Гордость и страсть

— Что такое? — прошептала она. Неужели она была слишком раскрепощена, чересчур активна для брачной постели? Она вызвала в нем разочарование? Казалось, она вся съеживается в постели, той самой, где они только что занимались любовью, где, наконец, стали мужем и женой в истинном смысле этого слова.

— Ты пугаешь меня, — собравшись с духом, сказала она. — Я хочу, чтобы ты поговорил со мной, рассказал, о чем думаешь, твои глаза скрывают мысли. Мне остается только догадываться и делать выводы, ни один из которых, я уверяю, не мог бы утешить.

Он глубоко вздохнул и потер лицо руками:

— Давай спать, Люси, уже очень поздно.

— Не надо отвергать меня, — потребовала она, но слова прозвучали больше как трогательная мольба. — Пожалуйста, не надо. Я знаю, что со мной бывает трудно, но я стараюсь.

Его взгляд сверкнул навстречу ей.

— Дело в том, что тебе не надо стараться.

Ее постепенно охватила паника.

— Я не понимаю, что изменилось между «тогда» и «сейчас»? Я думала, ну… Я думала, что ты получил удовольствие.

Он полуобернулся, серые глаза внимательно вглядывались в нее.

— Я в самом деле наслаждался. С тобой я забыл самого себя.

Сердце запрыгало в груди, она отвела волосы от лица и в свою очередь внимательно посмотрела на него с кровати:

— Тогда что же не так?

— Габриель.

Он ответил на ее взгляд. Призраки снова ожили в его глазах, которые смотрели на нее словно откуда-то издалека. Единственным напоминанием о том, что они разделили, был влажный отблеск его груди и волос. Он завернулся в простыню, оставив ей одеяло, и стоял у окна, большой, мускулистый и красивый. Кажется, она окончательно потеряла свое сердце и душу. Совершенно непонятно, что произошло и как произошло. Но сейчас, глядя на него, отстраненного, Люси почувствовала желание схватиться за него и держать, сколько хватит сил.

— Люси, — прошептал он. — Ты слышала, что я сказал?

Тряхнув головой, она попыталась отогнать недавно пережитые образы и сосредоточиться на нем и его переживаниях, которые в этот момент, несомненно, были очень глубоки.

— Я не тот, кем ты меня считаешь.

Встревожившись, она села, прислонившись к спинке кровати, натянув одеяло повыше.

— Я совершенно уверена в том, что ты мой муж. Не думаю, что остались какие-то лазейки.

Она усмехнулась, но он не поддержал, стоял, задумчиво рассматривая деревянную кроватку, которую осторожно держал в руке.

— Я думал, ты сможешь догадаться, глядя на эту вещицу и на меня, когда сжимала мое лицо своими ладонями и смотрела прямо мне в душу.

Казалось, время сжалось, остановившись, стоило лишь вернуться мыслями к тому обжигающему моменту близости, когда она почувствовала себя и его единым целым, когда он похитил ее душу и сердце. Когда их взгляды встретились и слились, она что-то увидела и почувствовала. Полное единение, глубокое и прекрасное, обжигающее душу.

А потом ее память переключилась на что-то менее чувственное, но столь же глубоко интуитивное, связанное с другой линией жизни, другой душой, с кем-то, кто знал ее и самые заветные секреты, девичьи мечты и тревоги.

— Бог мой, — прошептала она, продолжая внимательно всматриваться в его глаза, встревоженные, даже испуганные, какими она уже видела их когда-то. Рука невольно поднялась, дрожащие пальцы прикрыли рот, в то время как взгляд оставался прикованным к его лицу, задержавшись на шраме, перерезавшем бровь.

— Ты… Ты тот…

— Да, возомнившая о себе бродячая крыса, осмелившаяся равняться с тобой.

Это были слова ее отца, которыми он обозвал мальчишку, помощника мясника. Габриель. Адриан прошептал это имя так тихо, с такой мукой. Она увидела в нем стоящего на кухне мальчика в лохмотьях, с давно не стриженными непослушными волосами. В грязных руках он сжимал кроватку, сделанную для нее. Его единственные слова — «для тебя».

— Я незаконнорожденный, Люси. Рожденный в борделе, выросший в переулках Сент-Джайлз среди мусора и отбросов. Я — та самая трущобная крыса, которая пробралась в твой дом и наблюдала за тобой. Которая приняла твою дружбу как величайший дар, какой только можно получить в своей жизни.

