Синьора да Винчи

— Выходит, они не обманывали, — сказала я.

— Выходит, так, — не скрывая восхищения, кивнул он и улыбнулся. — Значит, вот что они тогда с ней испытали.

Наше дальнейшее пребывание в Ватикане было сопряжено со сплошными неудобствами. Мы с Лоренцо долго не могли распроститься с последствиями несравненного блаженства, к тому же мы оба понимали, что осквернили Христову цитадель своими языческими, откровенно еретическими обрядами. До самого отъезда мы старались держаться подальше друг от друга и едва решались встретиться взглядами.

Как бы то ни было, поездка Il Magnifico в Рим не пропала втуне. Неустанные усилия Родриго Борджа и Асканио Сфорца по продвижению флорентийских политических интересов принесли щедрую жатву. Папа Иннокентий, конечно, и не думал отказываться от одобрения «Malleus Maleficarum», но в конечном итоге согласился смягчить церковную доктрину касаемо преследования ведьм. Однако более важным достижением было другое. Беспрестанное наушничество двух кардиналов Его Святейшеству настолько упрочило кредитные позиции Лоренцо в глазах Папы, что понтифик счел необходимым передать банку Медичи управление всеми финансовыми делами курии, о чем и объявил во всеуслышание.

Перед самым нашим отъездом Родриго Борджа вышел попрощаться с нами. Они с Лоренцо сердечно обнялись.

— Прощай, друг мой, — сказал Il Magnifico. — Ты оказал мне воистину неоценимые услуги.

— В стенах папского дворца поговаривают, будто Папа нынче видит те же сны, что и Лоренцо Великолепный, — с улыбкой ответил кардинал.

— Надеюсь, всем его грезам суждено сбыться, — уже запрыгнув в седло, произнес Лоренцо.

Мы тронулись в путь.

— Ах, если бы только Иннокентий мог грезить тем же, чем и я! — признался мне Лоренцо.

— Мир тогда стал бы иным, — откликнулась я.

ГЛАВА 27

После поездки наша жизнь во Флоренции некоторое время текла своим чередом. Лоренцо мучился тем, что никак не мог прийти к решению, когда и в какой форме сообщить братьям по Платоновской академии о нашем с ним посвящении в пагубную тайну, случившемся под ватиканским кровом. Среди членов академии были те, кто не терял надежды примирить эзотерические верования со Святым Писанием, но имелись и такие — пусть единицы, — кто открыто поносил католическую церковь.

— Разве озарение, постигшее нас в Риме, не есть то самое просветление, которого мы с платониками все это время жаждали? — снова и снова риторически вопрошал Лоренцо. — Разве не доказывает оно неопровержимо нашу божественную природу?

— Конечно, Лоренцо. Бесспорно, так оно и есть. Но ты же знаешь мужчин лучше меня — только ты сам вправе рассудить, дано ли им примириться с истиной.

— Что ты называешь истиной? — допытывался он у меня с упорством инквизитора.

— То, что ни молитва, ни знания, ни медитация не помогут узреть божественное вернее, чем зелье из черной индийской смолки.

— О-о! — восклицал он, обрушивая на стену удар кулака.

Пока Лоренцо препирался сам с собой, я потихоньку напекла лепешек с гашишем и пригласила Леонардо на семейный ужин вдвоем. Объяснив сыну, что за снадобье прислал мне его дед, я предложила ему попробовать сладостей, а сама воздержалась от угощения. Какой наградой стало для меня наблюдать за изменениями сыновнего лица! Мне явились восхищенные, радостные вздохи, мимолетные страхи, неожиданный смех, пение и, наконец, благодарные слезы проникновения в тайны природы, всецело открывшиеся его взору.

Позже Леонардо уверял меня, что не получал от меня подарка лучше, чем та лепешка, не считая, разумеется, рождения на свет. Он умолял меня не тратить драгоценные шарики понапрасну, признавшись, что, впервые отведав каннабис, он ощутил небывалый наплыв видений и наваждений. Его мозг распирало буйство замыслов и проектов невиданных прежде оттенков, силуэтов и перспектив.

— Неужели они стали еще разнообразнее? — не поверила я.

