Филиппа

Филиппа уселась, и Люси стащила тяжелые кожаные сапожки, в которых хозяйка ездила верхом.

— Они тоже нуждаются в чистке и починке, — сообщила она, снимая чулки с ног Филиппы. — А вот это нужно сжечь. Смотрите, какая дыра на пятке! И еще одна на мыске.

Филиппа снова встала и, развязав ленты камизы, повела плечами. Обнаженная, она вышла в соседнюю комнату, где стоял чан для мытья. В камине весело плясал огонь, несмотря на то что на улице было тепло. Люси повесила греться полотенца, собрала одежду хозяйки и направилась к выходу.

— Сейчас отнесу это прачке, — пообещала она, — и вернусь вам помочь.

— Сначала вымой мне голову, — приказала Филиппа. — И проверь, нет ли в волосах блох или вшей, ибо мы останавливались в первых попавшихся гостиницах, где насекомые так и кишели. Как жаль, что на этот раз дядюшка Томас не смог заранее заказать нам комнаты! Я хочу написать ему. Уж он сумеет сделать приятной нашу поездку на север!

Она поднялась по маленькой лестнице и забралась в чан.

— Ах, Люси, какое блаженство!

Люси уронила на пол охапку одежды и тоже поднялась на лестничку.

— Намочите волосы, госпожа, и я как следует отскребу вам голову.

Сунув руку в горшочек с мылом, Люси принялась отмывать волосы молодой женщины, после чего обернула их теплым полотенцем.

— Ну вот, госпожа, и ни одной блохи, вши или гниды, — заверила она, после чего вновь собрала одежду и исчезла.

Филиппа прикрыла глаза. Какая легкость! Приятно ощущать, что волосы не липнут к рукам!

Вдали послышался слабый раскат грома, и она поспешно привстала. Небо потемнело, значит, до грозы недалеко. Но какое это теперь имеет значение? Она дома. Чистые волосы, чистое тело, чистая постель.

Дверь открылась, и в комнату вошел Криспин.

— Сейчас я тоже присоединюсь к тебе, — пообещал он, улыбаясь и стаскивая одежду.

— Что, если Люси вернется и увидит тебя голым? — запротестовала Филиппа.

— Люси не вернется, пока мы не позовем. Я наткнулся на нее в коридоре. А когда я дерну шнур сонетки, она принесет нам ужин. Мне что-то не хочется спускаться вниз. Ты пробуждаешь во мне аппетит, жена моя.

Оставив одежду на полу, он шагнул к чану.

— Вода выплеснется, — неубедительно пробормотала она.

— Не выплеснется. Я объяснил мужчинам, сколько нужно налить.

Забравшись в воду, он первым делом притянул к себе Филиппу и стал жарко целовать.

— Мы так долго были врозь, малышка!

— Вовсе нет! — пролепетала она.

Он стащил с ее головы полотенце и запустил пальцы в волосы.

— Ода, мы столько времени провели в разлуке, мадам. Но больше я не намерен терпеть ни единой минуты!

Не успела она что-нибудь ответить, как он стиснул округлые ягодицы и, приподняв ее, насадил на свое истосковавшееся копье.

— Теперь, жена моя, мы вместе! — прорычал он и, видя, как расширились от изумления его глаза, прижал Филиппу к деревянной стенке чана.

— О, милорд! — ахнула она, когда он проник еще глубже. Она не забыла, как великолепна была их взаимная страсть. Но успела позабыть, как он велик. Криспин продолжал вонзаться в нее, двигая бедрами все быстрее, пока, к ее изумлению, они оба не вскрикнули.

— Раны Христовы, я животное, — простонал он. — Совсем не подумал о тебе. Только о собственном наслаждении. Прости меня, Филиппа.

Она негромко рассмеялась:

— Криспин, не знаю, подобает ли истинной леди признавать, что, несмотря на всю поспешность соития, я тоже получила удовольствие.

— Значит, ты хотела этого?

— И очень, милорд. Мне так не хватало нашей близости! Но сначала следует вымыть друг друга, чтобы спокойно лечь в постель и продолжить наши восхитительные игры. Потом мы должны поесть и, вероятно, снова обниматься, если, разумеется, ты не слишком устал от путешествия, — уколола она, разжимая обвившиеся вокруг шеи мужа руки.

— Мадам, вы поистине меня поражаете, — радостно объявил он.

