Земные радости

— А ты никогда не задумывался, — ехидно начал Джей из глубины своего задетого сердца, — никогда не задумывался, что полюбил недостойного человека? Что твой повелитель, ну сразу под ангелами, может оказаться именно тем, кем его называют на рыночной площади? Плохим другом, вором, шпионом, католиком, убийцей… содомитом?

Развернувшись, Джон закатил сыну звонкую пощечину, от которой юноша, раскинув руки и ноги, рухнул на землю. Традескант нагнулся над ним со стиснутыми кулаками, готовый ударить сына снова, если тот осмелится вступить в драку.

— Как ты смеешь!

Джей отполз назад, подальше от разъяренного отца.

— Я…

— Как ты мог оскорбить человека, чей хлеб ты ешь? Кто ставит еду на твой стол? Как у тебя язык повернулся повторить грязные площадные сплетни в этом саду? Выпороть бы тебя, Джей! Ты гнусный, грязный мальчишка. Твое образование пропало зря, если научило тебя злонамеренным мыслям.

С трудом поднявшись на ноги, Джей встал лицом к лицу с отцом. На его щеке горел отпечаток ладони.

— Я буду сам за себя думать! — крикнул Джей. — Не желаю следовать за своим господином. Я не стану затыкать уши, стараясь не слышать того, что обсуждают все вокруг. Я хочу найти свой собственный путь.

— Найдешь, найдешь свой собственный путь, но только в ад, — горько сказал Джон.

Он развернулся и оставил сына, не проронив больше ни слова.

ЛЕТО 1627 ГОДА

Вернувшись в Нью-Холл на лето, Бекингем, которого в Эссекс прогнал страх перед парламентом, нашел Джона во фруктовом саду, где тот подвязывал персиковые деревья к красной кирпичной стене. Услышав быстрые шаги по дорожке, усыпанной битым кирпичом, Джон обернулся. Заметив вспышку радости на лице садовника, Бекингем положил руку ему на плечо.

— Хотел бы я казаться всему миру таким же героем, каким кажусь тебе, Джон, — заявил он.

— Что-то не так?

Откинув голову, герцог рассмеялся своим бесшабашным смехом азартного игрока. Джон в ответ улыбнулся, однако почувствовал ледяное дыхание грядущей беды. Он уже знал, что надо быть настороже, когда у хозяина веселое настроение.

— Что-то всегда бывает не так. — Бекингем махнул рукой. — Плевать мне на это. А как ты, Джон? Что ты тут делаешь?

— Затеял небольшой эксперимент. Пока неизвестно, что получится. Решил посмотреть, нельзя ли дать персиковым деревьям немножко больше тепла.

— Ты что, костры разведешь поблизости?

— Я буду жечь уголь. Вот здесь. — Традескант указал герцогу на высокую стену, где одна над другой были расположены три небольшие печки. — Дымоходы от печек пойдут по всей длине стены, и теплый дым будет нагревать кирпичи, где привязаны деревья. Полагаю, это спасет их от холода, и мы получим ранние персики и абрикосы, на недели, а то и месяцы раньше. В самой природе дерева есть нечто, что заставляет его плодоносить, но я также уверен, что созревают плоды под воздействием тепла и солнечного света. В первый год я просто обжег деревья, а в прошлом году был, наоборот, чересчур осторожен, и до них добрались заморозки. Надеюсь, в этом году я все сделал правильно и в июне у вас будут сладкие зрелые фрукты.

— В этом году в июне я не буду есть английские персики, — возразил герцог, — да и ты тоже.

Насторожившись, Джон отвернулся от своей стены с подогревом.

— Почему?

— Разве что ты предпочтешь персики, пока я буду воевать!

— Вы, милорд?

Бекингем снова откинул голову и захохотал. На секунду Джону показалось, что он сейчас закукарекает, как петух на деревенском заборе.

— Послушай меня, мой Джон. Мы собираемся сразиться с французами. Отличная будет заварушка. Пока они доставляют нам неприятности в Нидерландах и угрожают законной королеве Елизавете, свергнутой с трона в Богемии, мы обойдем их и атакуем в незащищенном месте.

— На Средиземном море?

— В Ла-Рошели, — триумфально провозгласил Бекингем. — Наш флот придет туда, и наши братья протестанты примут нас как героев. Их уже давно осаждают их же соотечественники, они там страдают за веру. А наше появление перевернет ситуацию. Мне даже кажется, что нам и стрелять не придется! А как я плюну в лицо Ришелье!

