Тибетское пророчество

Примерно в миле от Шекхара дорога расходилась натрое, чтобы десятью милями севернее вновь сойтись воедино в том месте, где по гребню проходил торговый путь из Магьяри и откуда на противоположной стороне пологой долины был виден Великий монастырь.

Центральный путь этой вилки был самым коротким, но и самым трудным. Левая тропа отклонялась на запад, была на милю длиннее, но идти по ней было намного легче, особенно каравану груженых животных. Последняя же была известна как Путь пилигрима, потому что согласно легенде в далекие времена этой тропой шел известный своей святостью человек, который и основал Чома-Ла. Дорогу, которой он шел, пересекал очень глубокий овраг шириной шагов в сорок. Овраг тянулся к северу, постепенно расширяясь почти вдвое, затем снова сужаясь до ширины небольшой трещины в породе и полностью исчезая к тому месту, где дороги сходились. Легенда рассказывала, что святой перешел его по воздуху.

Через овраг был положен деревянный мост, неоднократно обновлявшийся на протяжении веков, потому что этим путем пользовались люди, совершающие паломничество в Чома-Ла. Обычные путники избегали его, поскольку восточный склон оврага сильно накренился под гору и был покрыт камнями и валунами. За время своей жизни в Смон Тьанге я никогда не слышала, чтобы там случались обвалы, но старый Таши говорил, что очень давно один все-таки был.

Мы выбрали короткий путь. Проводниками были двое кхамба. Прямо за ними ехал Вернон Куэйл. Затем следовали я и Адам, а замыкали процессию еще десять кхамба. Когда солнце поднялось высоко, стало очень тепло. Кхамба сняли свои кожаные одежды, я и Адам тоже сняли куртки и привязали их к седлам. Я повязала вокруг шеи тонкий хлопчатобумажный шарф, чтобы воротник рубашки не намок от пота и не начал натирать мне шею. Вернон Куэйл не обратил ни малейшего внимания на перемену температуры и как ни в чем не бывало продолжал свой путь – гротескная, но в то же время пугающая фигура.

Мы увидели Великий монастырь за полчаса до полудня. Когда мы остановились, устремив взгляд через долину, дыхание у меня перехватило. То же самое случилось и с Адамом. Солнце было в зените, и шпили монастыря напоминали устремленные к небу алебарды из золота. На каждой террасе реяли ряды молитвенных флагов. Широкую пологую долину наполняло приглушенное расстоянием молитвенное пение. Монахи ожидали прихода трулку. Около семисот человек в красных робах и высоких красных шапках, вращая молитвенные колеса, выстроилось в два ряда лицом друг к другу на расстоянии не больше локтя между двумя монахами. Ряды эти тянулись через всю долину своеобразным коридором, ведущим к массивным красно-золотым дверям, которые были широко открыты.

Мы остановились на повороте дороги, в некотором отдалении от того места, где начинался красный коридор. Куэйл тихо сказал своим звучным голосом:

– Остальные не должны подходить ближе. Я все вам объяснил, мистер Гэскуин. Будьте любезны идти вперед вместе с Джейни, но прежде избавьтесь от всех своих металлических вещей.

Во рту у меня пересохло.

– Я не сниму свое обручальное кольцо. Ни за что, – сказала я.

– Золото мешать не будет. Но ваш серебряный медальон брать нельзя.

– Я его не ношу, – я пристально посмотрела на него и процедила сквозь зубы: – Его носит Элинор!

Его глаза сверкнули.

– Пожалуйста, ваше ружье и нож, мистер Гэскуин, – потребовал он.

Адам передал винтовку Куэйлу, затем, наклонившись, подвернул штанину и открепил нож. Через две минуты мы уже ехали шагом, колено к колену, по тропе туда, где выстроились в две линии монахи. Мы оба были с непокрытыми головами, оба – в рубашках цвета хаки, в твидовых брюках с кожаными вставками и крепких ботинках. Вступив в коридор из монахов, мы остановились, окинув взглядом две красные линии, расстояние между которыми зрительно сужалось ближе к входу в монастырь. И тотчас же тихое пение, наполнявшее воздух подобно отдаленному рокоту грома, резко оборвалось, и на долину навалилась невероятная тишина.

– Джейни, любимая, пора, – прошептал Адам.

