Навечно преданный (СИ)

В течении следующего десятилетия в состав Империи постепенно вступили и прочие страны Европы — большие и маленькие, богатые и практически нищие, развитые и отсталые. Кто-то делал это по собственной воле, кого-то вынуждали обстоятельства. Все прекрасно понимали, что торговля и взаимная поддержка намного выгодней, чем постоянные раздоры. Тем более, что каждое государство вольно было выбирать свой путь развития, вмешательство во внутренние дела соседей было запрещено, и даже Совет Наций мог только рекомендовать отдельным правителям что-то поменять в своей политике, совершенно не навязывая свою позицию. В этом был залог мирных взаимоотношений, и с этим были в большей или меньшей степени согласны все.

Майкрофт Холмс руководил Империей восьмой год и, скорее всего, его правление на этом не должно было завершиться. Его мать — королева Англии — хотя и была уже немолодой, но не утратила ни крепкого здоровья, ни ясности ума, и с управлением королевством в качестве регентши справлялась достойно, давая возможность сыну применять свой недюжинный талант на более масштабном поприще.

Положив в основу своей деятельности толерантное отношение ко всем членам объединённой державы, независимо от их размера, экономического статуса и даже нравственных устоев, Король-Император старался всеми силами удержать статус-кво, даже ценой закрывания глаз на некоторые возмутительные явления во внутренних делах отдельных стран. Возможно, так и нужно! Ватсоны никогда не были сильны в большой политике: торговля, военное дело, строительство, даже наука, — это было понятно, потому что делало мир удобным и практичным, а вот все хитросплетения интриг, лицемерных улыбок, невыполнимых обещаний — это казалось лишним в той простой, размеренной и сытой для всех жизни, которую Джон вслед за предками всегда мечтал создать в своём отечестве.

Наверное, его рассуждения многим казались наивными и где-то даже детскими. Юношеский максимализм, а ведь он уже давно не юноша. Но что поделать? Главное, чтобы на нынешнем собрании его поддержало большинство, а там пускай думают о нём, что пожелают. Простоват? Наивен? Пусть! Может он не так искушён в придворных играх, как, например, правитель Эплдора князь Магнуссен, но…

Воспоминание о Магнуссене разозлило Джона и повернуло его мысли в совершенно новое русло.

Чарльз Огастес Магнуссен… Аристократ, отпрыск великого княжеского рода, на котором, скорее всего, этот род и оборвётся, что, кстати, совсем даже и не печально, если учесть скверный характер, отвратительные наклонности и вопиющую жестокость представителя вырождающейся древней фамилии. При одном воспоминании о нём Джона передёрнуло. Именно этот человек — если его можно так назвать — и был главным противником его, Ватсона, начинаний. Ещё бы! Ведь король Шотландии своими прожектами ставил под удар прежде всего образ жизни Их Сиятельства господина Магнуссена, и поэтому был не просто оппонентом в спорах, а практически личным врагом князя.

Не открывая глаз, Джон невесело усмехнулся: в этот раз Вселенский Совет должен был пройти именно во владениях Чарльза, в чем просматривалась откровенная ирония, и шотландский король не мог решить только одного: кому именно судьба адресовала свою кривую ухмылку — ему или эплдорскому правителю?

Каждый раз Совет Наций по условиям договора собирался в другой стране. Принимающая сторона при этом получала приличные финансовые вливания на организацию данного мероприятия, настолько щедрые, что умелый хозяйственник мог за счёт них ещё и неплохо пополнить государственную казну. Кто-то затем использовал излишек средств, совершенствуя жизнь в родном краю, а кто-то применял их для улучшения своего личного комфорта. Само собой, Совету всегда предоставлялись отчёты и оплаченные счета, но кто будет проверять, по какой именно цене была куплена поданная гостям на завтрак сёмга или сколько стоили букеты, украшающие их спальни? Тем более, что денег всегда выделялось с предусмотренным запасом, а возвращать остаток никто и никогда не требовал.

Разумеется, входящие в состав Империи государства всегда с большой надеждой ждали своей очереди принимать у себя Совет. Особенно это касалось небольших стран, хотя и крупные державы не упускали счастливой возможности, правда, по совершенно другой причине. Блеснуть перед соседями особым шиком, похвастаться собственными достижениями, пустить пыль в глаза — что может быть приятней, если уж нет возможности проявить своё превосходство на поле боя? Тем более, что это намного эффектнее и безопасней.

