Навечно преданный (СИ)

В этом Джон был прав — какими бы противоречивыми и невероятными ни были слухи и сплетни, окружавшие сию таинственную персону, одно о нём можно было сказать совершенно точно: князь Эплдора до сих пор крайне редко обращался к физическому насилию над политическими противниками, предпочитая тому насилие души. Унизить человека, растоптать его, возможно, довести до суицида — вот в чём Чарльз Магнуссен был настоящим профессионалом! Те, кому не посчастливилось стать жертвой пристального внимания князя, вынуждены были проходить все круги ада, и либо погибали, предпочитая грех самоубийства бесчестию, либо сдавались, превращаясь в безвольных марионеток гениального шантажиста, возведшего свой позорный промысел в ранг истинного искусства и почти что религии.

Определённо, религии, ведь князь Эплдора исповедовал идею абсолютной и неисправимой греховности каждого человека. Однажды Джону пришлось быть свидетелем спора между Его Светлостью и королём Португалии — именно в этой стране проходил прошлый Вселенский Совет.

После того, как португальский король за столом провозгласил тост за то, чтобы люди не забывали, ради чего их сотворил Господь, и пожелал всем христианской любви, князь Чарльз, чуть скривившись в привычном презрительном подобии улыбки, возразил полным холодного безразличия тоном: «А Вам не кажется, Ваше Величество, что если бы Бог хотел, чтобы мы любили друг друга, он создал бы нас абсолютно одинаковыми и лишёнными всяких желаний? Нет, у Создателя на наш род совершенно иные планы, я Вас уверяю. Ему, должно быть, забавно наблюдать, как люди копошатся здесь, на проклятой земле, с одной единственной целью: выжить и дать потомство — следующее поколение тварей. А для этого нужно жрать себе подобных, жрать, пока не сожрали тебя. Выживают сильнейшие, они и становятся божиими избранниками. Такая вот небесная селекция и не более того.»

Какими бы возмутительными ни показались Джону тогда эти слова, он вынужден был признать: определённая логика в них имелась. И уж конечно, человеку с такими взглядами и принципами было намного легче жить в этом мире, чем тому, кто все свои решения и поступки всегда соотносил с интересами других созданий Божьих. Но даже не имея чётких и убедительных аргументов, чтобы возразить столь наглому заявлению, молодой король ясно понимал — не умом, а сердцем — что подобная философия ущербна, а значит — проигрышна. Любовь давала не только вдохновение и радость. Она помогала слабым объединяться, тем самым делая их сильнее и позволяя выступить против возомнивших себя высшими существами одиночек.

«Нет! — Джон набрал полную грудь пахнущего жасмином воздуха и медленно выдохнул, освобождаясь от сомнений. — Никто из союзников не мог меня предать! Все, кому я решился довериться — люди чести и долга. И искренне ненавидят князя Магнуссена, я в этом уверен. Скорее всего, сработало акулье чутьё этого мерзавца. Да и я, собственно, никогда особо не скрывал своего отношения к его отвратительному образу жизни. Оружие Магнуссена — шантаж и давление на болевые точки, моё же — честность, решительность и открытость. Посмотрим, кто одержит победу в этом сражении. Во всяком случае, подцепить меня на свои ниточки ему точно не удастся.»

Почти успокоившись, Джон почувствовал, что устал смертельно. С сомнением покосился на алеющую пышными подушками кровать — возвращаться в её развратно-скользкое лоно ему совершенно не хотелось. Заметив возле незажённого камина уютное вольтеровское кресло, король направился к нему и, устроившись поудобней и вытянув ноги, вскоре мирно посапывал в его мягких объятиях.

Вошедший около полудня в опочивальню королевский камердинер Анджело просто ужаснулся, не найдя своего господина в кровати, и собирался уже поднять тревогу, когда Его Величество обнаружил себя, разбуженный громкими возгласами и причитаниями встревоженного слуги.

Выглянув из-за высокой спинки, Джон поспешил предотвратить панику, явственно проступившую на полном добродушном лице камердинера:

— Я здесь, Анджело, не шуми!

