Алая королева

— Что происходит? — тихо спросила я.

— В самом начале заседания Совета Ричард предложил определиться с окончательной датой коронации; он постоянно улыбался, а потом весьма любезно попросил епископа Мортона прислать ему клубники из своего сада. Затем мы решали разные мелкие вопросы, касающиеся коронации, — распределение мест для почетных гостей и тому подобное, все как обычно. Ричард тем временем отлучился, и, наверное, кто-то сообщил ему некую весть или привез письмо, потому что, когда он снова вошел в зал, это уже был совсем другой человек, лицо его потемнело от гнева. Следом за ним, хлопая дверями, ворвался вооруженный отряд, и вид у них был такой, словно они брали крепость. Когда они накинулись на меня, я нырнул под стол. Мортон прыгнул к стене, а Ротерхэм низко присел, спрятавшись за высокой спинкой стула. Гастингс пытался себя защитить, однако они тут же схватили его.

— Но какова причина? Как они объяснили?

— Никак! Никак они не объяснили! Казалось, словно Ричард только что спустил с поводка собственную власть. Гастингса просто схватили и увели.

— Куда увели? По какому обвинению? Неужели они даже этого не сказали?

— Да ничего они нам не сказали, как ты не понимаешь! Это был даже не арест. Это было бандитское нападение. Ричард, точно безумный, все кричал, что на него навели порчу, что у него отказывает правая рука, что Гастингс и королева пытаются его уничтожить с помощью колдовства…

— Господи…

— Он даже рукав закатал и стал всем показывать свою правую руку — ты же знаешь, какая она у него сильная, — и все твердил, что правая рука то и дело его подводит, что она у него отсыхает…

— Боже мой! Он что, спятил?

Я даже кровь смывать перестала; я просто не верила собственным ушам. А муж продолжал:

— Потом они выволокли Гастингса из зала и, не проронив ни слова, потащили во двор, хотя он сопротивлялся изо всех сил — брыкался, сыпал проклятиями, цеплялся каблуками. На дворе валялось старое бревно, оставшееся, наверное, от каких-то строительных работ, так они просто кинули на это бревно доску, заставили Гастингса встать на колени и одним ударом отсекли ему голову.

— А священник?

— Никакого священника не было. Ты что, не слышишь меня? Это было нападение, похищение и убийство! Бедняге Гастингсу не дали даже времени помолиться перед смертью! — Вспомнив об этом, мой муж задрожал с головы до ног и добавил: — Великий Боже, я ведь испугался, что они явились за мной. Я думал, что настал и мой черед. И ощущение было точно как в том сне: запах крови и никого, кто мог бы меня спасти.

— Они обезглавили Гастингса прямо под окнами Тауэра?

— Ну да, да, именно там.

— Значит, если принц услышал во дворе шум и выглянул в окно, то наверняка увидел, как лучшему другу его покойного отца рубят голову на каком-то бревне, как курице? Человеку, к которому он обращался «дядя Уильям»?

Стэнли молча смотрел на меня. По щеке у него снова потек ручеек крови, и он размазал его, пытаясь стереть тыльной стороной ладони, отчего вся щека стала красной.

— Их невозможно было остановить, — наконец прошептал он.

— Значит, отныне принц станет считать Ричарда своим врагом, — заключила я, — и вряд ли после такого сможет называть его лордом-протектором. Родной дядя будет для него хуже чудовища.

Стэнли сокрушенно качал головой. Его так сильно знобило, что даже зубы стучали. Я поставила на пол тазик с кровавой водой и укутала плечи мужа одеялом.

— Господи, а с нами-то что теперь будет? — сокрушался он. — Впрочем, будущее ведомо только Ему. Мы с тобой отныне под домашним арестом, нас обвиняют в предательстве и подозревают в сговоре с королевой и Гастингсом. Как и твоего дружка, епископа Мортона. Кстати, Ротерхэма они тоже взяли. Не представляю, сколько еще людей арестовано, но могу предположить, что Ричард явно намерен захватить трон, потому и постарался обезвредить всех, кто, по его мнению, будет с этим не с-с-согласен.

