Милая Шарлотта (СИ)

Когда же дед умер, де Виньи долго не решался навестить сына, но все же счел своим долгом обеспечить его будущее, а потому приехал в Седан, чтобы забрать мальчишку и отвезти в Париж, где уже выбил ему место в свите Филиппа Орлеанского.

Эта дорога в Париж – в одной карете, двум совершенно разным и почти незнакомым людям, которые как будто по нелепой ошибке считались сыном и отцом – обещала быть невыносимой. Но, как ни странно, ко въезду в Париж они сумели найти общий язык и подружиться настолько, что Госкар сам напросился не оставлять его при Дворе, а взять с собой – в качестве пажа или помощника.

Просто Госкар был уже в том возрасте, когда нужен не отец, а друг – человек, близкий по духу. Барон де Виньи как раз таким и был. Они были во многом похожи, а по сему ладили очень легко. Мальчишкой, Госкар восхищался бароном – его военной славой, его наградами, его историями. Позже детское восхищение сменилось уважением и искренней привязанностью.

– Больше всего барон не любил говорить о деде, – продолжил Госкар, – стоило мне лишь упомянуть о нем – мгновенно раздражался, а то и приходил в ярость.

– Вероятно, у него были причины, – предположила Жоржетта.

– Вероятно, – вздохнул он, – матушка была, разумеется, не парой моему отцу, деда взбесила их связь, и он приказал сыну уехать в армию. Мать вскоре вышла замуж, однако дед решил, что первый ее ребенок – его внук, и еще во младенчестве, забрал меня на воспитание. Матушка как-то не особенно этому противилась – по крайней мере, за десять лет я видел ее раз пять от силы…

Оба они затихли, потому что у самой двери – так и не запертой, кстати – вдруг отчетливо послышались шаги. Шаги замерли, казалось, на самом пороге, и Жоржетта готова была к тому, что дверь сейчас откроют и застанут их в весьма недвусмысленном положении. У нее давно уже мелькала мысль, что нужно встать и закрыть дверь на ключ, но раньше мысль эта казалась мелочной и ничтожной.

Но им повезло: постояв за дверью, некто решил, видимо, что комната пуста, и прошел мимо. Однако шаги эти все же нарушили идиллию в комнате: оба вспомнили, что, помимо них двоих, в этом доме полно людей, и проблемы, пришедшие со смертью барона, сами собой не разрешились.

– Жоржетта, – вновь заговорил Госкар после молчания, – вы мне стали… – он с трудом подобрал слово, – очень дороги. И я ни в коем случае не хотел бы ставить вам ультиматумов, но… вы и сами должны понять, что я просто не имею морального права оставить все как есть. Ваш муж убил моего отца. И вы должны выбрать, чью сторону вы примите.

Жоржетта, тяжело и надрывно вздохнув, крепко зажмурилась и произнесла над самым его ухом:

– Почему же вы так упрямы, Госкар?…

– Значит, вы выбираете его? – резко спросил он, и взгляд его снова стал жестким.

– Можете думать так, если вам угодно! – ответила Жоржетта, поднимаясь на ноги и отнимая свою руку – не без некоторых усилий.

Не оборачиваясь, она почти бегом приблизилась к дверям и вышла наружу. Зато в полутемном коридоре, прижавшись спиной к двери, она перевела дыхание и, закрыв глаза, попыталась честно ответить на вопрос: сможет ли она сама поручиться, что не попытается снова искать встреч с Госкаром? Даже зная, что он совершил такую несправедливость по отношению к Шарлю.

И, поняв, что не сможет, снова приоткрыла дверь: к ее удивлению Госкар сам стоял у самой двери, по-видимому, собираясь догнать ее.

– Почему бы вам хоть на минуту не допустить, что де Руан не совершал этого?! – с мольбой спросила она. – Ведь в этом деле столько всего неясного! Хотя бы… – она напрягла память, – вы помните, как поверенный сказал, что в спальне барона он не нашел вообще никаких бумаг? А я, между тем, хорошо помню, что часть ларцов с бумагами забрали вы, часть – он. Куда они подевались, эти документы?

– Вероятно, мсье де Шамбаль просто не так выразился… – растерянно ответил Госкар.

