Искушение Марии дАвалос

— Скажи мне, что не хочешь ее.

— Я не хочу ее, — решительно ответил он.

— Я не верю тебе, — ворчливым тоном произнесла она.

— А чему же ты веришь? Что я собираюсь отказаться от нашей любви ради глупой девчонки, которая к тому же некрасива?

— Я верю, что тебе здесь скучно, и ты ищешь развлечений. Я верю, что тебе здесь нечем занять свой ум.

— Может быть, это тебе скучно, Мария. Может, тебе не хватает ежедневно меняющихся настроений Карло, его внезапных переходов от непредсказуемых приступов меланхолии к веселью; волнения от того, что никогда не знаешь, что он выкинет в следующую минуту, ощущения опасности и угрозы в его присутствии? Возможно, ты пристрастилась к подобному образу жизни. Быть может, я для тебя слишком мягкий, со слишком ровным характером. Возможно, это ты находишь меня скучным. Вместо того чтобы просто спросить меня, почему я дотронулся до губ той девушки, и, выслушав мой ответ, взвесить его, ты устроила ненужную сцену, которая, должен сказать, так мне неприятна, что я не могу это выразить. — Он отпустил Марию и сел на кровати, поникнув головой и растерянно перебирая свои волосы.

Мария села рядом с ним. Он не смотрел на нее. Кровь от царапин запеклась у него на щеке, оставила пятна на куртке. Она не смела до него дотронуться. Она его оскорбила, и это вдруг ее испугало.

— Мне пришло в голову, что ты устроила эту сцену, потому что жаждешь другого рода страсти, — продолжал он. — Конфликта и неуверенности. Страха и сомнения. Возможно, насилия. — Он глубоко вздохнул и, повернувшись к Марии, взглянул на нее. — Я больше никогда не ударю тебя, Мария, как бы ты меня ни разозлила. Клянусь. В моей натуре есть склонность к насилию, к ужасному насилию, которое уместно на войне, но не подходит для обращения с женщиной, которую я люблю.

Он встал и начал расхаживать по комнате.

— Ты знаешь, я избил свою жену. После тех первых ночей с тобой я ее всерьез возненавидел. Когда я вернулся в Андрию, она показалась мне в десять раз грубее, уродливее и глупее. Когда она сказала, что от меня пахнет шлюхой, я так ее ударил, что она пролетела через всю комнату. Я поднял ее и снова ударил. Она вынесла это молча. Ни слова. Ни звука. Она опустилась на колени и принялась беззвучно молиться Богу с ханжеским выражением лица, которое вывело бы из себя всех ее бескровных небесных ангелов. Я ударил еще раз. Мне хотелось забить ее насмерть. Схватив за горло, я сказал ей, что был с женщиной, которую люблю много лет и которой она недостойна целовать ноги, и заставил пообещать, что она никогда, никогда больше не станет обсуждать мою личную жизнь. На следующий день все лицо и шея у нее были в синяках, под глазом отек. Вот каков твой мягкий Фабрицио, Мария.

Он приложил руку к щеке и посмотрел на окровавленные пальцы.

— Запри за мной дверь. Я хочу быть уверенным, что ты в безопасности. Сегодня ночью я не могу быть с тобой. — С этими словами он вышел, а Мария в оцепенении осталась сидеть на кровати с белым как мел лицом.

Ее охватило отчаяние. Она его потеряла. Антония была права: нелепая ревность унизила ее в глазах Фабрицио. Даже Лаура, простая служанка, предостерегла, чтобы она не показывалась ему в таком состоянии. А теперь он считает, что она одержима пагубной страстью, что она нарочно устроила сцену, чтобы разрушить их счастье. Может быть, это правда? Не усвоила ли она от Карло склонность к насилию? Ведь она сознательно переняла у мужа некоторые повадки — например, умение отделываться от нудных людей. Может быть, ей также передалась извращенность Карло? И ей теперь тоже нужна порция боли, чтобы получить удовольствие? Нет, нет, это не так. Она не извращенка. Она боится, боится потерять Фабрицио, как потеряла всех, кого так нежно любила.

Хотя она всю ночь не спала и терзалась этими мыслями, к утру гордость и достоинство вернулись к ней. Если он действительно еще ее любит, пусть страдает, как страдала она. И она не пошла к нему в этот последний день.