— Адриан и Габриель. — Она остановилась, не зная, как продолжать дальше. — Ради бога! Я не могу понять, как это могло получиться?

— Не понимаешь? Это моя самая глубокая и мучительная тайна. Но тебе я не могу лгать. Не после того, что было ночью, а после этого. — Он кивнул на вещицу, которую держал в руке, и закрыл глаза. — Хотел никогда не рассказывать тебе об этом, но мне кажется кощунством заставлять тебя думать обо мне как о том, кем я на самом деле не являюсь. Я обманщик. Самозванец, намного ниже тебя по положению. Я бы хотел, чтобы ты никогда об этом не узнала, но вовсе не потому, что ты не сможешь сохранить мою тайну, и не потому, что я мог бы потерять свой титул. Единственное, чего я по-настоящему боялся, — увидеть, что ты смотришь на меня так же, как твой отец, когда он вычеркнул меня из твоей жизни. То, что мы разделили сегодня ночью, было так прекрасно! И все, о чем я мог думать, — как мне не потерять тебя, никогда не дать тебе повода расстаться со мной. Бог мой, мне никогда не приходилось испытывать ничего подобного. Я все глядел на тебя, принявшую меня так полно и отдавшуюся мне, и думал о том, как чертовски соблазнительно и просто ты даришь себя мне, замаранному самозванцу. И тогда я начинал осознавать, как долго хотел этого, хотел тебя. О том, что я никогда не забывал тебя и поклялся в тот самый день, когда твой отец меня выгнал, что я обязательно вернусь. Тогда ты посмотришь на меня и решишь, что я достоин тебя, и я буду знать, что достоин тебя. Я завоевал тебя, заставив позабыть все, кроме меня, нашей общей постели. Понял, что ты вся без остатка принадлежишь мне и я достоин тебя. Но потом… — Он отвел в сторону взгляд. — Капля моего пота упала на тебя.

Она вспомнила этот момент, все еще чувствуя солоноватый вкус капельки, которая скатилась с его брови ей на губы. Это был он, его запах и вкус, то, что не оттолкнуло, а еще больше возбудило ее желание, дав почувствовать себя женщиной в мужских руках.

— Это напомнило мне о самой первой нашей встрече. Я был запачкан, а ты умыла мне лицо и руки, чтобы посадить меня рядом за стол поесть вместе с тобой домашнего пирога. Этой ночью я осознал, насколько я ниже тебя. Позволил себе покрывать тебя, словно дикое животное, та самая трущобная крыса, которой и был рожден.

— Адриан, Габриель! — воскликнула она. — Как же мне тебя называть? — взмолилась она, стараясь высвободить ноги из-под тяжелого одеяла.

— У меня нет собственного лица.

— Ты должен мне объяснить, — прошептала Люси, подбегая и прижимаясь к нему, обвивая его руками. Нагая, беззащитная, замерзшая, позабывшая обо всем. В этот момент он был на перепутье. — Не уходи, не покидай меня снова. Я не хочу, чтобы это повторилось, — охватив его лицо ладонями и заставив посмотреть на себя, молила она. — Я никогда не забывала тебя. Последние недели всякий раз, стоило тебе взглянуть на меня, я вспоминала о моем друге. Твой пристальный взгляд так напоминал мне его, такой же глубокий и твердый, безмолвный, но все понимающий и видящий. Я должна была узнать тебя, настолько часто ты заставлял меня думать о нем, мальчике, о котором я мечтала и который услышал мои мечты.

Она плакала, а он осушал ее слезы губами.

— Мне всего лишь хотелось быть твоим, чтобы ты могла стать моей. — Он вздохнул, нашел ее губы своими и поцеловал так, что от этого поцелуя и его сильных объятий дыхание замерло у нее в груди.

— Расскажи мне все, — попросила она между поцелуями.

— Я не могу, — сдавленно проговорил он, пряча лицо в ее волосах. — Я не могу рассказать тебе всего, потому что эта тайна несет в себе слишком большую опасность.

Он отодвинулся, потянувшись за одеждой.

— Я вернусь. Мне нужно привести в порядок мысли.

Ей было понятно его стремление бежать, но в душе еще жил страх. Когда-то он уже ушел от нее, растворившись в огромном городе. Она потеряла его однажды и не должна позволить этому случиться снова.