Белая лебедь (СИ)

— Хозяин, вы направляетесь в имение? А я как раз еду к вам, — Эдвард Антоний с удивлением воззрился на Валериана — немолодого вилика, управляющего имением Hortis virent, в которое и спешил сейчас сенатор. — Вот решил на пару дней раньше привезти отчет за квартал. Ваша матушка наметила большой прием во вторник, куда желает пригласить всю окрестную знать. Поэтому она хочет, чтобы я побыстрее отчитался перед вами и вернулся для помощи. Госпожа сказала, что вы очень заняты в сенате и вам не до провинциальных вечеринок, но я вижу, вы вырвались из Рима и почтите нас своим присутствием? Ах, ваша мама так обрадуется! — сложив ладони, вилик возвел глаза к потолку. Его характеру была свойственна некоторая непосредственность, но это не мешало Валериану отменно управлять хозяйством и рабами.

Эдвард Антоний тут же понял, что дело с письмом о болезни матери нечисто и, дав знак одному из охранников, чтобы тот отодвинулся дальше по лавке, кивнул вилику.

— Присаживайся, Валериан, и расскажи все по порядку. Сегодня утром гонец принес мне дурную весть. Якобы твоя госпожа, Марцелла Друза, при смерти — упала на камень головой.

— Не-ет, что вы, хозяин, — в искреннем ужасе замотал головой управляющий, — не далее как шесть часов назад я целовал ноги хозяйки на прощание, и находилась она в полном здравии. Врач уже больше недели не посещал ее покоев — не было надобности! Самочувствие у госпожи прекрасное, на зависть всем соседям!

Эдвард Антоний смерил оценивающим взглядом вилика, эмоционально размахивающего руками. У Каллона не было причин не доверять тому — управляющий служил верой и правдой, а если и воровал, то не больше того, что мог позволить себе потерять сенатор Рима. Отчетность Валериан вел без замечаний — Эдвард Антоний всегда просматривал присланные документы беглым взглядом, после чего отдавал их в руки Диогнота, тоже не находившего никаких огрехов в докладах. И к тому же служил управляющий еще со времен старшего Каллона, который прекрасно разбирался в людях.

Валериан, не поняв всей драматичности момента, пустился в подробный рассказ о делах имения, состоянии полей, подготовке к приему. Каллон краем уха слушал, но между делом раздумывал, кто и зачем мог организовать это ложное известие. Очевидно, злоумышленник хотел, чтобы Каллон отсутствовал дома в этот день. Какие он ставил цели? Обворовать его, знатного гражданина, что очень строго каралось в Риме, или были иные причины?

Забрав потерявшие свою ценность на данный момент отчеты с собой, Каллон на всякий случай отправил с Валерианом половину своей охраны и дал указание сразу же, как тот приедет в Hortis virent, навестить госпожу и немедля выслать с гонцом сообщение о ее самочувствии. А также он потребовал провести расследование — выяснить все возможное, а особенно — писал ли врач то злополучное письмо. Эдвард Антоний считал самым важным сейчас вернуться в Рим. Там что-то должно было произойти, ради чего злоумышленник так старался.

XVIII

На рассвете сенатор был еще далеко от Вечного города. Всю дорогу он прикидывал и разгадывал загадку, но так и не смог прийти к каким-то выводам. Розалия Каллона оставалась в доме под надежной охраной, поэтому с ней вряд ли бы что-то случилось. Также было возможно, что в сенате сегодня рассматривалось какое-то особенное дело, и злоумышленник хотел, чтобы он не присутствовал на заседании. Последняя версия казалась Эдварду Антонию наиболее правдоподобной.

Подъезжая к дому, Каллон не знал, чего ожидать, снаружи все выглядело спокойно. Зайдя внутрь, он увидел, что в его жилище все в порядке — рабы занимались своими делами по дому, Розалия возлежала на ложе. Она увидела, что приехал брат, и, спокойно отложив в сторону свиток, подошла к нему.

— Как дела у матери? Ты быстро приехал. Она еще жива?

— Да, все в порядке, — ответил Каллон, внимательно наблюдая за Розалией. — Как у вас дела? Случилось что-то необычное?

