Любовное кружево

Если в случае с суетливой Афиной пословица «С глаз долой — из сердца вон» полностью себя оправдывала, то по отношению к другому человеку применить ее было более чем затруднительно.

Глава 7

Когда такси в пятый раз за последние десять минут остановилось перед светофором, Оливия беспокойно взглянула на часы. Впрочем, волноваться причин не было. Даже если ничего не изменится и придется проторчать здесь четверть часа, она все равно почти не опоздает. Поэтому девушка лишь вздохнула и откинулась на сиденье, покрытое холщовым чехлом.

После относительной тишины пригорода, где миссис Морнингтон сняла дом, и даже после забитого транспортом магистрального шоссе интенсивность движения и шум лондонских улиц казались невероятными — и все-таки это был Лондон! Снова Оливия ощутила себя крохотной частичкой бьющегося сердца огромного города.

Такси медленно продвигалось вперед. Перестав думать о предстоящей встрече, Оливия мысленно вернулась к своему последнему посещению Уимпол-стрит, когда доктор Гиффорд Хардинг сделал свое окончательное заключение. Она была так счастлива сознавать, что оно действительно «окончательное»! При расставании доктор сказал: «Прощайте. Еще раз желаю вам удачи. Нет нужды говорить, что я буду с огромным интересом следить за вашей карьерой». Когда Оливия вышла на улицу, захлопнув за собой дверь, которой так боялась когда-то, ее охватило ощущение, что вместе с последней встречей от нее ушло нечто существенное. Она собиралась многое обсудить с доктором, но с первых же минут своего посещения — время было строго указано медсестрой, ответственной за прием посетителей, — Оливия почувствовала иную, очень деловую атмосферу в знакомом кабинете. Медсестра еще успела доверительно шепнуть, что доктор «в жуткой запарке».

Он был по-прежнему дружелюбен и обаятелен; только при встрече Оливия поняла, насколько она по нему соскучилась. Но к этому чувству примешивалось и нечто иное. Не всегда же ему напускать на себя такой неприступный вид?

Ей очень хотелось рассказать доктору, куда она направится после визита к нему. Но Оливия заколебалась, понимая, что не имеет права без крайней необходимости отнимать время. Тут как раз появилась медсестра и сказала, что доктора Хардинга зовут к телефону. Пока он разговаривал, Оливия бегло попрощалась и ушла.

Господи, какой же дурой она была в самом начале, попусту переживая и нервничая!

Теперь Оливия ехала к леди Мадлен Дюваль, той самой директрисе балетной школы, о которой говорила Гиффорду в Хэмпшире. Мадам, как ее звали ученики, была весьма грозной дамой, абсолютно непримиримой к любым проявлениям лентяйства и нетерпимой к тем, кто, по ее мнению, не оправдывал ее надежд.

Такси опять остановилось. Не потому, что они въехали в многолюдный торговый центр, а из-за грузовиков, заполонивших окрестности рынка «Ковент-Гарден».

Оливия всегда любила этот рынок. Как она ждала, как мечтала о том дне, когда, пробираясь по его закоулкам, окажется на Флорал-стрит у заветной двери, о которой мечтает каждая балерина, — потому что эта дверь ведет за кулисы Оперного театра…

Сердце, конечно, затрепетало, но скорее от волнения, как ее встретят, нежели от амбиций. Ведь это только первый робкий шаг к возвращению. Как далеко ей будет позволено пройти по этой долгой и трудной дороге? Оливия чувствовала себя так, словно впервые нетвердо встала на пуанты. И никакого ободряющего возгласа: «Все хорошо, не волнуйся!», и нет рядом доктора, который поддержал бы своим обычным: «Молодец, скоро вы будете летать по комнате»…

Расплатившись с таксистом, Оливия окончательно разволновалась. Служащий, встретивший ее у служебного входа, повел девушку за собой по коридорам и лестницам, направляясь к кабинету, который был отведен в здании Оперного театра леди Мадлен.

Мадлен Дюваль была способной балериной; в Англию она приехала из Парижа (без сомнения, это было связано с ее замужеством), решив оставить карьеру ради обучения юных танцоров. Уже в течение многих лет она возглавляла балетную школу. Среди множества тех, кому посчастливилось пройти через ее руки, лишь малая толика достигла приблизительно того уровня, которым обладала признанная звезда британского балета, великая и очаровательная леди, чей уход оставит нишу, которая вряд ли когда-либо будет заполнена.