— Но ведь всего лишь год назад вы посылали флот сражаться на стороне Ришелье…

— Это все политика, — отмахнулся Бекингем. — Нам нужно было поддержать братьев по вере, как только была снята осада. Страна горела желанием воевать против католиков. Я хотел этого. Но, принимая во внимание, что французская королева только что приехала в страну и что испанцы были такой серьезной угрозой, что я мог сделать? А сейчас все иначе. Сейчас будет легче.

— У людей бывает долгая память, — предостерег Джон. — Народ может и припомнить, что вы сдали наш флот Ришелье внаем и английские пушки были нацелены на протестантов Ла-Рошели.

Герцог покачал головой и рассмеялся.

— Да что с тобой сегодня, Традескант? Ты что, отказываешься меня сопровождать?

— Но вы же сами не поплывете?

— Я? — Бекингем улыбнулся той улыбкой, от которой у Джона замирало сердце. — Ну конечно поплыву! В конце концов, кто у нас лорд-адмирал?

— Я не думал… — Традескант помолчал. — Но ведь вы нужны здесь, дома! Вы нужны королю! А ваши враги внутри страны? Они объединятся против вас, пока вы долгие месяцы будете в походе. А какие ужасные сплетни о вас ходят! Я даже слышал, что и обвинения выдвигаются… Милорд, вы точно не можете так рисковать и уехать сейчас.

— А как еще заткнуть им всем рты? Только победой. Когда я вернусь домой, с триумфом разгромив католиков и завоевав новый английский порт на западном побережье Франции, мои враги исчезнут в одночасье, разве не так? Они снова станут моими лучшими друзьями. Сэр Джон и сэр Дадли снова полюбят меня как брата и выбегут из Тауэра поцеловать мне руку. Разве ты не понимаешь? Все сразу для меня изменится.

Джон положил ладонь на богатый камзол хозяина, на рукав с роскошными разрезами.

— Но, милорд, что будет, если вы проиграете?

Бекингем не оттолкнул его, хотя мог бы, и не засмеялся, как Джон ожидал. Вместо этого он белыми пальцами взял руку Джона и крепко сжал ее.

— Я не должен проиграть, — мягко промолвил герцог. — Если честно, Джон, я просто не осмелюсь проиграть.

Садовник взглянул прямо в темные глаза хозяина.

— Что, все так плохо?

— Хуже некуда. Они бы казнили меня за государственную измену, если б могли.

На несколько мгновений оба замерли неподвижно, соединив руки и сблизив головы.

— Поедешь со мной? — спросил Бекингем.

— Конечно, — кивнул Джон.

— Куда-куда ты отправляешься? — негодовала Элизабет, кипя от холодной ярости.

— Во Францию вместе с флотом, — повторил Традескант, намеренно низко склонившись над обедом.

С другого конца стола Джей молча наблюдал за родителями.

— Тебе почти шестьдесят. — Голос Элизабет дрожал от гнева. — Пора бы уж сидеть дома. Герцог платит тебе как садовнику и хранителю редкостей. Почему он не может оставить тебя в саду?

Джон кивнул и отрезал себе ломоть ветчины.

— Какое вкусное мясо, — сменил он тему. — Это что, наше?

— Да, — огрызнулась Элизабет. — Зачем ты нужен герцогу?

— Его светлость попросил меня поехать, — произнес Джон самым убедительным тоном. — И неприлично уточнять, уверен ли он в том, что я нужен ему, и почему. Он приказал мне ехать.

— Ты уже в том возрасте, — сказала Элизабет, — когда люди отдыхают у очага и рассказывают внучатам истории из своей жизни, а не идут на войну простыми солдатами.

Традескант почувствовал себя уязвленным.

— Я не простой солдат. Я джентльмен из свиты герцога, его компаньон и советчик.

Элизабет хлопнула ладонью по столу.

— Что ты можешь ему насоветовать? Ты же садовник.

Он смотрел честным взглядом, она — обвиняющим.

— Может, я и садовник, но я бывал в далеких странах и видел больше опасностей, чем кто-либо другой в его свите, — напомнил Джон. — Я объездил всю Европу, участвовал в битве при Алжире и в долгом путешествии в Россию. Герцогу понадобятся все умные головы, какие только можно собрать. Он позвал меня, и я согласился.