Незримый гений (СИ)

Страх гнал Брилл наружу, в самое сердце свирепой бури, и хотя ветер хлестал ее по лицу и пронизывал тело сквозь тонкую ночную рубашку, она не колебалась. Отчего-то она знала, что должна идти в хлев.

Отчего-то она знала, что Эрик оставляет ее.

*

Трагедия — неизбежный итог событий: ее нельзя избежать и невозможно преодолеть. Единственно верная константа во вселенной, что жизнь заканчивается смертью, а любовь… любовь заканчивается предательством. Нет никакого «жили долго и счастливо», так не бывает. И пускай в самых потаенных уголках своего сердца Эрик всю жизнь отвергал эту правду — вопреки холодному отвращению матери и жестокому обращению цыган, у него больше не осталось сил и дальше бороться с этим. Не осталось иного выбора, кроме как принять то, что судьба вбивала в него с самого рождения. Он был рожден для одиночества и умрет одиноким.

Оцепенело глядя поверх спины старой упряжной лошади Брилл, Эрик прижался щекой к холке кобылы. «Не знаю, почему я так удивился. Меня не проведешь, это точно. Я знаю, что, несмотря на все, что создал, несмотря на каждую захватывающую арию, которую написал, или величественное здание, эскиз которого сделал, я так и остался уродцем с цыганской ярмарки». Закрыв глаза, которые невыносимо жгло, Эрик уткнулся носом в теплую шкуру лошади. Он отрешенно ощущал, как из-под его закрытых век выкатываются слезы, прокладывая по щекам горячие дорожки, и в хрупкий щит, выстроенный его потрясением, неумолимо бьется клокочущий ураган боли.

Эрик осторожно приподнял голову и пристально взглянул на мокрый участок шерсти на спине кобылы в том месте, куда он прижимался лицом. Секунду спустя дрожь в его сердце прекратилась, темные брови сошлись на переносице в сплошную линию. Перекликающийся шепоток агонии в его душе стих, и иная, более могущественная эмоция залила его сознание.

Когда Эрик повернулся и схватил седло с ближайшей перегородки, его окатила бодрящая волна разнузданного гнева, окружив своим адским жаром, сплавив в мертвый ком осколки разбитого сердца у него в груди. «Нет, отныне никаких больше страданий. Почему я должен оплакивать непостоянство проклятой ирландской распутницы? Она определенно не даст этому бедному идиоту в маске повода передумать, когда вернется в Лондон и будет греться в сиянии богатств молодого лорда. Она — всего лишь еще одна глава в трагической саге моей жизни. Я забуду ее… я забуду все это… это лишь вопрос воли».

Эрик бережно закидывал седло на спину кобылы и ставил его на нужное место, а в это время его ожесточившиеся сердце и разум кипели от растущей жажды насилия, жажды причинить боль, подобную той, что зависла у границ его гнева. Старая лошадь тихо заржала и мотнула своей большой головой, чтобы печально посмотреть на него, пока он подтягивал подпругу. И в этот момент маленький хлев сотряс раскат грома. Успокаивая лохматую кобылу, Эрик провел пальцем по ее морде: его рука дрожала, хотя лицо оставалось абсолютно непроницаемым.

Когда завывающий ветер с гулким ударом распахнул двери хлева, Эрик просто продолжил успокаивать испуганную лошадь. Но потом слева от него на пол упала тень, и он соизволил прервать свои манипуляции. Помрачнев от гнева, Эрик медленно повернулся к входу и убрал руки с головы кобылы, когда его взгляд наткнулся на знакомую фигурку, пытающуюся отдышаться прямо за порогом хлева.

Брилл стояла, промокшая до костей и дрожащая под холодными струями дождя; облачко от ее дыхания подобно белой свадебной вуали повисло в воздухе перед ее лицом. Она стояла совершенно неподвижно, почти как привидение, несмотря на беснующуюся вокруг нее бурю, длинные пряди ее волос безвольно свисали, облепив маленькое тело. Двигались только ее большие дымчато-серые глаза, окидывая взглядом оседланную лошадь и его фигуру в плаще.

— Что ты делаешь? — слабо спросила она, словно бы уже зная, каков будет ответ.

Не утруждая себя словами, Эрик отвернулся от Брилл: один ее вид — в мокрой ночной рубашке, с измазанными грязью ногами — поднял боль слишком близко к поверхности. Она выглядела такой юной, такой милой, что его почерневшее и раздавленное сердце вновь начало кровоточить… ее красота лишала воли, и Эрик поклялся, что возненавидит ее за это.

