Огненная лилия

Онор не знала, что и сказать. Кто был Фурье? Кому служил? Кому был предан? Королю? Справедливости? Себе?

— Это друг. Он хочет мира. Он не из тех, кто хочет воевать, — объяснила она. « Не хочет, — подумала она про себя, — но если понадобится, то будет. Будет воевать против людей, которые мне дороги. Против Волка.

Против этой самой невинной Важенки. И будет по-своему прав, защищая интересы своего народа.»

А вот на чьей стороне будет она, если вновь прольется кровь?

Несколько дней они прожили в лагере. Онор держалась в стороне от всех.

Она медлила с разговором, избегала Волка, избегала и Фурье тоже, не знала, как поступить и что сказать. Она боялась и унизить Волка своим уходом, боялась и что он, занятый своей бесконечной войной, вообще не заметит ее.

Он не торопил ее. Наконец, пора уже было уезжать, и некуда было тянуть, и тогда Онор-Мари разыскала Волка, набрала побольше воздуха в легкие и попросила ее выслушать. Он кивнул, пообещав, что будет ждать ее под деревом, в тихом месте, где никто не помешает им. А там…

— Ты хотела говорить о чем-то, Лилия?

— Волк, я… Я решила. Я буду с Фурье, — выговорила она после продолжительной паузы. Она долго не решалась поднять глаза, тупо разглядывая носки его мокасин. Волк молчал. Она ждала хоть какой-то реакции, но он стоял перед ней, суровый и спокойный. Она неуверенно подняла голову и по-своему истолковала его молчание.

— Пойми меня, прошу тебя! Я устала! Я просто устала. Я не этого хотела, видит бог.

Он все так же молчал. Ей казалось, он осуждает ее. И с еще большим жаром она воскликнула:

— Я думала, что вернусь к тебе, и все будет иначе. Что мы будем вместе. Что я никогда больше не буду одна. И что же? Я опять осталась одна. Опять! А Фурье понимает меня, он меня любит. У нас будет семья. Мы будем счастливы. Ты понимаешь? Скажи же что-нибудь!

— Я понимаю, Лилия. Этим и должно было кончиться, — заключил он. Она, как ни нелепо, искала в нем поддержки, но в ту минуту увидела в его глазах столько боли, что сама испугалась. Эти ясные, совершенно сухие глаза излучали немую неизбывную тоску, которая надрывала ей сердце. Она протянула руку, чтобы коснуться него, но он отстранился, не грубо, но красноречиво.

— Ты правильно делаешь, Лилия. Тебе так будет лучше.

— Я любила тебя, Волк! — вырвалось у нее. Ее решимость поколебалась.

Он сдержанно кивнул.

— Постарайся прожить долгую и счастливую жизнь, Лилия.

— А ты?!

Он чуть улыбнулся, с неуловимой самоиронией, не свойственной ему раньше.

— И я постараюсь.

Они так и расстались, не прикоснувшись друг к другу даже кончиками пальцев. Она глядела ему вслед до тех пор, пока Фурье не коснулся ее плеча.

— Что с вами, Онор? Вам нехорошо?

— Что? — переспросила она, глядя сквозь него отсутствующим взглядом.

— Что-то случилось? — тут он догадался обо всем сам. — Вы ему сказали, Онор, да? Обо мне и о вас, не так ли?

— Да.

— И что? Что он сказал? — Фурье тщательно маскировал беспокойство. Он побаивался не только личной мести, но и провала своей миссии — заключения мира между Францией и индейцами западного побережья, которые одни только и могли помочь оттеснить английских солдат от Великих Озер. А потом, потом индейцы станут не нужны, но не теперь. Он снова тронул Онор за плечо. — Так что же Волк?

— Волк? Ничего.

Его не устроил ее короткий сухой ответ.

— Все же? Он отпускает вас?

— Отпускает? Я ему даже не жена. Он просто выслушал меня.

— И?.. — Фурье стало казаться, что она лжет.

— И все.

Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, заглядывая ей в глаза, ища там правду и не находя ничего.

Фурье сам оседлал лошадей и подсадил Онор в седло. Они отъехали на несколько шагов.

— Лилия! Лилия! Постой!

Важенка бежала, чуть не спотыкаясь, и махала ей рукой. Онор спрыгнула с лошади и слегка обняла индианку за плечи.

— Я уезжаю, Важенка.