Возвысив не слишком-то сильный голос, я запела семь мантр Галдонга, которые частенько пела себе под нос с товарищами по каравану из Намкхары, чтобы время на тяжелых участках пути катилось быстрее. Мы вместе двинулись между рядами монахов к Великому монастырю Чома-Ла.

Головы нам припекало солнце, в долине не было ни малейшего дуновения ветерка. Ни один звук, ни малейших шорох не нарушали тишины, кроме медленной поступи Нимрода и Пастора. Даже насекомые как будто уснули. На какое-то время мне стало казаться, что я тоже сплю, что красные ряды по мере того, как мы едем, делаются все длиннее и длиннее. И пусть мы будем ехать целую вечность, у цели так никогда и не окажемся.

Из ступора я вышла, почувствовав, что голос у меня охрип, и испугавшись, что он вот-вот сорвется. Оказалось, мы прошли нижнюю часть равнины и поднимаемся по пологому склону. Монастырь, громада которого возвышалась перед нами, был больше, чем я сначала думала. Бросив взгляд на Адама, я обнаружила, что он смотрит прямо перед собой, лицо его походило на маску.

Мы приблизились к красно-золотым воротам, а когда вошли в них, то увидели, что человеческий коридор тянется через весь двор к семи ступеням, ведущим к окованным железом открытым дверям. Но эти люди не были монахами. Я догадалась, что перед нами низшие из живущих при монастыре – кузнецы, уборщики помещений, мясники, которые смирились с тем, что в данном рождении им не удастся продвинуться в духовном плане особенно высоко. Все они были в черном, у каждого в руке – обнаженный кинжал. Если бы монахи решили, что мы – фальшивые трулку, то здесь бы нас ждала смерть.

Мы приблизились к ступеням, когда я закончила последний круг мантр. Когда мы спешились, два одетых в белое послушника подошли, чтобы взять наших лошадей. На ступенях лежал ковер цвета тусклого золота, исчезавший в полумраке освещенного лампами зала. Вернон Куэйл обо всем этом нам рассказывал. Как он мог знать подобные вещи, мне было неведомо. Возможно, прибег к своему странному искусству, чтобы заставить Элинор «увидеть» все, что сейчас происходит.

Плечом к плечу мы поднялись по ступеням. В величественном зале мерцала сотня ламп, воздух был наполнен тяжелыми ароматами благовоний. Отовсюду из ниш на нас смотрели боги и демоны. Мы прошли по золотистому ковру под арку и дальше через весь зал, вдоль стен которого были установлены раскрашенные изображения семнадцати верховных лам, последовательно возглавлявших Чома-Ла со дня его основания. Они помещались между колоннами, задрапированными в молитвенные флаги.

В конце зала ковер кончился, началась лестница, которая шла то вверх, то сворачивала в сторону. Я начала считать, потому что поняла – это семижды семь по семь ступеней, которые должны привести нас в Храм Молитвы под самым верхним шпилем.

Адам взял меня за руку. Мы поднимались медленно, почти лениво, и снова мне показалось, что я нахожусь во сне. Никто из нас не произнес ни слова, никто не выказал желания остановиться и передохнуть. Минута шла за минутой, а мы все поднимались и поворачивали, поднимались и поворачивали. Про себя я считала: "Триста тридцать четвертая… тридцать пятая… тридцать шестая…"

До нас донесся звук молитвенного пения. Еще семь ступеней, и вот мы у арки, ведущей непосредственно в Храм Молитвы. Храм был небольшим, квадратным, не более дюжины шагов в длину и ширину. Мы стояли за спинами семи лам, которые на коленях склонились перед Буддой. По их одеждам я поняла, что в середине – верховный лама Чома-Ла, а остальные – монахи, следующие в иерархии непосредственно за ним. Каждый из них находился в чем-то вроде углубления в широкой каменной ступени перед помостом, на котором восседал золотой Будда. Статуя была в человеческий рост, правая рука поднесена к самому телу – туда, где сердце. Она была сложена в горсть пальцами вверх.

Продолжая тихо петь, верховный лама, не поднимаясь с колен, обернулся в нашу сторону, затем встал на ноги и отошел в сторону. Сложив ладони вместе, он поклонился нам. И тут я заметила, что то, что сначала сочла за углубления, было не просто углублениями, а двойными ложбинками дюймов по шесть, а то и больше. Их оставили на камне колени тысяч монахов, непрестанно молившихся перед Буддой на протяжении последних столетий.