Тибетское пророчество

Адам сжал мою руку, я вспомнила указания Вернона Куэйла, и мы вместе двинулись вперед, поднявшись на высокую степень, где на коленях стояли ламы, пройдя по обе стороны того углубления, где только что находился верховный лама, и подойдя к пьедесталу.

В золотой ладони лежал молочно-белый камешек, по форме немного напоминающий фасолинку и величиной с последнюю фалангу моего мизинца. Я тяжело сглотнула, потому что нежелание дотрагиваться до него буквально парализовало меня. Протянуть руку и взять этот камень – мало что в жизни давалось мне с таким трудом. Несомненно, нервы у меня были напряжены до предела, а воображение вовсю разыгралось, но когда мои пальцы первыми за долгие века прикоснулись к нему, по всему моему телу пробежал огонь, и я испытала глубокое потрясение.

Адам протянул руку. Я положила слезу ему на ладонь и увидела, что в глазах его словно что-то мелькнуло. Пальцы его сжались, и мы одновременно повернулись. Пение прекратилось. Верховный лама, когда мы проходили мимо, поклонился еще раз. И вот мы снова оказались на ступеньках, начав долгое путешествие вниз. Адам держал крепко сжатую руку перед собой, на лбу у него выступил пот. Поскольку мы стали единым целым, я знала, что он ощущает то же, что я. Мы исполняли пророчество, давно сделанное и принятое ламами Чома-Ла, но чувствовали себя при этом ворами.

Испытывая огромное облегчение, мы, наконец, вышли под солнечные лучи. Послушники в белом по-прежнему держали Нимрода и Пастора, но слуги в черном исчезли. Выехав из огромных ворот, мы обнаружили, что долина вновь наполнилась монотонным песнопением. Оно продолжалось все томительные минуты, что мы ехали между красными рядами монахов и по склону к дороге на Магьяри. Когда мы оказались на ней, облаченные в красное фигуры повернулись к Великому монастырю Чома-Ла и двинулись к нему двумя змееобразными рядами, продолжая медленно петь мантры в такт своим шагам.

– Джейни, подожди, – прошептал Адам.

То были первые слова, произнесенные с тех пор, как мы отправились через долину к монастырю. Я ни о чем не спросила, просто остановилась и наблюдала за тем, как две красные змеи постепенно исчезали за воротами монастыря. Когда не осталось ни одного монаха и ворота закрылись, Адам опустил глаза на свой сжатый кулак. На лице его было странное, недоверчивое выражение.

– Джейни, – мягко сказал он, – если что-нибудь случится… если что-нибудь пойдет не так и мы окажемся разлучены, отправляйся в пещеру. В пещеру Сембура. Там мы встретимся.

Меня пробрала дрожь, но я опять не стала ничего спрашивать, потому что в тот момент мною владело ощущение, что мы находимся в мире, где властвует инстинкт, а не логика.

– Да, Адам.

Мы одновременно повернулись и поехали на юг, к тому месту, где тропа сворачивала и где нас ожидал Вернон Куэйл.

Подъехав, мы остановились, глядя на него и находившуюся за его спиной группу кхамба. Я впервые увидела, что обычно похожие на тесто щеки Куэйла горели румянцем, а в безжизненных глазах светился огонь нетерпения, наводившего, однако, на меня страх.

– Покажите это мне, Гэскуин, – потребовал он. Наступило молчание, а потом Адам сказал странно напряженным голосом:

– Я не могу разжать ладонь.

Лицо Куэйла исказила ярость.

– Неразумно затевать со мной игры!

Адам коротко и невесело рассмеялся.

– Не будьте дураком, черт возьми. Поглядите на мою руку.

Он протянул кулак, который выглядел так, будто выточен из куска белого мрамора. Вены на нем вспухли.

Куэйл глубоко вздохнул. К нему вернулась обычная бледность, а вместе с ней – бесстрастие. Губы его сжались так, будто он о чем-то задумался.

– Возможно, сказывается влияние близости Храма Молитвы. Давайте немного отъедем, – предложил Куэйл.

Он велел кхамба вновь распределиться тем же образом, как и при путешествии до монастыря: двое поехали впереди, остальные – за нами. Однако на этот раз сам Куэйл поехал рядом с Адамом.

Прошла миля, вторая, и я заметила, что кожа на крепко стиснутом кулаке Адама становится обычного цвета. Он продолжал на него смотреть, и наступил момент, когда ему удалось слегка пошевелить суставами. Через час, когда дорога расширилась перед тремя развилками, Вернон Куэйл приказал остановиться.