— Эрик, что ты делаешь?! — снова спросила Брилл, на сей раз обычно очаровательную мелодию ее речи исказили истерические нотки.

— В чем дело, мадам Донован? — вежливо осведомился Эрик опасно тихим голосом. — У вас возникли трудности с вашими способностями предсказывать будущее? Они не оправдали ваших ожиданий?

— Нет, Эрик, ты должен…

— Тогда, возможно, глаза обманывают вас, — бросил он через плечо: жестокость бурлила в нем, проскальзывая в голосе; руки сами собой сжались в кулаки.

— Пожалуйста, Эрик, что произошло, отчего ты так расстроился? — взмолилась Брилл, с опаской ступая в хлев; запачканный подол ее ночной сорочки волочился по сухой соломе.

Положив дрожащую руку на луку седла, Эрик тяжело вздохнул.

— Я не расстроен, мадам, — мягко ответил он, собирая вокруг себя холодную церемонность, словно броню против искренности, которую слышал в голосе Брилл. «Я могу возненавидеть ее, если постараюсь… тупой олух… чертова кошмарная женщина… заставила меня почти поверить… заставила меня надеяться, что… что, возможно… ПРОКЛЯТЬЕ!»

Обняв себя руками в защитном жесте, Брилл, дрожа, стояла возле стойла, где он продолжал седлать лохматую кобылу.

— Конечно, ты расстроен. Ты не называл меня мадам Донован с самых первых недель, когда мы только познакомились. Наверное, что-то произошло. Пожалуйста, скажи мне! — умоляла она; шуршащий звук ее шагов еще чуть приблизился.

В груди Эрика вновь заворочался гнев, который успокоили было ее тихие слова и беззащитный вид. «Она даже не знает! Она не ведает, что я видел ее… дрянь, убожество, сука! И вообще, почему ее признание в любви другому мужчине должно волновать старого доброго Эрика? Ведь он всего лишь медицинский казус!»

Яростно развернувшись, так что плащ с капюшоном завихрился вокруг его щиколоток, Эрик в упор уставился на промокшую женщину убийственным взглядом. Проклятая девчонка довольно навязчиво стояла на своем.

— Случилось то, что я видел вас… — внезапно прервавшись на середине тирады, Эрик зло усмехнулся Брилл. Что-то в выражении его лица встревожило ее, поскольку она наконец сделала шаг назад. Когда она прижала нервную руку к основанию шеи, у Эрика пальцы зачесались сжаться вокруг этой прелестной шейки и сдавить. «Это наверняка будет легко…»

— Это из-за тех странных вещей, которые творятся в доме? — взволнованно спросила Брилл. — Я знаю, что ты не имеешь отношения к пропажам. Если я не показала этого, то глубоко сожалею…

— О, вы действительно пожалеете… — прорычал Эрик, угрожающе шагнув вперед: его грозное поведение заставило Брилл отступить еще на шаг.

— Эрик, пожалуйста, — молила она со слезами на прекрасных глазах. — Скажи мне, что не так. Не уходи.

Вздернув подбородок, чтобы еще более свысока посмотреть на ее всхлипывания, Эрик сжал губы в тонкую линию, изо всех сил старясь удержать вертящиеся на языке оскорбления. Теперь он все ясно видел. Ее искренность, ее доброта, а в особенности ее красивые и ласковые выразительные глаза — все было фарсом. Эта женщина использовала свою внешность как оружие, обращаясь с ним куда более умело, чем самый искусный стрелок в мире. Как ни крути, Брилл едва не добралась до его окруженного стенами сердца — со своими нежными улыбками и остроумным язычком. «Но теперь это не сработает. Теперь я все так ясно вижу. Каким дураком я был, когда почти поверил ей. Маленькая бесстыжая лиса наверняка годами соблазняла Эндрю… Я почти готов пожалеть придурка, даже после всего, что этот ублюдок сделал… теперь ему предстоит с ней возиться».

— Как я говорил ранее, мадам, со мной ничего не случилось. Я просто решил, что время моего пребывания здесь наконец подошло к завершению, — как ни в чем не бывало заявил Эрик, не сводя с лица Брилл пылающего взора. Принуждая себя увидеть, как на нем борются меж собой смущение и боль. «Это все ложь…»