Земные радости

— И он поехал?

Элизабет встретила сердитый взгляд сына.

— Конечно, Джей, мой мальчик. Конечно, он поехал.

— Он бегает за герцогом, как верный пес, — выпалил Джей.

— Не смей так говорить об отце, — в ярости прошипела Элизабет.

Джей уткнулся глазами в стол и постарался взять себя в руки.

— Мне его не хватает, — тихо промолвил он. — Когда его нет, ко мне обращаются за инструкциями, что и как делать. Они считают, что раз я его сын, то должен все знать. А я не знаю. И парни из конюшни дразнят меня, когда нет отца. За моей спиной насмехаются надо мной и обзывают. А еще они болтают об отце и о герцоге такие вещи, что я не могу повторить.

— Он ненадолго, — попыталась его успокоить Элизабет, но в ее голосе звучало сомнение.

— Ты уверена?

— Он вернется сразу же, как только сможет.

— Тебе известно, что он вернется тогда, когда герцог с ним покончит, и ни секундой раньше. Кроме того, ему нравится путешествовать, и если у него появится такая возможность, он снова отправится по всей Европе. Он оставил хотя бы адрес, по которому можно с ним связаться?

— Нет.

— А деньги?

— Нет.

Тяжело вздохнув, Джей снова заработал ложкой. Когда миска опустела, он тщательно вытер ее последним кусочком хлеба, подбирая остатки.

— Значит, в конце месяца мне придется идти за его зарплатой, но мне скажут, что деньги ему будут платить в Париже и что до его приезда нам придется жить на мой заработок.

— Как-нибудь проживем, — ответила Элизабет. — У меня кое-что отложено, а он потом эти деньги вернет.

Джей прекрасно понимал, как нервирует мать.

— А он тем временем будет пить и есть, прохлаждаясь при католическом дворе. Сомневаюсь, что там найдется церковь, где он сможет молиться. Домой он прибудет, осеняя себя крестным знамением, и ему понадобится священник, чтобы молился за него.

— Нет, нет, — слабо запротестовала Элизабет; ее лицо побелело.

— Говорят, сам Бекингем склоняется в ту сторону, — продолжал Джей. — Его мамаша уже стала то ли католичкой, то ли ведьмой.

Элизабет опустила голову и промолвила:

— Господь наш убережет его. Он добрый христианин. Он благополучно вернется в свой дом, к своей вере.

Джею надоело дразнить материнское благочестие.

— Когда я вырасту, я никого не буду звать хозяином, — твердо произнес он.

Мать улыбнулась ему.

— Тогда тебе придется зарабатывать намного больше отца! У каждого человека есть господин, у каждой собаки — хозяин.

— Ни за кем не буду следовать так слепо, как отец за герцогом, — смело заявил Джей. — Даже если это сам король Англии. Я буду трудиться для себя, поеду туда, куда пожелаю. Не потерплю, чтобы меня вызвали куда-то, а потом отослали обратно.

Элизабет погладила сына по щеке таким редким для нее жестом нежности.

— Надеюсь, ты будешь жить в стране, где большие люди не злоупотребляют своей властью, — заметила она.

Никогда Джей не слышал от матери более радикального высказывания.

— Надеюсь, ты будешь жить в стране, где большие люди не забывают о своем долге перед бедняками и слугами. Но вокруг нас не такой мир, Джей. Ты будешь вынужден выбрать себе господина, стать его слугой и выполнять его желания. Нет ни одного человека, кто бы не служил другому, от самого последнего пахаря до самого важного сквайра. Над тобой всегда есть кто-то.

Джей невольно заговорил тише.

— Англии придется измениться. И самый последний пахарь подвергнет сомнению истину — есть ли у его господина дарованное свыше право повелевать им. И у самого последнего пахаря есть душа, которую на небесах принимают так же радушно, как и душу самого важного сквайра. В Библии сказано: «Так будут последние первыми, и первые последними». [25]

— Замолчи, — велела Элизабет. — Вот когда все изменится, тогда и будешь рассуждать. Если когда-нибудь изменится.

