Наследница. Графиня Гизела (сборник)

Почти в одно время с баронессой, но с другой стороны, из леса появился португалец. В эту же самую минуту на дороге, ведущей от озера, показалась Гизела в сопровождении госпожи фон Гербек. Ее превосходительство бросилась к обеим дамам.

– Он просто сумасшедший! Он хочет застрелить собаку, потому что та его не слушается! – прокричала она срывающимся голосом, указав рукой на мужчину, который с тяжело вздымающейся грудью и бледным лицом стоял тут же и, несмотря на глубокое волнение, спокойным движением уже поднимал руку с револьвером.

– О, сжальтесь, эта собака спасла жизнь ребенку! – воскликнула Гизела, пытаясь встать между бегавшей кругами собакой и рассерженным господином.

Вдруг она почувствовала, что чья-то рука отбросила ее в сторону, и в это же самое мгновенье раздался выстрел. Великолепное животное безжизненно рухнуло почти у самых ног графини.

Молодая девушка, не выносившая прикосновений другого человека, вследствие чего всегда уклонялась от услуг камеристки Лены, внезапно почувствовала сильное сердцебиение. Она слышала над своей головой чье-то дыхание и, подняв глаза, с ужасом увидела над ней лицо португальца, глаза которого с каким-то странным выражением смотрели на нее.

Высокородной сироте без конца приходилось выслушивать опасения относительно своей болезни – всегда одни и те же фразы, претившие ее ощущению собственного здоровья и вызывавшие в ней желание дерзить.

Истинная боязнь за нее, которую она увидела в глазах португальца, не была лицемерной. Но он тут же отдернул руки и отскочил в сторону, и Гизела поняла, что он толкнул ее лишь потому, что она стояла у него на дороге. Выражение госпожи фон Гербек: «Он ищет случая, чтобы оскорбить графиню», было, видимо, небезосновательным, ибо ей показалось, что он дернулся, будто коснулся холодной змеи.

Все это было делом одной минуты.

Португалец наклонился над собакой. Лицо его выражало мрачную скорбь.

Он не обратил никакого внимания на подошедших баронессу и госпожу фон Гербек.

– Как вы неосторожны, дорогая графиня! Как вы нас напугали! Я вся дрожу от волнения! – воскликнула гувернантка, простирая руки, как бы желая принять молодую девушку в свои объятия.

Но руки ее опустились, когда она увидела, что никого не интересует ее взволнованность. Она подошла к собаке.

– Бедное животное! Неужели его нужно было убивать? – она была само сострадание.

Женщина эта мастерски умела придавать желаемую модуляцию своему голосу; упрек прозвучал явным оскорблением.

Португалец бросил на нее уничтожающий взгляд.

– Не думаете ли вы, сударыня, что я убил животное для собственного удовольствия? – спросил он со странной смесью сарказма, гнева и боли.

Оливейра говорил на чистейшем немецком языке. Он перехватил руку лакея, который, наклонившись, хотел погладить собаку.

– Осторожно, собака была бешеная, – предостерег он.

Госпожа фон Гербек с ужасом отскочила назад – ее нога почти касалась морды собаки.

Баронесса же, напротив, безбоязненно подошла ближе, до сих пор она держалась в стороне.

– Мы все, милостивый государь, должны благодарить вас за спасение, – сказала она со свойственным ей обворожительным выражением благосклонности и одновременно величия. – Я в особенности должна быть вам благодарна, – продолжала она. – Ведь ни о чем не подозревая, я только что гуляла в лесу.

Это была совершенно обыкновенная фраза, но какое впечатление она произвела на иностранца! Не сводя с нее глаз, он буквально застыл перед красавицей. Она лучше всех знала очарование своей ослепительной красоты и пленительного голоса, но столь мгновенная, молниеносная реакция была для нее внове. В душе Оливейры, очевидно, происходила борьба с желанием освободиться от столь чарующего воздействия, но напрасно: этот элегантный рыцарь был не в состоянии произнести никакой, даже самой банальной вежливой фразы, он лишь отвесил неуклюжий поклон.

Баронесса улыбнулась и отвернулась в сторону. Взгляд ее упал на молодую графиню, которая, сжав губы, наблюдала эту сцену.

