Любовь первая, любовь бурная

Они отправились далеко на северо-восток, нападая на мелкие армейские патрули, убивая солдат и забирая их лошадей, оружие и продовольствие. Шункаха Люта чувствовал себя снова живым, заново родившимся. Было здорово драться с васику, видеть страх на их бледных лицах, когда воины врывались в их ряды, слышать крики боли, чувствовать горячую кровь врага на своих руках.

Вечером, после сражения, они сидели вокруг небольшого костра, жарили мясо и обменивались рассказами о других боях и победах. Именно здесь Шункаха узнал подробности битвы с Кастером. Объединенные силы Чейенов и Лакота врезались в Седьмой полк, словно непобедимая красная коса, уничтожавшая людей Кастера. Среди индейцев тоже были убитые, которых Шункаха знал: Черное Облако, Ураган, Быстрое Облако и Хромой Белый Человек из народа Чейенов, Белый Буйвол, Два Медведя, Стоящий Лось, Длинная Одежда, Лось-Медведь, Высокая Лошадь и Белый Орел из народа Лакота. Хромого Белого Человека, вождя Южных Чейенов, застрелил и оскальпировал лакотский воин, приняв его по ошибке за представителя враждебного племени Ри или Кроу. Пыль и дым ружей затмили поле боя, заметил один из рассказчиков, и было трудно отличить друга от противника.

Оставив место сражения индейцы ушли от Маленького Большого Рога. Прежде чем Чейены и Лакота разделились, они устроили парад. Изображая солдат, несколько краснокожих надели униформу Седьмого кавалерийского полка за исключением ботинок и брюк, которые им не понравились. Верхом на трофейных больших серых лошадях они выстроились в наступающую цепь. Один воин потрясал флажком на пике, другой дул в горн.

Шункаха усмехнулся, представляя как выглядел этот парад.

Они были в рейде уже больше недели, когда наткнулись на охотника за буйволами и трех скорняков. Белые люди уже целый день занимались браконьерством. Охотник сидел на груде камней, куря длинную черную сигару, пока скорняки сдирали шкуры со свежих туш. Несколько стервятников кружили неподалеку, ожидая, когда люди закончат работу, чтобы спуститься и полакомиться свежим мясом.

Шункаха Люта почувствовал знакомую ненависть при виде васику, сдирающего шкуру с буйвола. Они всегда брали только шкуры и языки, оставляя тысячи фунтов свежего мяса гнить под жарким солнцем прерий. Он подумал о своих матери и сестре, умерших от голода, подумал о племенах, загнанных в резервации, изнывающих от желания попробовать свежего мяса, и гнев его возрастал до тех пор, пока в воспоминаниях не осталось места ни для чего другого.

Шункаха Люта слышал голоса других воинов, чувствовал, как и в них поднимается злость, а потом все, как один, индейцы помчались к бледнолицым варварам, и дикий воинственный клич Лакота вырвался из их глоток.

Белые люди подняли головы и увидели, как разрисованные воины несутся в их сторону. Охотник схватил свое огромное ружье «Шарпс» пятидесятого калибра, но прежде чем успел его поднять и выстрелить, две стрелы с глухим стуком вонзились ему в грудь. Скорняки побросали ножи в грязь и бросились к своим ружьям, но было уже слишком поздно.

В считанные секунды четверо белых людей были мертвы. Четверо воинов, спрыгнув с лошадей, сняли скальпы с покойников. Трое других начали разделывать одну из буйволиных туш. Сегодня вечером они хорошо поедят, и у них будет большой запас мяса на обратную дорогу домой. Двух воинов назначили отвести захваченных лошадей в деревню, нагрузив их шкурами и до предела — мясом. Индейцы расценили ситуацию как прекрасную шутку. Впервые ведь белые снабдили людей Лакота едой, лошадьми и… скальпами, вместо того, чтобы, по обыкновению своему, забрать у краснокожих последнее.

Несколько дней спустя, ближе к вечеру индейцы увидели вдалеке дилижанс. Несколько воинов, которым не терпелось вернуться домой, предложили отпустить дилижанс с миром. Но остальные возразили. Им нужны были лошади и оружие.

— Оставим решать тебе, Шункаха Люта, — промолвил один из воинов. — Как ты скажешь? Захватим или отпустим его?