Секретарша вышла из кабинета и придержала дверь, приглашая посетительницу вступить в святилище. Через мгновение Оливия оказалась лицом к лицу с мадам.

Слишком высокая для балерины — одна из причин, по которой ей пришлось оставить сцену, — леди Мадлен встала из-за стола и двинулась навстречу с распростертыми объятиями. Она была сама элегантность — стройная, темноволосая, кареглазая… Словом, личность, способная и обескуражить, и очаровать.

Обычно в своем строгом костюме и атласной блузке с глухим воротничком она выглядела истинной гранд-дамой; по крайней мере, так могло показаться со стороны. Но Оливия знавала ее и в лучшей форме: не в костюме от кутюр, а в слаксах и балетной кофточке, с распущенными локонами, нетерпеливым жестом откидываемыми с лица, энергичной и требовательной.

Оливия оказалась в теплых объятиях.

— Моя крошка, — чуть хрипловатым, притягивающим голосом произнесла леди Мадлен. — С возвращением!

— О мадам!.. — Оливия не могла говорить от волнения.

Расцеловав девушку в обе щеки, леди Мадлен не церемонясь подтолкнула ее к креслу и сама села на свое место. Улыбка покинула ее посерьезневшее лицо.

— Но я все еще вас не простила, — сообщила она. — Почему вы скрылись от всех? Почему вы бежали от нас как от заразы? Мне кажется, вы должны были умирать от жажды узнать, что тут делается. Ведь вы же хотели вернуться?

— Мадам, — протестующе подала голос Оливия. — Вы должны меня понять! Я просто не могла слышать об этом. Когда все врачи сказали, что надежды нет, мне казалось, что вообще все для меня кончилось…

— Все врачи — идиоты, что и доказали в очередной раз, — парировала мадам.

— О нет! Взгляните! — Оливия встала и легко покрутилась перед ней. От внимательных темных глаз не ускользнуло, что девушка по-прежнему грациозна.

— Так вы уже приступили к тренировкам, — утвердительно откомментировала она.

— Совсем недавно. Буквально в последние два дня. Раньше мой доктор не разрешал. Зато теперь я могу делать все, что угодно!

— Этот человек воистину волшебник.

— О да! Больше никто не брался мне помочь. Мне даже было больно ходить.

— Ну, так вы наверняка влюбились в этого героя медицины? — пытливо взглянула собеседница в широко распахнутые глаза Оливии.

— Ничего подобного! Я… — Она невольно запнулась, почувствовав, как загорелись щеки, и даже рассердилась: — Я и в мыслях не держала! Я просто бесконечно благодарна и буду помнить об этом всю жизнь.

— Он старик? Не надо, я слышала! Он молод и очень привлекателен.

— Он очень мил. И большой друг моей тетушки. Он учился у ее покойного мужа. Но это совсем не тот человек, в которого можно влюбиться с первого взгляда. По крайней мере, ко мне это не относится. Я думаю совсем о другом, мадам. Доктор Хардинг, так же как и я, очень хотел, чтобы я снова смогла танцевать. — Оливия, несмотря на румянец, овладела собой и даже смогла рассмеяться. — Моя единственная любовь — это балет. Вы ведь всегда знали это. Но смогу ли я когда-нибудь вернуться на сцену?

«Что верно, то верно», — подумала леди Мадлен. С этой девочкой никогда не было проблем — никаких флиртов, никаких посторонних увлечений. Дорожная авария стала подлинной трагедией для нее, исключительно одаренной артистки, в чьем воистину великом будущем Мадлен Дюваль не сомневалась. Мадлен видела себя в качестве шлифовщика этого таланта, хотя первый камень в его основу был заложен не ею. Но теперь…

— Разумеется, вернетесь, — решительно ответила она. — При условии, что вы готовы работать и набраться терпения. Послушайте меня, дитя мое. За прошедшие месяцы у нас многое изменилось. Конечно, вы уже знаете, что Джеймс Карл-тон ушел на пенсию?