Навечно преданный (СИ)

Джон нехотя открыл глаза и улыбнулся вслед уплывшему в никуда ореолу безмятежного видения. Женщина из сна очень походила на одну из его придворных дам. Мэри, Мэри Морстен.

В последнее время Его Величество испытывал к ней всё возрастающий интерес, быстро перерастающий в симпатию. Леди Морстен служила при дворе уже несколько лет, совершенно не привлекая королевского внимания, но в один из вечеров Джон, зайдя в библиотеку за какой-то книгой, чтобы почитать перед сном, столкнулся с молодой женщиной на лестнице. От неожиданности и столкновения книга выпала из рук, но Мэри ловко подхватила её и мило улыбнулась. Они проговорили почти до рассвета. Мэри Морстен оказалась умной и интересной собеседницей, даже высказала несколько любопытных идей по поводу обустройства мануфактурных фабрик, которые ей удалось посетить во время путешествия по Германскому Королевству. У неё были прекрасные глаза, и вся она была такая чуткая, добрая, понимающая. Уютная, домашняя. С хорошей родословной. Какая ещё королева нужна такому королю, как Джон?

«Вернусь домой — и женюсь на ней! — продолжая улыбаться приятным мыслям вдруг решил Джон. — А почему нет? Давно пора обзавестись семьёй, детьми. Это придаст веса и солидности. А Мэри — кандидатура нисколько не хуже других, даже лучше. Да и Шотландским землям нужен наследник.»

Лейстрейд снова вежливо, но настойчиво постучал по двери кареты:

— Трир, Ваше Величество! Через полчаса будем в Эсперанже.

====== Глава 3 ======

Эсперанж встречал путешественников щедрой иллюминацией. На подштукатуренных и свежевыкрашенных фасадах домов горели десятки фонарей, затейливо собранных в некое подобие созвездий; лучшие гостиницы города гостеприимно распахивали парадные двери, а благоустроенные трактиры зазывно источали такие ароматы, которым бы позавидовали некоторые придворные кухни.

При всём своём общеизвестном человеконенавистничестве, князь Чарльз Огастес Магнуссен умел принять гостей по высшему разряду, в чём любой из них мог сейчас убедиться лично.

Из окон и дверей домов выглядывали нарядные горожане, радушно размахивая флажками и букетами цветов при появлении очередной кареты. Представительные городские стражники, с достоинством отдавая честь, подробно объясняли прибывшим посольствам в какой именно из гостиниц их готовы принять со всеми возможными удобствами, и они же с подобающими почестями сопровождали высокопоставленных гостей до княжеского дворца, где на убранной елово-цветочными гирляндами лестнице их приветствовал сам князь Чарльз в сопровождении многочисленной свиты.

После вежливых поклонов и обмена необходимыми любезностями гостей провожали в роскошно обставленный праздничный зал, в котором были накрыты изысканные столы и звучала торжественная музыка.

Участники Собрания прибывали на удивление дружно. Ещё и полночь не наступила, когда хозяин — элегантный, подтянутый, сияющий истинно аристократическим лоском, несколько подпорченным чуть брезгливым выражением на холёном лице — пригласил почтенное общество к столу.

Это был скорее вынужденный ритуал, чем дружеский банкет, поэтому сам ужин получился довольно вялым и скомканным. Впрочем, хозяина вечера это нисколько не смутило: сидя во главе стола по правую руку от Короля-Императора, он привычным бесстрастным взглядом рассматривал присутствующих, словно прикидывая, из какой именно части тела каждого будет удобней всего вырвать кусок помясистее.

Уставшие же после дороги главы государств явно предпочли бы вычурным блюдам и холодной вежливости относительно скромный ужин, горячую ванну и уютную постель в предоставленных им комнатах, но этикет и протокол требовали несколькочасового обмена торжественными тостами и заранее подготовленными пожеланиями, и когда валящиеся с ног европейские правители были, наконец, отпущены в свои покои, ночное небо уже потеряло свою глубокую бархатную черноту, подсвеченное первыми проблесками рассвета.