— Захватим! — провозгласил Шункаха. Когда это белый человек отпускал Лакота с миром? Подняв ружье над головой, он пришпорил коня и галопом помчался за экипажем.

Трое пассажиров внутри дилижанса Оверленда обменялись безумными взглядами, когда улюлюкающий воинственный клич Лакота стал громче и яснее. Один из мужчин высунул голову в окошечко — и его лицо стало белее мела, когда он увидел почти десяток индейцев, несшихся за ними.

— Индейцы! — крикнул он и соскользнул на пол, обхватив руками голову. Второй мужчина — священник — быстро перекрестился, прижал Библию к груди, склонил голову и начал молиться. «Пресвятая Дева Мария, Матерь Божия, помолись за нас, грешников, сейчас и в час нашей смерти…»

Экипаж яростно раскачивался из стороны в сторону, когда кучер хлестал лошадей, проклиная их, чтобы ехали быстрее. Громыхнуло над головой: охранник дилижанса открыл ответную стрельбу в индейцев.

Те окружили дилижанс, и Бриана почувствовала на мгновение сжимающий внутренности страх. Она слышала, как застонал от боли кучер, когда стрела вонзилась ему в бок, как отвратительно ругался охранник, когда один из воинов прыгнул со спины своей лошади на облучок. Слышала предсмертный хрип охранника, когда ему в грудь воткнулся нож, слышала, как индейцы пронзительно кричат, ликуя, потому что остановили экипаж.

Мужчина, съежившийся на полу, начал лепетать: «Нас убьют, нас убьют», в этот момент дверца рывком распахнулась, и три воина заглянули внутрь.

Бриана слышала, как священник просил милости у Бога, и забормотала свою собственную тихую молитву, когда ее схватили за волосы и вытащили наружу. Мгновением позже она стояла между двумя другими пассажирами, глаза широко распахнулись от страха в приближении смерти.

Неожиданно Бриана почувствовала оцепенение, словно заблудилась в ночном кошмаре, от которого не было спасения. Время замедлило свой ход и, казалось, совсем остановилось. Она ясно видела, что происходило вокруг. Небо было темно-голубым, земля — красновато-коричневой, краска на лицах индейцев — черной. Она слышала, как мужчина слева от нее беспомощно рыдал; священник справа стоял спокойно, покорившись судьбе. Она видела, как два воина срезали упряжь с лошадей, пока двое других обыскивали багаж на крыше дилижанса, сбрасывая понравившиеся им вещи на землю, в беспорядочную кучу яркой одежды.

Очень скоро индейцы взяли все, что для них представляло какую-то ценность, и Бриана поняла, что ее смерть — это дело лишь нескольких секунд.

Высокий воин с лицом, покрытым краской и потом, направлялся большими шагами к пассажирам с ружьем в руке. Сердце отяжелело от страха, во рту стало сухо, Бриана закрыла глаза. Сейчас выстрел отошлет ее в загробный мир. Может быть, она найдет там Шункаха…

Время потеряло всякое значение, когда она ждала смерти. Постепенно сквозь свирепые тяжелые удары своего сердца она различила голоса. Голоса спорящих индейцев. А потом Бриана услышала его голос — голос, который она уже не чаяла никогда услышать снова по эту сторону небес. С трудом осмеливаясь надеяться и все же желая безнадежно верить, она открыла глаза — и увидела Шункаха Люта, подходящего к ней. Она попыталась вымолвить его имя, но мир внезапно потемнел, и она почувствовала, что опускается вниз, вниз, в небытие…

— Ишна Ви, Ишна Ви. — Его голос произносил ее имя.

Но это не мог быть его голос, потому что он мертв.

— Ишна Ви.

Может, она тоже умерла?

Бриана медленно открыла глаза.

Он склонился над ней, его темные глаза были полны тревоги, лицо очищено от краски.

— Ты здесь, — сказала Бриана, голосом, полным изумления. — Что случилось? Где я?

— Ты потеряла сознание, а сейчас ты здесь, в моих руках, где ты и должна быть.

Слезы облегчения навернулись на ее глаза.

— Я думала, что ты мертв.

Шункаха Люта покачал головой, крепче прижав ее к себе, губы ласкали ее волосы.

Бриана посмотрела через его плечо.