— О, Мадонна! Вы живы и невредимы, мой король! — от переживаний у итальянца на лбу выступили мелкие бисеринки пота. — Как же я испугался, мама миа! Но почему же Вы не в постели? Разве в этом кресле можно нормально выспаться? Теперь у Вас будет усталый вид и плохой цвет лица. Тёмные круги под глазами не придадут Вам привлекательности, уж поверьте! Я сейчас же позову вашего лейб-медика — возможно, он сможет порекомендовать какие-то маски или примочки, чтобы исправить вот это! — Анджело обвёл в воздухе контур джонового лица. Король, предпочитавший в приближённых видеть скорее друзей, чем прислугу, повернул голову в сторону большого зеркала, критическим взглядом изучая своё отражение.

— Боюсь, тут бессилен даже мистер Андерсон! — коротко хохотнул он. Природа не наделила Джона ни аристократической внешностью, ни утончённостью манер, что, правда, нисколько его не смущало. Более того — вполне возможно, что именно своей простоватой наружности Его Величество и был обязан той лёгкостью, с которой ему удавалось наладить дружеские отношения почти с любым человеком, к какому бы сословию или полу тот ни принадлежал. Простолюдины относились к нему с доверием, дворяне — с восхищённым уважением, с удивлением обнаруживая за, казалось бы, заурядным фасадом довольно незаурядные ум, силу воли и цельность натуры, а женщины… Женщины Джона просто обожали, считая его очень милым, добродушным и даже забавным.

— О, Вы не правы, мой король! — живо возразил итальянец. — Конечно, господин Андерсон не блещет особыми талантами, но в том, что касается его работы, он весьма прилежен и настойчив. Вспомните, как ловко он лечил Ваше Величество после ранения. А ведь даже хирурги тогда говорили, что Вы вряд ли сможете владеть рукой в полной мере. И вот пожалуйста: лёгкий тремор время от времени — и не более.

— Ты опять понял меня слишком буквально, любезный Анджело, — улыбнулся Джон. — Не думаю, что услуги лейб-медика мне сегодня понадобятся — я чувствую себя совершенно отдохнувшим. Поверь — это кресло значительно удобнее многих постелей, в которых мне доводилось спать. Не забывай: перед тобой не изнеженный отпрыск вырождающейся фамилии. Все мои предки никогда не гнушались воплощать свои замыслы своими же собственными руками.

— Вне всяких сомнений, сир, и это делает Вам честь, но Вселенский Совет — это не война с обнаглевшими пиратами и не строительство новых верфей. Тут Вы должны выглядеть просто белиссимо! Чтобы у всех этих напыщенных господ не возникало даже тени сомнения — перед ними истинный король!

— Если ты сейчас опять будешь пытаться впихнуть меня во все эти шелка и кружавчики, то клянусь памятью своих предков — я тебя выгоню, — Джон попытался придать лицу строгое выражение, но разгорячившийся итальянец только руками всплеснул.

— Как можно, сир! Вы сами поручили мне подготовить наряды для торжественных выходов и трапез. Я пригласил лучших портных из Франции и Италии, а Вы даже не хотите примерить их шедевры? Вы даже не представляете, насколько сложно было шить Вам платья без примерки. Мне пришлось послать к портным своего племянника: благо, что он одного роста и комплекции с Вашим Величеством… Ах, видели бы Вы тот прелестный камзол из синей парчи! Такой глубокий цвет и так подойдёт к Вашим глазам…

Король только застонал, отчаянно махнув рукой:

— Хорошо, давай свои шедевры. Но учти, если я буду выглядеть, как попугай — ты за это ответишь!

Впрочем, все опасения Его Величества оказались абсолютно напрасными: верный камердинер, за много лет досконально изучивший вкусы своего господина, справился с поручением почти идеально. Все детали одежды сидели безукоризненно, выглядели элегантно и действительно шли молодому королю, делая его приятную, но неброскую внешность вполне импозантной. Даже испанская королева, сидевшая рядом с Джоном во время общего позднего завтрака, не удержалась и негромко произнесла, чуть склонившись в его сторону:

— Не пристало даме первой говорить комплименты мужчине, Ваше Величество, но я просто не могу не сказать: Вы сегодня прекрасно выглядите!