Любовь первая, любовь бурная

Буйволиный Рог остановился в деревне, чтобы только поесть и получить свежую лошадь, а затем поскакал дальше предупреждать другие племена, что солдаты не собираются оставить смерть Желтого Волоса неотомщенной.

Когда позднее лето уступило место осени, Бриана заподозрила, что забеременела, и утренние недомогания убедили ее в этом.

Шункаха Люта ликовал от перспективы стать отцом. Он притянул Бриану в свой объятия и поцеловал со всей нежностью, когда она сообщила ему эту новость.

Бриана тоже была очень взволнована тем, что у нее будет ребенок, но дни проходили, тошнота не прекращалась, и настроение у нее ухудшилось. Неужели она проведет всю свою беременность, страдая от рвоты каждый раз, когда почувствует запах жареного мяса или увидит кусок сырой оленины?

Шункаха сочувствовал ей. Он знал, что женщины часто недомогают в начале беременности; у его матери тоже была тошнота по утрам, когда она вынашивала Тасину. И все же было тяжело сидеть рядом с Брианой, видеть, как ее неудержимо тошнит, и знать, что не можешь ничего сделать, чтобы облегчить ее страдания. И то, что она никогда не жаловалась, усугубляло его переживания.

Он стал меньше общаться с другими мужчинами, чтобы больше времени проводить с ней, часто повторял, что любит ее, что она красива. Он помогал ей по домашнему хозяйству, несмотря на то, что это считалось позорным для война, собирал дрова или приносил воду из реки. Он рассказывал истории своего народа, надеясь отвлечь Бриану от тошноты, изнурявшей ее.

В одно прохладное утро в середине октября он увел ее подальше от деревни, в надежде, что смена пейзажа и несколько часов вдали от постоянно присутствующего запаха мяса помогут ей почувствовать себя лучше. Они зашли далеко в лес и остановились на берегу маленького, кристального пруда. Под пестрой от солнца ивой он обнял ее и крепко прижал к себе, рука слегка поглаживала ее волосы, губы оставляли легкие, как бабочки, поцелуи на ее лице.

Бриана вздохнула, положив голову на грудь Шункаха. В лесу было красиво. Деревья одеты в ярко-оранжевые и красные листья, трава мягкая и нежная, воздух ароматный и чистый. Деревня с ее шумом, беспорядком и запахами, казалась далекой-далекой.

Она посмотрела вверх, глаза задержались на лице Шункаха. Какой он прекрасный муж, такой заботливый, такой добрый. Разве можно думать о нем, как о дикаре?

Сердце затрепетало от страстного ожидания, когда он склонил голову и поцеловал ее. Его нежный и теплый рот ничего не требовал взамен, хотел только доставлять ей удовольствие и убедить в любви. Она закрыла глаза, наслаждаясь его прикосновением, сладостным, знакомым теплом, разливающимся по телу, когда их губы сливались.

Она приоткрыла рот, встречая его соблазняющий губы язык, вся затрепетала от удовольствия. Рука скользнула под рубахой по мускулистой груди Шункаха. Бриана чувствовала удары его сердца под своей ладонью, чувствовала, как оно начало биться быстрее, когда она ласкала грудь, медленно опуская руку все ниже и ниже.

— Ишна Ви, — прошептал он ее имя, крепко обняв. — Ты понимаешь, что делаешь, ле мита чанте?

— О, да, — ответила она, неожиданно задохнувшись. — Ты возражаешь?

— Должны ли мы?

Она открыла глаза и увидела, что он смотрит на нее. Беспокойство читалось на его лице.

— Ты не хочешь?

— Глупый вопрос, и ты знаешь это, — сказал Шункаха. — Но я не хочу причинить вред тебе или ребенку.

— Все будет хорошо, — уверила его Бриана и почувствовала, как все тело дрожит от ожидания, когда он начал раздевать ее, оставляя горячие поцелуи на плечах и груди, когда он стягивал платье, когда руки его соскользнули на талию и вниз на бедра.

Вскоре они лежали бок о бок в мягкой траве. Бриана задохнулась на секунду и удивленно застонала, когда Шункаха вошел в нее и перекатился, увлекая за собой так, чтобы она оказалась верхом на нем.

Он улыбнулся ее изумленному выражению, нежно рассмеялся тому, как она застонала от наслаждения, когда он сделал осторожный толчок снизу.