— Получается, что стали, — усмехнулся Леонардо.

— Надеюсь, когда в один прекрасный день твой дедушка вернется к нам из своих путешествий, ты поделишься с ним, насколько пригодились тебе его подарки.

— Да он, кажется, и не собирается возвращаться, особенно теперь, с новой женой и новыми ежедневными приключениями.

Папенька и вправду в Индии снова женился. Его оптимистичные, хотя и редкие письма приходили ко мне из разных уголков далекой страны.

— Тогда, может, нам самим навестить его? — поддразнила я сына.

— Когда едем? — с готовностью спросил Леонардо.

В базарный день я отправилась по улице Ларга к рынку Меркато Веккьо, чтобы пополнить кухонные припасы. Мне всегда было приятно лишний раз пройти мимо дворца Медичи, даже если меня там не ждали.

Минуя ворота монастыря Сан-Марко, я поневоле замедлила шаг: несмотря на среду, в дверях часовни толпился народ. «Что там за богослужение посреди недели?» — удивилась я и решила войти.

Прежде в этой часовне не бывало подобного скопления людей. Я отметила про себя и непривычное безмолвие прихожан, хотя стены часовни сотрясались от взываний некоего оратора. Его голос звучал как набат. Издали я едва могла различить человека, одетого во все темное, и видела только, как неистово молотит он кулаками по воздуху. Пронзительный тембр его голоса, впрочем, показался мне знакомым, как и сама речь — высокопарная и четкая. Это был фра Савонарола.

— Жены, вы кичитесь своим убранством, волосами, холеными руками, но я говорю вам, что вы все безобразны! Древние манускрипты и прочее искусство, перед которым благоговеют ваши ученые супруги, — сплошное язычество! Эти тексты сочиняли те, кто не ведал о Христе и о христианских добродетелях! Их искусство — поклонение варварским идолам, бесстыдное выставление напоказ нагих мужчин и женщин! В моей деснице — карающий меч Господень! — выкрикнул он резким надсадным голосом. — Жители Флоренции, предупреждаю вас и не устану твердить и впредь, что своими гнусными делами вы навлечете на себя крестные муки гнева Господня!

Я вышла из часовни, скептически покачивая головой. Мне не верилось, что безумный монашек умудрился привлечь своим вздором такую уйму людей, но предостережения Лукреции об исходящей от него опасности я сочла слишком преувеличенными. После поездки Лоренцо в Рим Маддалена и Чибо обвенчались, а Джованни приступил к трехлетнему курсу обучения в Пизе, что в недалеком будущем обеспечило бы ему кардинальскую мантию. Связи семьи Медичи с Ватиканом казались мне нерушимыми.

Придя домой, я тотчас забыла и про Савонаролу, и про его проповеди.

Наше Платоническое братство провело много бессонных ночей в моей лаборатории на четвертом этаже, где мы собирались не только ради общения, но и для проведения алхимических экспериментов. Мы с Лоренцо не спешили посвящать остальных в наш опыт с чудодейственной лепешкой, но и сами на время отложили дальнейшее проникновение в божественную суть. Оставшись вдвоем, мы без устали изобретали действенные лекарства от подагры: болезнь Лоренцо прогрессировала, невзирая на все мои старания. Мне в жизни еще не встречался человек, переносивший боль с таким достоинством и юмором. За это я полюбила его еще больше.

Мой возраст понемногу напоминал о себе: груди потеряли округлость и начали отвисать, в уголках губ и глаз залегли морщинки. Из зеркала теперь на меня глядела не я прежняя, а некий незнакомец.

Il Magnifico меж тем достиг пика дипломатического могущества. Европейские монархи не обходились без его совета, турецкие властители слали ему щедрые подношения. Родриго Борджа крепко держал слово, и банк Медичи в Риме продолжал контролировать разносторонние финансовые интересы курии. И друзья, и конкуренты называли Лоренцо не иначе как «стрелкой итальянского компаса», ни те ни другие не сомневались, что его постоянное вмешательство в жизнь полуострова — залог мира для всей Италии. Даже Флоренция постепенно оправилась от убийства Джулиано, вернув себе толику беззаботности.