Дворец хозяина Эплдора, хотя и являл собой образец роскоши и утончённого вкуса, размеры имел довольно умеренные и вместить всех делегатов попросту не мог. Именно поэтому большая часть королей, князей, герцогов и прочей высокопоставленной знати вместе с прилагающейся свитой были расселены в близлежащие гостиницы и постоялые дворы, специально для этого подготовленные. Впрочем, никто из них и не стремился войти в число избранных, с которыми князь Чарльз готов был разделить свой кров.

Как ни странно, но в перечень «счастливчиков», наряду с Королём-Императором и главами нескольких крупнейших государств, попал и Джон Ватсон Шотландский.

Утомлённый не столько длительным путешествием, сколько необходимостью вести себя максимально дипломатично, а значит — с несвойственным ему лицемерием, Его Величество долго ворочался в кровати, теряясь в догадках: почему же именно на его долю выпала подобная сомнительная честь? И как бы ему ни хотелось не признавать очевидного, но самым логичным объяснением было то, что князь Магнуссен догадывается, а может быть, даже точно знает о запланированном Джоном докладе и, видя в нём достаточно серьёзного врага, предпочитает держать как можно ближе к себе. В этом случае приходилось допустить, что кто-то из тех, кого шотландский король считал своими союзниками, попросту «сдал» его князю, и теперь Джону вполне естественно опасаться со стороны Магнуссена какого-нибудь упреждающего хода. Как минимум, этот мерзавец и шантажист приставит к нему своих соглядатаев, чтобы ни один шаг соперника не остался без внимания.

Неприятный холодок пробежал по спине мужчины — он вспомнил хищный акулий взгляд Чарльза и его едва уловимую ухмылку, выражающую презрение ко всему сущему. Находиться под неусыпным надзором этих рыбьих глаз было очень неуютно.

— И как только Господь допускает ТАКОМУ ходить по земле? — проворчал король, пытаясь поудобней устроиться на непривычно скользких шёлковых простынях. Вся эта вычурность и роскошь всегда казались Джону излишними и неоправданными, отвлекающими от по-настоящему важного в жизни.

«Ладно, пусть. Это только на несколько дней! — он усилием воли отогнал тревожную раздражительность. — Завтра, правда, придётся посетить празднество, устраиваемое князем для увеселения гостей, а вечером снова предстоит торжественный ужин, но потом начнётся заседание Совета Наций, на котором я постараюсь прижать хвост этому старому лису. Посмотрим, как он тогда будет ухмыляться!»

Джон закрыл глаза и принялся медленно считать про себя, пытаясь расслабиться. Предстоящий день казался ему самым трудным, так как здравый смысл и житейская мудрость подсказывали: князь Чарльз выберет особо нетривиальные способы развлечь гостей, пытаясь выбить инакомыслящих из привычной им колеи, и нетривиальность эта вряд ли окажется приятной. О происходящем в Эплдоре ходили самые невероятные слухи, и Его Величество не был бы удивлён, если бы предложенные Магнуссеном увеселения оказались за гранью общепринятых норм нравственности и морали. В конце концов, одной из целей собрания Совета было как раз ознакомление с культурой и традициями всех населяющих Империю народов. И в этом случае закон о невмешательстве во внутреннюю политику отдельных государств был совершенно на руку эплдорскому князю: какими бы возмутительными ни показались гостям нравы и обычаи княжеского двора, никто из них не имел права высказывать своё неудовольствие. По крайней мере, публично.

Его Величество ещё раз перевернулся с бока на бок, бесповоротно запутавшись в кроваво-красном шёлке, и это окончательно вывело его из себя. Ожесточённо побарахтавшись в коварном постельном белье и кое-как выбравшись из его нежного плена, Джон слез с кровати и, накинув халат, подошёл к отворённому окну. Вдохнув свежий утренний воздух и постепенно заставляя себя успокоиться, он непроизвольно стал гадать о том, кто же мог его предать, и чего именно следует опасаться, если Магнуссену действительно известно о его планах.

«А почему я, собственно, должен чего-то опасаться? — первые робкие лучи утренней зари, казалось, разгоняли сумерки не только за окном, но и в душе молодого короля. — Что он мне сделает? Отравит? Подошлёт убийц? Подстроит несчастный случай? Пока будут проходить заседания, князь не пойдёт на такие крайние меры. Во-первых, он понимает, что сир Майкрофт ни за что не поверит в случайность подобных совпадений, а во-вторых — такое грубое решение проблем не в стиле господина Магнуссена.»