— Но почему, белолицая сестра моя? Это не правильно. Я знаю. Пусть этот белый едет один, — она с наивной трогательной заботой заглядывала ей в глаза, как маленький щенок.

— Я уезжаю. Так нужно. Я люблю его, понимаешь? И еду с ним.

Понимаешь?! — хоть кто-то же должен был понять ее! Важенка огорчилась.

— А что же Волк? Ты не можешь оставить его. Он тебе не позволит.

— Уже позволил.

— Не понимаю. Он… Ты причинила ему боль, Лилия. Ты не должна была.

— Не должна! Важенка, я не могу всю жизнь думать, что я должна и кому.

Кто подумает и обо мне? Что будет со мной?

— У тебя нет покорности в сердце, — с сожалением заметила Важенка. — Тебе будет трудно.

— Я знаю. Ну прощай, милая. Мы с тобой вряд ли свидимся.

— Прощай, Лилия. Только мне не кажется, что я никогда не увижу тебя.

Мое сердце говорит — наши дороги еще пересекутся.

Две женщины простились, и Онор-Мари последовала за Фурье.

Фурье отдал слуге шляпу и нерешительно двинулся к Онор. Его лицо выражало внутреннюю борьбу, прочертившую морщину на его гладком высоком лбу. Онор легко сбежала по ступеням ему навстречу, и он принял ее в объятия.

— Как прошел день? — спросил он, чтобы хоть что-нибудь сказать.

— Как? Как любой другой. Немного скучала, — она кокетливо, соблазняюще улыбнулась, провоцируя его на ласку. Но Фурье был по-джентельменски сдержан.

— Что-то случилось? — она ощутила напряжение, овладевшее им. — Что не так?

— Право, я не знаю…

Она сразу отступила и насторожилась.

— Говорите же, — и в воркующем голосе звякнул металл.

— Это касается… Волка. Мне кажется, вам небезразлично…

— Конечно, небезразлично! Так о чем речь?

— Он арестован. Сегодня утром.

— То есть? Арестован? Почему? Вы же говорили, что с гуронами заключили мир?

От беспомощно приподнял руки, пытаясь остановить поток вопросов.

— Ему не следовало появляться в городе, Онор. Мир еще не означает, что… — он умолк. У нее яростно раздувались ноздри.

— Что? Что он человек, а не дикий зверь?

— Дослушайте же, прошу вас. И это ведь не мое мнение.

— Извините.

— Конечно, жители не были рады видеть индейца в городе, но они проводили его злобным шепотом, а связываться не рискнули. Но он попался на глаза губернатору. Тот как человек вспыльчивый велел ему убираться в лес.

Слово за слово… Короче говоря, Волка арестовали за неуважение к властям.

— Это смешно. Гуроны не подчиняются французскому губернатору.

— Официально все, кто находится на нашей территории, подчиняются губернатору, Онор.

— Но земли индейцев…

— Онор! Спорные территории на то и спорные, что и французы и индейцы считают их своими.

Она сделала глубокий вздох, пытаясь успокоить нервы.

— И что дальше? Что ему за это будет?

— Его приговорили к сорока ударам плетью на площади. Крепкий мужчина, безусловно, переживет это.

— Да что вы! — закричала она, ужасаясь. Ей казалось — такой человек, как Фурье, должен сам понимать такие вещи. Но он, сжавшись, ждал, пока ее гнев остынет. — Это же… Хуже не придумать! Такое оскорбление!

— Но…

Она присела на край софы, растерянно ломая пальцы.

— Лучше бы все, что угодно, но не это. Волк не переживет этого. Для гордого вождя гуронов унижение хуже смерти, — она горько усмехнулась. — Он с таким не примирится. Никогда.

Фурье сел около нее и взял ее холодные ладони в свои.

— Онор, вам нужно успокоиться.

— Нужно что-то сделать, Фурье. Обязательно. Я не могу допустить…она испытующе глянула ему в лицо. — Вы поможете? Вы же дружны с губернатором. Объясните ему?

— Вы думаете, он не понимает? — лицо Фурье выразило презрение. — Я думаю, он очень хорошо все понимает. В том-то и дело.

— Но тогда… Он просто полный кретин.

— Пожалуй, это так и есть. Мы с таким трудом добились того, что индейцы скрепя сердце признали за нами право находиться здесь, что мы провели хоть какую-то границу между их и нашими землями. Иначе я не представляю, какой кровью далась бы нам победа.