— Все в порядке, дорогой брат. Закончилось мое любимое масло для тела, а еще я раздумываю, через какой срок нам устроить следующий прием. Возможно, тебе удастся позвать на него больше высокопоставленных гостей, — Эдвард Антоний с облегчением вздохнул — мысли Розалии текли в обычном направлении – и устремился в свои покои, чтобы поразмыслить над произошедшим, но Розалия будто что-то вспомнила. — Ах да! Мою личную рабу поймал на воровстве сам претор. Так что в ближайшее время надо будет поискать новую и желательно с похожими навыками!

— Что? — задушенный вскрик Эдварда Антония показался таким только ему — Розалия Каллона, словно ничего не произошло, направилась к своей великолепной кровати из Амитерна, изголовье которой заканчивалось, как сказал один из друзей-поэтов, «прекрасно сделанной головой обозлившегося мула, который, прижав уши, раскрыв рот и вздернув верхнюю губу так, что видны оскаленные зубы, гневно повернулся в сторону предмета, его рассердившего». Сенатор в два шага оказался возле сестры, которая от его напора испуганно присела на ложе. Эдвард Антоний схватил ее за плечи и потряс, пораженный равнодушием к судьбе своей же невольницы. — Рассказывай!

Розалия Каллона явно была шокирована поведением брата, его грубостью и агрессией, а больше всего ей было непонятно, из-за кого он так волнуется. Из-за рабыни?!

Нервничая и сбиваясь от испуга, но стараясь сохранять достоинство, сестра Эдварда Антония рассказала все, что знала. Сразу после его отъезда к матери дом посетил претор столицы Римской империи. Он заявил, что по данным, дошедшим до органов власти, из дома выкрали принадлежащий республике ценнейший предмет — подлинник труда Аристотеля. Розалия подтвердила претору, что получила эту книгу от очень хорошего друга на время и попросила раба скопировать некоторые страницы. Она сама провела претора в комнату для копирования свитков и убедилась в том, что сундук, в котором еще вчера лежала эта книга, сейчас пуст. Пропал Аристотель и большинство уже готовых свитков.

Перво-наперво претор решил проверить комнату рабыни-либрария и оказался совершенно прав! Под соломенным матрасом рабыни в комнатушке невольниц обнаружили пропавший фолиант и свитки. Еще там было письмо за подписью Изабеллы, в котором она описывала, как ненавидит Каллонов и хочет отомстить за свои унижения. Законник долго не разбирался и схватил рабыню, ведь малейшее неповиновение и подозрение в причинении вреда хозяевам – уже повод разделаться с неблагодарной тварью. Розалия также сообщила брату, что все же немного расстроена — она доверяла этой девушке-воровке свои волосы и тело, а также книги.

Последние слова сестры Каллон недослушал — он уже выбегал за дверь, надеясь успеть на главную площадь, где, скорее всего, и проведут казнь раба. Не тратя времени на паланкин, Эдвард Антоний бежал, как обычный плебей, по извилистым улицам. Он боялся опоздать. Все, что рассказала сестра, представлялось ему ужасным фарсом, и теперь стали понятнее причины, по которым его выманили из города. Но кто так сильно хотел избавиться от Изабеллы? Кому перешла дорогу одна из рабынь Каллонов? Возможно, происходящее как-то связано со сказкой-легендой о Белой лебеди, рассказанной Изабеллой в тот вечер, когда сам сенатор мучился от страшных болей. Позже он по кусочкам смог восстановить рассказ в своей памяти. Если предположить, что эта история о самой Изабелле, тогда, возможно, тот отвратительный человек, возжелавший невинную девушку, виноват во всем и сейчас?

Издалека сенатор заметил клубы дыма, подымающиеся ввысь. Вбегая на площадь, он увидел высокий столб на том месте, где римляне обычно вершили правосудие. Сейчас к столбу была привязана девушка — ее голова со спутанными прядями поникла, и не будь ее разведенные в стороны руки привязаны к доске, она бы упала. Эдвард Антоний, не обращая внимания на то, что от быстрого бега сердце готово было выскочить из груди, одним прыжком оказался на трибуне с обвинителем и другими представителями власти, схватив претора за грудки. Он готов был убить его!

— По какому праву провели суд без меня? — разъяренный Каллон шипел в лицо оторопевшего «орудия власти». — Я не только сенатор Рима, но и единовластный хозяин этой рабыни. Только я имею право решать, виновна она в преступлении или нет. Не было проведено расследования, кто-то подставил рабыню, и пусть она для всех вас никто, но она моя! — Каллон не мог больше вести разговоров, когда рядом по глупой прихоти не пожелавших разобраться чиновников погибала его книгочея.