Чтобы себя занять, Мария отправилась на пляж, с Эммануэле и Сильвией. Ей была дарована минута чистой радости, когда Эммануэле вдруг запечатлел влажный поцелуй на кончике ее носа. Но хотя она и любовалась, как сын кувыркается на песке, гнетущая тревога все время возвращала ее мысли к Фабрицио.

В ту ночь он пришел к ней. Она молилась, чтобы он пришел. И не погасила свечи, чтобы увидеть его лицо, когда он войдет. И она увидела именно то, что жаждала увидеть. Страх. Страх, что он ее потерял.

Глава 13

Тайные свидания в заброшенном дворце

ерцог Андрия сидел в большом мрачном кабинете Хуана де Сунига, назначенного испанцами вице-короля Неаполя. Фабрицио в то утро вызвали в Кастель Капуано для обсуждения срочного дела. Он размышлял, что его ожидает — выговор или приглашение участвовать в какой-нибудь интриге. Скорее всего, это просто демонстрация власти, не имеющая никакой цели: со времен безжалостного вице-короля Педро де Толедо, который чуть ли не силком перетащил феодальную аристократию в город, где ее легче достать испанским властям, вице-короли любили напоминать неаполитанской знати, что тут командует Испания.

Очевидно, дело, по которому его вызвали, было важным, поскольку Хуан де Сунига, темный силуэт которого четко вырисовывался при свете окна у него за спиной, несколько минут сидел, положив большую голову на согнутую руку. За окном бушевала гроза, и Фабрицио увидел, как молния вспыхнула на небе. Порыв ветра разметал бумаги на столе. Де Сунига, крупный мужчина с окладистой бородой, тяжело поднялся и закрыл окно. Потом обошел свой письменный стол и, присев на краешек, начал вращать большой глобус, на котором пространные владения Испании были обозначены зеленым цветом. Фабрицио ждал. Несомненно, молчание вице-короля имело целью запугать его, но он ощущал лишь нетерпение. Какие тяжеловесные манеры у этого человека! А глаза хитрые.

— Дело, которое я должен с вами обсудить, деликатного свойства, — начал вице-король, задумчиво рассматривая глобус, который продолжал вертеть. — Я получил распоряжение сверху, так что прошу не считать то, что скажу, моим личным суждением о вас.

Фабрицио приподнял брови; он научился читать мысли этого человека. Сейчас вице-король, вероятно, имел в виду, что это дело, какого бы свойства оно ни было, вопреки его заявлению задумано им самим, а не теми, кто над ним, и что этот хитрый политик не потерпит никаких возражений.

— Из самых высших инстанций, — подчеркнул Хуан де Сунига, внезапно посмотрев прямо в глаза Фабрицио.

Фабрицио почувствовал себя неуютно: а что, если это дело действительно обсуждалось в высших эшелонах власти? Сверкнула молния, последовал оглушительный удар грома, и Хуан де Сунига вернулся в свое кресло. Усевшись за стол, он с властным видом сложил перед собой руки. Пора было переходить к делу. Он откашлялся.

— Дон Фабрицио, ваша любовная связь недавно привлекла внимание Ватикана. Она нанесла тяжелую рану тому, кто всем нам особенно дорог, так что он вынужден был обратиться к его испанскому величеству. Они вместе приняли решение.

— При всем уважении, дон Хуан, личная жизнь — это мое дело. И выполнение распоряжений подобного толка не является моим долгом, — лаконично ответил Фабрицио.

— В самом деле? — спросил вице-король. Он потер подбородок под своей пышной бородой и подался вперед. — Позвольте мне ка минуту оставить официальный тон, дон Фабрицио, и дать вам совет, как я дал бы его своему сыну. Весь Неаполь обсуждает ваш роман с принцессой Веноза. Вы должны…

— Это невозможно! — воскликнул потрясенный Фабрицио.

— Правда? Значит, вы не отрицаете этого романа?

Фабрицио молча смотрел на него с бесстрастным видом, размышляя, не встать ли ему и не уйти. Как смеет этот человек вмешиваться в его личную жизнь?! Но как же так получилось, что весь Неаполь обсуждает его роман? Они с Марией были так осторожны. Единственным непредвиденным обстоятельством была его встреча в Амальфи с Челестиной, но он уехал оттуда через неделю после Марии, уверенный в том, что Пикколомини ничего не заподозрили. Лучше выслушать этого человека и четко понять, как обстоят дела, чтобы придумать выход из ситуации.