– А если нет? Если эти бумаги кто-то забрал? Возможно, даже искал это новое завещание! Если оно существует вообще…

Еще раз сурово взглянув на нее, Госкар быстро вернулся в комнату, поднял наброшенную на стул перевязь со шпагой, надел жюстокор и снова вышел, начав запирать дверь.

– Куда вы? – обеспокоенно спросила Жоржетта.

– Солдаты уехали, так что я могу отправиться в таверну. Заберу завещание и отвезу его к де Шамбалю – чтобы раз и навсегда покончить с этими делом!

– Я с вами! – решительно заявила Жоржетта.

Лишь покидая замок, она несколько тревожно оглянулась: следовало бы и Шарлотту отсюда увезти, потому как здешние обитатели – и герцогиня со всеми ее странностями, и герцог, который даже не соизволил появиться перед гостями – не внушали ей доверия.

Но сейчас, когда солдаты покинули Фонтенуа-ле-Шато, замок казался таким спокойным и умиротворенным, что, право, глупо было предполагать, что Шарлотте здесь что-то угрожает.

Однако уже через сутки на месте великолепного Фонтенуа-ле-Шато останутся только покрытые копотью крепостные стены. В истории сохранится лишь, что замок пал во времена Тридцатилетней войны, и только немногие будут знать истинную его судьбу.

Жоржетта этого предвидеть, разумеется, не могла: пока что она лишь подгоняла коня, пытаясь не отставать от Госкара. Она была одета сейчас в обыкновенное дамское платье с тяжелой громоздкой юбкой, любезно предложенное герцогиней де Монтевиль, поскольку явилась в замок Жоржетта и вовсе в неподобающем мужском костюме и без багажа.

Через три часа Госкар и Жоржетта прибыли к той самой таверне. Весь двор ее был как на ладони, и Жоржетта только укрепилась в мысли, что убийца мог явиться сюда в тот вечер намного позже них – разглядеть с дороги экипаж барона, а значит и понять, что он остановился именно здесь, не составляло труда.

Еще издалека Жоржетта обратила внимание, что сама таверна заперта – поперек дверей была грубо приколочена доска, да и весь внешний вид говорил о том, что внутри никого нет. Госкар не собирался останавливаться и дожидаться ее: он с досадой потряс заколоченную дверь, после чего решительно направился вдоль стены.

Жоржетта, проклиная все женские платья на свете и свое в частности, едва поспевала следом. Подойдя к двери, она разглядела и приколоченный лист бумаги и с королевской печатью, которая провозглашала о том, что вход запрещен, а нарушивших запрет ждет наказание: заведение, видимо, прикрыли после таинственного убийства де Виньи. И она только покачала головой, глядя как Госкар, не долго думая, высаживает локтем окно на первом этаже.

– Останьтесь здесь, я скоро… – не оборачиваясь, произнес он, перелезая в помещение.

И ушел, даже не подав ей руку. Жоржетта пожала плечами и тоже начала пробираться в окно – правда, юбка очень мешала ей это делать.

Внутри таверны хоть и пахло по-прежнему отвратительно, но стояла полная тишина и полумрак.

– Я ведь велел вам дождаться снаружи! – немного удивленно произнес Госкар, видя, что Жоржетта догнала его и поднимается следом по лестнице.

– Да, я слышала, – спокойно подтвердила та, – ключ от вашей спальни у вас с собой?

– Да. Мы только заберем бумагу и сразу уйдем, – заверил Госкар.

Однако, поравнявшись с комнатой, принадлежащей некогда барону, он остановился нерешительно.

Жоржетта предвидела, что мимо этой спальни он спокойно пройти не сможет – потому-то, собственно, и навязалась идти с ним. Она дотронулась до его руки, пытаясь отвлечь:

– Госкар, его давно уже увезли. И все личные вещи забрали – вы же понимаете? Нам нечего здесь делать.

Он, постояв еще немного, кивнул, и направился дальше по коридору.

Ключ не понадобился.

Ручка двери вместе с замком была взломана, а дверь распахнута настежь. Госкар носком сапога легонько толкнул дверь, и она со скрипом уплыла внутрь.

Сама комната, в общем-то, выглядела так же, какой Жоржетта ее запомнила, даже камзол Госкара был по-прежнему наброшен на кресло, а на столе находилась пустая посуда из-под ужина. Вещи тоже казались нетронутыми, вот только…