— Я не хочу навредить малышу, — объяснил он, и затем глубоко вздохнул, когда она наклонилась к нему, слегка касаясь грудью его тела.

— Я ценю твою заботу, — пробормотала Бриана, с трудом дыша от ощущений, проносившихся по ней.

— В любое время, — сказал Шункаха охрипшим голосом. А потом не нужны были разговоры, он взял медленный ритм, который вознес их обоих над радугой в рай.

Бриана нахмурилась во сне, звук ружейных выстрелов нарушил сон, и она быстро очнулась. Она села, глаза заметались, пока не увидела Шункаха Люта, стоящего позади. Лицо его казалось маской, полной гнева.

— Что это? — спросила Бриана, вскочив на ноги.

— Солдаты, — коротко ответил Шункаха. — Напали на деревню. — Он пригвоздил Бриану к месту тяжелым взглядом. — Оставайся здесь, пока я не вернусь.

— Куда ты собираешься?

— Сражаться.

— Чем? У тебя нет оружия, — она схватила его руку, когда он уже собрался идти. — Шункаха, не уходи! Не оставляй меня одну. Подумай о ребенке. Что, если солдаты придут сюда?

— Они не причинят тебе зла, Ишна Ви, — спокойно сказал он. — Ты одна из них.

Его слова, словно нож, пронзили сердце Брианы.

— Пожалуйста, — умоляла она охрипшим от боли и страха голосом. — Пожалуйста, не бросай меня.

Шункаха Люта смотрел на нее какое-то время, в голове царил хаос. У него нет оружия, чтобы драться; более того, судя по звукам, битва подходила к концу. И если солдаты не убьют Бриану, они могут изнасиловать ее. Мужчины, которые были только поглощены борьбой не на жизнь, а на смерть, часто делают вещи, о которых позже сожалеют, жестокие поступки, которых они будут глубоко стыдиться, когда их кровь остынет и вернется здравомыслие. Сможет ли он жить в мире с собой, если оставит ее здесь, одинокую и беззащитную, и ее обидят? Сможет ли жить в мире с собой, если не попытается помочь своему народу?

Прозвучал последний залп ружейного огня, и зловещая тишина опустилась на землю.

— Все кончено, — мрачно сказал Шункаха.

Он не смотрел на Бриану. Следующие два часа он стоял, словно окаменев, глаза смотрели в сторону деревни, лицо выражало бессильную ярость и боль.

Бриана не трогала его. Наоборот, она ушла к пруду, искупалась и лишь потом быстренько натянула платье и сёла рядом с мужем, положив руки на колени. Безмолвные слезы оставляли на ее щеках тонкие дорожки.

Случайные звуки доносились до них: раскаты грязно-издевательского смеха, одиночные выстрелы, животный вопль боли, перепуганный крик женщины.

Прошла, казалось, целая вечность, когда Шункаха Люта обернулся к ней.

— Я иду в деревню, — решительно сказал он. — Жди здесь.

Бриана кивнула, не осмеливаясь возражать. Она догадывалась, что Лакота проиграли эту битву; что мужчины и женщины, с которыми она работала и смеялась, лежат мертвые — потому что их кожа была красной. Потому что они отказались подчиниться желанию белого человека. Потому что они убили Кастера. Возненавидит ли ее теперь Шункаха Люта? Оттолкнет ли его от нее эта последняя жестокость, причиненная его народу представителями ее расы? Сможет ли она винить его, если это случится?

Часы медленно тянулись. Солнце уже спряталось за дальними горами, резкий ветер подул сквозь деревья, вороша листья и вздымая пыль. Тени стали длинными, и Бриана уже начала спрашивать себя, не бросил ли ее Шункаха, когда увидела мужа, идущего к ней большими шагами. Он вел двух лошадей и мула, тяжело нагруженного мехами.

Бриана поднялась на ноги, испытующе глядя на него.

— Они мертвы, — сказал Шункаха жестким и мрачным тоном. — Все.

— Нежный Ветер?

— Да.

— Мне жаль, — сказала Бриана, — очень жаль.

Шункаха Люта кивнул, желчь поднималась в горле, когда он снова вспомнил кровавую картину, представшую перед ним, когда он пришел в деревню. Тела его соплеменников были разбросаны по земле. Некоторые были изуродованы, с других грубо сняты скальпы. Солдаты убили всех: мужчин, женщин и детей. Он никогда не видел такой бойни.