— Времена уже другие, — настаивал Джей. — Этому королю придется иметь дело с народом, прислушиваться к парламенту. Он не сможет дурачить честных добрых людей, как его отец. Мы устали платить за двор, где процветают лишь роскошь и грех. Мы не хотим становиться союзниками с католиками, не хотим брататься с еретиками!

Элизабет покачала головой, но не стала останавливать сына.

— В Нью-Холле есть один человек, а у него есть знакомый, который считает, что нужно составить петицию королю и в ней объяснить его обязанности. Что король не может налагать налоги без созыва парламента и обязан прислушиваться к своим советникам в парламенте. Что герцог не должен командовать всеми и сгребать богатство себе в карман. Что сироты и вдовы должны быть защищены короной. И человек может умереть спокойно, зная, что его состоянием будут хорошо управлять, а не отберут в пользу герцога.

— И многие так думают? — почти прошептала Элизабет.

— Этот знакомый говорит, что да.

Ее глаза широко распахнулись.

— И при твоем отце это обсуждают?

Джей покачал головой.

— Все знают, что отец целиком и полностью человек герцога. Но многие люди, и даже среди слуг его светлости, уже понимают, что настроение народа поворачивается против герцога. Его винят за все неприятности, от жаркой погоды до чумы.

— Но что станет с нами, если герцог падет?

Молодое лицо Джея было решительным.

— Мы переживем, — заверил он. — Даже если страна решит, что второй герцог ей не нужен, садовники будут в цене всегда. Я смогу устроиться на работу. И для тебя отыщется место в моем доме. А вот что станет с отцом? Он не просто садовник герцога — он его вассал. Если герцог падет, боюсь, что сердце отца разорвется.

МАЙ 1625 ГОДА

Как и было условлено, Джон встретил своего господина в Париже, в черно-белом мраморном холле великолепного дворца. Наконец двойная дверь распахнулась, и яркий парижский солнечный свет обрисовал фигуру герцога в дверном проеме. Его искусно расшитый камзол и шляпа были украшены бриллиантами. Кайма накидки была усыпана камнями; Традескант понадеялся было, что хоть они простое стекло, но подозревал, что это тоже настоящие бриллианты. Герцог сверкал в весенних лучах, как молодая листва на березе.

— Мой Джон! — с восхищением воскликнул он. — Ты привез мне одежду? А то я хожу уже просто в лохмотьях!

Традескант понял, что сияет от восторга при виде своего господина.

— Да уж, вот так лохмотья! А я-то опасался, что найду вас нищим и невзрачным. Я все доставил, ваша карета и шестерка лошадей прибудут вслед за мной.

Бекингем схватил садовника за плечо и сказал:

— Я был уверен, что ты все сделаешь правильно. Никому другому я бы не доверил. Как дела в Нью-Холле?

— Все хорошо, — ответил Джон. — Сад прекрасен, водная терраса работает как надо и смотрится прелестно. Ваши жена и мать в Нью-Холле, обе в порядке.

— Ах да, сады, — отозвался герцог. — Ты должен повидаться с садовниками при французском дворе. Тебе понравится то, что они умеют. Королева даст мне рекомендательное письмо для тебя. — Он наклонился к самому уху Джона. — Думаю, королева дала бы мне гораздо больше, если бы я попросил.

Традескант обнаружил, что это бесстыдное тщеславие вызывает у него только улыбку.

— Я знаком с Робенами и буду рад повидаться. А вы тут не скучали!

Бекингем поцеловал кончики своих пальцев на французский манер, отдавая должное красоте.

— Я был в раю. Пойдем со мной, навестим дворцовые сады вместе. Пойдем, Джон, я переоденусь и покажу тебе город. Он так прекрасен, здесь так весело, и женщины добры, как кобылы в течке. Этот город — то, что мне нужно!

Джон хмыкнул против своего желания.

— Я с удовольствием посмотрю сады, но не пойду к женщинам. Иначе моя жена ужасно расстроится.

Бекингем обнял Традесканта за плечи и крепко прижал к себе.

— Тогда ты будешь моей совестью, — промолвил он. — И постарайся удержать меня на прямой и узкой дорожке.