– Что с тобой, дитя? – испугалась она за падчерицу. Ее озабоченность, казалось, заставила забыть обо всем остальном. – Я должна тебя пожурить. Непростительно было с твоей стороны бежать туда, где и выстрел, и ужасное зрелище могло расстроить твои нервы! И как можешь ты надеяться на выздоровление, когда так неосмотрительно поступаешь со своим хрупким здоровьем!

Все это должно было выражать нежную заботу, но эти упреки, годные разве что для десятилетнего ребенка, не подходили для девушки, полной свежести и силы, горделиво смотревшей на мачеху. Ни слова возражения не проронила она в ответ, хотя неподвластная ее чувствам краска разлилась по лицу.

Своеобразная манера молчать была присуща Гизеле: не смущение, а выразительное нравственное превосходство, избегающее лишних слов, сквозило в этом молчании.

Госпожа фон Гербек называла это «графским фельдернским упрямством в более отчеканенной форме», что и подтверждала теперь своим лукавым видом и неодобрительным покачиванием головы.

Никто не заметил того быстрого взгляда, который Оливейра бросил на Гизелу при заботливом восклицании баронессы. Но кто бы увидел, с каким выражением сдвинулись эти суровые брови при безмолвном, гордом протесте девушки, тот содрогнулся бы от опасений за юное существо, бессознательно ставшее предметом такой поистине фанатичной ненависти…

Обернувшись, дамы не увидели португальца, который, тихо раздвинув кусты, скрылся в глубине леса.

Глава 13

Госпожа фон Гербек с насмешливой улыбкой указала в направлении подрагивающих веток, где еще мелькала светлая летняя одежда португальца.

– Вот он, исчез, точно сказочный герой, – сказала она. – Ваше превосходительство сами смогли убедиться, какого восхитительного соседа получил Белый замок! Ведь это ни на что не похоже! Его благородная португальская кровь не считает нужным склонить голову перед немецкой дамой! Ваше превосходительство, я вне себя от манеры, с которой он принял вашу благодарность!

– Глубоко сомневаюсь, что это была гордость, – задумчиво ответила баронесса с едва заметной, многозначительной усмешкой.

Глаза гувернантки сверкнули по-кошачьи – ее противник имел могущественного союзника – женское тщеславие.

– Что, его поступок с графиней, ваше превосходительство, вы тоже извиняете? – спросила она с горечью после минутного молчания. – Он бесцеремонно схватил ее, прижал к себе, а потом отбросил в сторону!

– В этом моя душечка сама виновата, – возразила баронесса, слегка касаясь рукой щеки Гизелы. – Эта геройская попытка спасти собаку была по меньшей мере ребячеством, не правда ли, малютка?

– Да-да, оттолкнул ее, – возвышая голос, продолжала гувернантка, – причем с какой-то ненавистью, вы могли это заметить, ваше превосходительство.

– Я этого не отрицаю, моя милая госпожа фон Гербек, я это видела собственными глазами, но согласиться с вашим утверждением, что это было с ненавистью, не могу. Какую причину имеет этот человек ненавидеть графиню? Он совсем не знает ее! Как я понимаю, это бессознательное движение, с которым он оттолкнул нашу дочь… Должна вновь напомнить, что ей необходимо полное уединение. Имейте в виду это наше с супругом желание.

И она выставила свою прелестную, обутую в щегольской ботинок ножку, устремив на нее свой, как бы полный мучительного затруднения, взор.

– Мне не хочется еще раз поднимать эту деликатную тему, – обратилась она наконец к Гизеле, – но я считаю своей обязанностью сказать, поскольку ты, мое дитя, желаешь эмансипироваться… Очень многие мужчины и женщины питают отвращение ко всему, что называется «нервными припадками». Твоя болезнь, к несчастью, многим известна, моя милая Гизела. В свете тебе уже пусть неумышленно, но дали бы это понять. Доказательством служит сегодняшнее происшествие.

И она указала в направлении, куда скрылся португалец.

– Глупенькая, – ласково продолжила она, увидев, как побелели губы девушки, – это не должно тебя тревожить. Разве нет людей, которые тебя любят, разве мы не носим тебя на руках? Мы надеемся, что постепенно здоровье твое улучшится.