От испытанного потрясения Томас даже стал заикаться.

— А принцы?

— Не знаю. Ричард может попросту убить их. Убил же он Гастингса. Он и в убежище может ворваться, и всю королевскую семью вырезать: прикончить и королеву, и ее маленьких дочек — всех. Сегодня он показал нам, на что способен. Возможно, впрочем, все они уже мертвы…

Новости из внешнего мира просачивались к нам по капле; главным образом их приносили слуги, наслушавшись сплетен на рынке. Ричард объявил, что брак Елизаветы Вудвилл с королем Эдуардом никогда не был действительным, поскольку до своего тайного венчания с Елизаветой Эдуард уже был женат. [42] То есть все дети Эдуарда разом стали бастардами, а себя Ричард провозгласил единственным наследником дома Йорков. Насмерть перепуганные члены Королевского совета, на глазах у которых был обезглавлен Гастингс, затем похороненный рядом с его обожаемым королем, не предприняли ни единой попытки защитить свою королеву и своих принцев; напротив, все они поспешили согласиться с тем, что есть лишь один настоящий наследник престола и это Ричард Глостер.

Затем Ричард и мой родственник Генри Стаффорд, молодой герцог Бекингем, стали распространять мерзкие слухи, что и сам король Эдуард был бастардом, которого герцогиня Сесилия родила от одного английского лучника во время своего пребывания во Франции с герцогом Йоркским. Конечно, люди слышали все эти чудовищные обвинения, и одному лишь Богу известно, какие они делали из этого выводы; но все уже говорили о том, что из северных графств на юг движется армия, преданная Ричарду и жаждущая вознаграждения, а те, кто хранил верность принцу Эдуарду, либо арестованы, либо мертвы. Теперь каждый заботился только о своей собственной безопасности. И каждый старался держать язык за зубами.

Впервые в жизни я была способна по-доброму думать о той женщине, которой служила почти десять лет. О Елизавете Вудвилл. О той, что была не просто английской королевой, но одной из самых красивых и любимых королев, каких когда-либо знала наша страна. Я, впрочем, никогда не считала ее ни красивой, ни любимой — но в эти страшные мгновения ее полного поражения я все же испытывала к ней подобие теплых чувств. Я представляла себе, каково ей там, во влажном полумраке подвальных помещений Вестминстера, и была почти уверена: никогда больше не видать ей былого триумфа. Впервые в жизни я смогла по-настоящему за нее помолиться. Ведь все, что у нее теперь осталось, это дочери; та ее прежняя, веселая и счастливая жизнь миновала навсегда; оба ее малолетних сына находились в руках врага. Я размышляла о том, как ей, должно быть, страшно, какой побежденной она себя ощущает, как страдает от своего вдовства, как боится за сыновей, и впервые в жизни я искренне жалела ее, трагическую королеву, не по своей вине оказавшуюся сброшенной с пьедестала. И я просила Богородицу, Царицу Небесную, поддержать и утешить заблудшую и несчастную душу в дни столь жестокого унижения.

Старшая дочь Йорков принцесса Елизавета уже достигла брачного возраста и не выходила замуж — хотя ей уже исполнилось семнадцать — лишь по причине переменчивой удачи своего дома. Пока я, преклонив колена, молила Бога спасти и сохранить нашу королеву, мне не раз приходило в голову, что хорошенькая Елизавета вполне годится в жены моему Генри. Сын Ланкастеров и дочь Йорков, объединившись, могли бы не только залечить раны, нанесенные Англии, но и разрешить бесконечные споры, которые оба королевских дома вели уже в течение двух поколений. Если Ричарду суждено умереть молодым, пусть даже и на троне, то его сын и наследник будет еще ребенком — весьма, кстати, хилым, поскольку родила его эта блеклая Анна Невилл, и еще менее способным защитить свои права, чем нынешние принцы Йоркские; так что его нетрудно будет сбросить со счетов. И если тогда престол все же достанется моему сыну, и если он к тому же женится на принцессе Йоркской, то люди потянутся к нему, наследнику Ланкастеров и супругу наследницы Йорков.