— Я вымою тебе голову. Хотя Люси не нашла никаких подозрительных насекомых в моих волосах, кто знает, что вы привезли с собой, милорд, — строго сказала она, принимаясь за работу. Закончив, она взяла мочалку и стала оттирать его спину, плечи и руки. Потом намылила мягкую тряпочку и провела по широкой груди, после чего облила его водой и объявила, что все в порядке. — А теперь выходи и позволь мне домыться самой. Полотенца уже согрелись.

Он повиновался и, выйдя из чана, завернулся в полотенце, жадным взглядом окинув видневшиеся над водой вершинки грудей. У него горели губы от нетерпения поскорее припасть к этим соблазнительным холмикам, но он старательно вытер волосы и снова обернул полотенцем чресла. Тонкая ткань не скрывала восставшей плоти, и вожделение продолжало пожирать его заживо. Он никогда не хотел женщину так, как желал Филиппу. Филиппа, его обожаемая маленькая женушка! Филиппа, зажегшая огонь не только в его теле, но и в сердце! Но как он мог сказать ей об этом, когда она ничем не показывала, что делается в ее душе? Она мила, хоть и не всегда бывает послушна. Верна церкви и горяча в постели. Но никак не обнаруживает своих чувств, хоть и отдается ему со всем пылом.

— Подожду тебя в спальне, — пробормотал он, исчезая в соседней комнате.

— Я недолго! — крикнула она вслед. Пресвятая Дева! Как он страстен! Неужели все мужчины таковы?

И Филиппа вдруг поняла, что должна как можно скорее ехать во Фрайарсгейт. Если он так ласкает ее, почему не любит? А если любит, почему не признается?

Еще один вопрос для матери. Но Розамунда непременно разрешит ее сомнения.

Она ступила на пол и принялась тщательно вытираться, затем села у огня и стала сушить волосы. Расчесала до блеска и только после этого направилась в спальню.

— Стой! — приказал он, едва она показалась на пороге. — Я хочу хорошенько рассмотреть тебя, малышка. Ты просто возмутительно красива, Филиппа!

Она покраснела под его взглядом, но смело сжала протянутую руку. Он уложил ее на постель и стал целовать. За окном блеснула молния, и Филиппе показалось, что молнию высекло соприкосновение их губ, никак не хотевших разняться. Застывших в горячем влажном поцелуе, накал которого все возрастал, по мере того как ее холмики все теснее прижимались к его широкой гладкой груди. Она не помнила, как оказалась на нем, запутавшись пальцами в его волосах. Он сжимал ее крепко, до беспамятства. Она ощущала, как нужна ему в этот момент, как прекрасно все, что происходит между ними.

Прошло немало долгих минут, прежде чем она отстранилась. Губы болели и распухли.

Он поднял ее так, что она оказалась сидящей верхом на муже, придавив милой маленькой попкой его воспаленную плоть. Криспин стал ласкать ее груди — идеальные полушария, созданные для наслаждения. Он сжал один холмик и припал губами к крохотному соску. Филиппа слегка вздрогнула. Криспин взял сосок указательным и большим пальцами и стал потирать, пока не превратил его в маленький тугой бутон. Чуть ущипнул, и она застонала. Криспин взглянул в ее искаженное гримасой экстаза лицо. Потом снова стал играть с ее грудками.

Филиппа вздохнула, но Криспин продолжал молчать, зная, что сделает сейчас. И давно пора. После месяца целомудренной жизни она будет готова к новому наслаждению.

— Ложись, малышка, — тихо велел он. — Ложись, и я дам тебе невиданное блаженство. И не бойся, Филиппа. Я никогда не причиню тебе боли.

Ее сердце забилось сильнее. Неизведанное пугало ее, но до сих пор каждое открытие не давало ничего, кроме наслаждения.

Она послушно легла. Он поднял ее ноги. И она почувствовала, как он подкладывает под ее попку подушку. Что он делает?

Но ее глаза оставались закрытыми.

Она не знала, готова ли смотреть, как он ее ласкает.

Но тут он поднял ее ноги еще выше и крепко сжал.

Его голова! Его голова лежит между ее бедрами?! Святая Мария, так оно и есть! Она сейчас сгорит со стыда!

И тут его язык проник между сомкнутыми розовыми лепестками и нашел самое чувствительное местечко. Филиппа тихо ахнула.