Но принимая у себя высоких гостей, хозяин Эплдора преследовал ещё одну, особенную цель, отличную от банальных и предсказуемых чаяний его соседей.

Будучи сам развращённым до мозга костей, циничный, пресытившийся всеми земными благами сибарит, он никогда не относился серьёзно к таким неуловимым и нематериальным вещам, как честь, долг, дружба, любовь или милосердие. Подобные понятия были князю далеки и чужды, а посему не вызывали в его душе — если таковая вообще имелась — ничего, кроме насмешки и раздражения. Поэтому всякий раз, когда предоставлялась такая возможность, Чарльз Магнуссен всячески старался доказать окружающим, что люди по природе своей — подлые и лживые твари, способные на любое самое отвратительное действие, если для этого возникнут благоприятные условия. И князь никогда не гнушался эти самые условия для других создавать, испытывая истинное удовольствие, когда его теория получала реальное подтверждение — это давало ему уверенность в истинности его собственных принципов и ценностей.

Имея в своём подчинении относительно небольшие владения, Чарльз Магнуссен при этом умудрялся быть довольно влиятельным политиком, которого если и не уважали, то, по крайней мере, многие опасались. Ходили упорные, хотя и ни кем не подтверждённые слухи, что князь промышляет грязными делишками: вынюхивая и выкупая самые различные тайны и секреты о сильных мира сего, он весьма умело использует шантаж и манипуляцию, иногда просто продавая имеющуюся у него информацию, а иногда применяя её для давления на власть имеющих. Поговаривали, что даже нынешнего приёма он добился подобным шантажом, хотя Джон в это и не верил: очерёдность стран была расписана чуть ли не со времени создания Империи, и с тех пор никаких изменений в утверждённый список не вносилось. Всё-таки были сферы, в которые даже Магнуссен не мог протянуть свои потные ручонки.

К таким сферам относилась и репутация Джона Хэмиша Ватсона, своей незапятнанностью соперничающая со свежевыбеленным полотном. Король Шотландии искренне надеялся, что подобное обстоятельство очень досаждает его идейному противнику, поскольку лишает его излюбленного оружия — шантажа.

Если и было в чём попрекнуть Джона, то разве что в некоторой слабости к женскому полу, но разве это такой уж недостаток? Во-первых, кто из мужчин этим не страдает? А во-вторых, со своими не так уж чтобы и многочисленными дамами Его Величество был всегда добр, щедр и великодушен, так что дамы эти никогда и ни на что не жаловались, а даже наоборот — были весьма благодарны: кто за дорогое украшение, кто за уютный домик, а кто и за приличное приданное. Во всяком случае, всё всегда начиналось по взаимному согласию и заканчивалось без всякого ущерба для участников. Ну, может же у мужчины, тем более — у короля, быть невинная слабость?

В остальном король Джон был почти безупречен: и как правитель, и как человек, — и любой из его подданных мог не задумываясь поклясться в этом, положив руку хоть на десять Библий.

Утомлённый дорогой, мыслями и волнениями предстоящей схватки с Магнуссеном — а что схватка между ними состоится, пусть даже и словесная, но от этого не менее значимая, Джон не сомневался, слишком уж непримиримыми противниками они были — король наконец уснул.

Сон, который ему приснился, был очень приятен. Зелёный луг, на котором ярким пятном манил взор шёлковый, расшитый цветами навес. Плед, аккуратно расстеленный под импровизированным шатром просто на траве, корзинка для пикника, полная всяких аппетитных вкусностей, вокруг бегает пара очаровательных белокурых ребятишек, пытаясь поймать сачком лимонного цвета бабочку. Удобно устроившись на пледе, откинувшись назад стройным телом, за их весёлой вознёй наблюдает милая и хорошенькая женщина — их заботливая и нежная мать и его любящая и любимая жена. Во сне Джон подставлял лицо тёплым солнечным лучам и улыбался, сквозь прищуренные веки поглядывая на сию идеалистическую картинку. Это было счастье — настоящее и несомненное… До обидного быстро исчезнувшее, когда зычный голос, ворвавшийся в сновидение из реального мира, громко позвал его, выдирая из личного маленького рая.