом толк!

Олаф вдруг повесил голову и стал ковырять землю носком ботинка.

— Что случилось, милый? — Сигурни сразу почувствовала, что мальчик чем-то расстроен.

— А мой папа ничему меня не научил! — вдруг сказал он, бросив на мать взгляд исподлобья.

Сигурни смутилась.

«Бог мой, — подумала она, — ведь Альфу всегда было наплевать на детей! Как я могла так долго жить с этим человеком, терпеть его безразличие и эгоизм?!»

Но ей вовсе не хотелось говорить об Альфе гадости, особенно детям. Поэтому Сигурни сказала, присев рядом с сыном и обняв его за плечи:

— Понимаешь, Олаф, твой папа — не такой, как все, он человек творческий, художник и ничего вокруг не замечает. Он не умеет получать удовольствие от постройки шалаша или игры в прятки. У него другие увлечения. Он слишком серьезный и замкнутый в своем мире. Это нужно понять и с этим нужно смириться.

Но Олаф был еще слишком мал для смирения. Он прижался лбом к материнскому плечу и спросил:

— Тогда почему мы не можем завести собаку? Такую, как Сьюрри у старичка Берна? Раз папа живет в своем мире, ему не должна мешать собака. Ведь собака будет жить с нами, в нашем мире, тут.

Сигурни стиснула зубы. Она пока что не торопилась сообщить детям о разводе и о том, что теперь папа будет жить отдельно. Ей казалось, что это обязательно ранит их маленькие сердечки, ведь она прекрасно знала, каково это — лишиться родного отца. Конечно, Альф не уйдет из их жизни навсегда. Сигурни была уверена, что он обязательно будет навещать детей. Да и они будут скучать… Ей и в голову не могло прийти, что Олаф и Кари ничуть не привязаны к своему равнодушному отцу.

— Я тоже хочу собаку! Я тоже хочу Сьюрри! — вставила Кари.

— Хорошо, мои дорогие, — вздохнула Сигурни. — Мы обязательно заведем домашнего любимца. Обещаю! Я попрошу одного хорошего дядю, — добавила она с нежной и немного лукавой улыбкой, — и он купит нам собаку. Самую лучшую собаку на свете.

— Какого дядю? — спросил Олаф. — Дядю Магнуса?

Сигурни изумленно воззрилась на сына.

— Откуда ты знаешь дядю Магнуса? — строго спросила она.

— Он со мной познакомился. Сказал, что он твой старый друг. Это не так? — Олаф настороженно посмотрел на мать. — Он плохой?

Сигурни отвела взгляд и тихо сказала:

— Дядя Магнус — хороший человек. Думаю, ты можешь с ним дружить. Если хочешь. — Она помолчала и задумчиво повторила, как будто обращаясь к себе самой: — Да, он хороший…

— Тогда пригласи его в гости! — неожиданно предложил Олаф. — Он мне нравится. Он научил меня точить карандаш ножиком! Я потом показал Виллу Нильсену, самому крутому мальчишке из нашего класса. А он так не умеет! Он только точилкой! — И Олаф радостно засмеялся.

Сигурни не нашлась, что ответить, и снова принялась вязать веревочную лестницу. Пригласить Магнуса в гости?.. Какая чепуха!

К шести часам у Фройдис уже все было готово. Блеснув своими дизайнерскими способностями, она украсила гостиную цветами и воздушными шариками. Стол ломился от всяких вкусностей, а в центре, между вазой с фруктами и блюдом с марципанами, возвышались целых две бутылки отменного золотистого акевита. В комнате витал аромат праздника — и его источником в первую очередь была сама Фройдис.

Она была просто обворожительна. Платье из зеленой шерсти сидело на ней великолепно. Широкий черный пояс охватывал тонкую талию. На обнаженных запястьях и щиколотках сверкали изящные серебряные браслеты. Несмотря на то что все утро и весь день Фройдис только и делала, что бегала по магазинам, а потом стояла у плиты — ведь одно из ее достоинств еще и умение прекрасно готовить! — она буквально сияла от радости. И причиной ее прекрасного настроения была не только предстоящая встреча с сестрами. Не иначе здесь был замешан тот самый «журналюга» из Осло.