– Можете ли вы открыть ладонь сейчас, мистер Гэскуин?

Адам вытянул руку вперед. Медленно, слегка подрагивая, его пальцы разогнулись. На молочно-белой слезе у него на ладони играл солнечный свет. Куэйл с шумом втянул в себя воздух, но не сделал попытки прикоснуться к камню. Порывшись во внутреннем кармане своей куртки, он извлек маленькую коробочку. Она, по-видимому, была сделана из грубой черной кожи и по форме являла собой пятиконечную звезду. На ее десяти вертикальных сторонах были серебряные иероглифы. Куэйл сорвал крышку и протянул коробочку Адаму.

– Будьте любезны, положите сюда камень, мистер Гэскуин.

Адам наклонил ладонь, слеза с почти неразличимым стуком упала внутрь, и крышка захлопнулась. Адам облегченно выдохнул и сказал:

– Итак, наше соглашение выполнено, Куэйл. Пожалуйста, мои ружье и нож. Отсюда Джейни и я будем добираться одни.

Куэйл сидел неподвижно, как статуя, не сводя глаз с черной коробочки, которую держал в руках. Почти не двигая губами, он произнес равнодушным, тихим голосом:

– Я больше не нуждаюсь ни в вас, ни в вашей жене, мистер Гэскуин, и не намерен допустить, чтобы два таких сильных врага омрачали мое будущее.

Какое-то время до меня, все еще зачарованной событиями последних часов, проведенных словно во сне, не доходил смысл его слов, но он продолжал:

– Я убедил этих доверчивых кхамба, что два трулку, которые должны взять слезу из Храма Молитвы, есть не более чем слуги Серебряного трулку, каковым являюсь я. Это именно мне предстоит вернуть слезу Будде, пребывающему в покоях Нирваны, слуги же сбросят тела, в которые облачились, и вернутся к себе домой на небеса. – Вернон Куэйл перевел глаза с черной коробочки-звезды на кхамба. – Вот что считают эти люди, мистер Гэскуин. Будучи Серебряным трулку, я предупредил их, что мои слуги могут выказать нежелание расставаться с земными телами.

Когда я поняла, что Вернон Куэйл намеревается разделаться с нами, меня охватила ярость, и я действовала, повинуясь более инстинкту, нежели разуму. Мгновенно повиновавшись моим рукам, резкому крику, Нимрод напряг мышцы и бросился вперед. Выхватив коробочку из рук Куэйла, я развернула Нимрода и снова направила его вперед, развернула опять, и он крупом со всего маху толкнул одну из лошадей, на которых ехали возглавлявшие группу кхамба. Та от толчка налетела на вторую.

Я заметила, что один из кхамба, первым пришедший в себя, достает карабин Адама из-под одеяла, прикрученного к седлу, где прятал его до этого. Но только он начал это делать, мощное тело Пастора взметнулось над тропой, Адам выдернул ногу из стремени и, наполовину привстав в седле, ударил кхамба ногой в грудь, выбив его из седла.

Я подняла Нимрода на дыбы, его копыта взметнулись в воздух, нацеливаясь на вытаскивающего длинный нож кхамба. Адам попытался двинуться в мою сторону, но это было невозможно из-за скопления между нами людей и животных. Куэйл выкрикивал приказы. Адам указал рукой на среднюю тропу разветвлявшейся дороги, которая находилась прямо за моей спиной, и закричал:

– Давай, Джейни, давай!

Сам он в то же мгновение развернул Пастора к восточной тропе, Пути пилигрима, и пришпорил коня.

Я повернула Нимрода, тот метнулся вперед с такой скоростью, словно его катапультировали, и понесся галопом по тропе. Наши пути разошлись, но несколько секунд голова и плечи Адама были еще видны мне за каменистым бугром, потом он исчез. Прошло не более пяти секунд с того мгновения, как я пустила Нимрода в бой, вырвав коробочку со слезой Будды из рук Куэйла. Еще через минуту наши противники остались далеко позади.

В Горакхпуре мы потратили не один час, чтобы выбрать самых лучших лошадей из тех, что продавались, и заплатили за них хорошую цену. Ни у Куэйла, ни у его приспешников лошади не могли сравниться с нашими, и я вознесла за это горячую благодарственную молитву. Кхамба, как я знала еще с тех дней, когда они преследовали наши караваны, были прекрасными наездниками, но я была ничуть не хуже. Не хуже был и Адам. Им нас не догнать.