Я - твое поражение (СИ)

— Ну, конечно! Почему бы им не устроить в честь нас, победителей, столь интересные соревнования? Идём, Гефестион, я поговорю с Фемистокулюсом и Архипой, они не откажут сыну спасителя Эллады!

Так, сам того не желая, я оказался вовлечён в борьбу городских ил — кварталов, желая хоть как-то подольститься к тебе. Гимнасиархи — спортивные тренера греческих юношей, скрипя зубами согласились, чтобы в ритуальном соревновании участвовал чужак, македонец. И не только участвовал, а бежал последний участок, от края холма до его вершины, неся факел со священным пламенем. Накануне столь важного события ты был необыкновенно оживлён. Пригласив виднейших сановников Афин, не переставая, хвалился резвостью ног македонских пастухов, водящих стада по горным уступам, их силой, если надо было вступить в бой со львом или барсом. По той же причине я не принимал участия в пире. Дожидаясь тебя в спальне, раздумывал, что будет, если не обгоню быстроногих греков. Конечно, в Миезе мне не было равных в беге, всё-таки длинные бедра и стройные голени, являющиеся тайной гордостью моего возлюбленного, способствовали результатам, но кто знает, возможно, среди афинян есть и более достойные зажечь огонь в кузне Гефеста.

— Ещё не лёг?

Беспокоясь, застал меня сидящим в кресле, у окна, вдыхающим прохладный ночной воздух. Я обернулся на шаги сзади. Приблизившись, ты положил ладони мне на плечи и нежно потрогал губами ухо. Стало щекотно, немного мокро.

— Зачем всё это, Александр? Ещё есть время отказаться, ты же знаешь, я давно не тренировался и те жалкие попытки бега у нас во дворике просто смешны.

Ты нахмурился, но рук не отнял, напротив, положив голову на плечо, тихо прошептал:

— Ты победишь.

— А если нет, ты сможешь любить меня — проигравшего? Не настолько совершенного, как сам?

— Давай оставим богам решать, кто из нас достойный, и пойдём просто спать, обещаю, сегодня не слишком утомлю тебя.

Лампадодромию, по обычаю, устраивали, как только солнце скрывалось за горизонт, и на узких дорогах рыночного холма вырастали тени, тогда по всей дистанции устанавливали временные посты для направления бега. Здесь же располагались зрители, подбадривающие бегунов криками. Дорога извивалась, подобно критскому лабиринту, имела множество ответвлений и тупиков. Сорок юношей от каждой илы выстраивались по всей длине, готовые перехватить факел и нестись с ним со всех ног к храму. Меня спешно прикрепили к иле ювелиров, почему, не знаю, очевидно, последние купили почётное право иметь в своём составе македонского представителя, как человека победившей стороны. Заметив, как юноши, стоящие на последнем рубеже, раздеваются донага и натираются оливковым маслом, я с немым вопросом взглянул на своего гимнасиарха, глазами спрашивая, надо ли и мне последовать их примеру. Тот, заметив смущение чужака, пояснил, что это необязательно. И добавил, что если я хочу действительно почтить бога-кузнеца, то желательно бежать обнажённым. Ощущая страшную неловкость, я потянул длинный хитон с плеч, снимая с себя пышные царские одежды, и когда последняя из них упала под ноги, по толпе пронёсся вздох восхищения. Один из греков, обладатель завитой клинообразной бородки, даже подбежал, желая прикоснуться. Я инстинктивно дёрнулся, уходя от прикосновения. В толпе раздался смех и выкрики недвусмысленного содержания. Похоже, моя внешность произвела большое впечатление и потому, чувствуя на себе множество липких заинтересованных взглядов, я отошёл в самую глубь дорожки, по которой должны были пробежать наши факелоносцы. На шее у меня оставался только амулет, подаренный тобою: золотая критская пчела с полным хоботком меда. Она таинственно мерцала на бледной, как египетский алебастр, коже. Длинные волосы, чтобы не мешали, я связал на затылке узкой лентой. Где-то внизу слышался шум, значит первые юноши уже начали состязание, значит уже недолог тот час, когда мне придется пробежать по холму ради нового покровительства.

— Прости меня, о Асклепий! Я вновь наношу тебе оскорбление, ставя твоё покровительство ниже любви к Александру.

Ждать пришлось совсем ничего. Дистанции для бегунов оказались совсем коротенькие, чтобы нетренированные сынки горшечников и ткачей не слишком запыхались или, не приведи боги, не споткнулись и не вывалили факела в городских нечистотах. Вскоре и первый юноша показался на противоположной стороне улицы, сжимая в крепком захвате трещащий на ветру факел. Я пригляделся: на его руке жёлтая повязка, означающая, что он представитель медников — изготовителей больших круглых котлов для храмов. Второй, с красной повязкой, принадлежал к кузнецам. Третий, четвёртый и даже пятый — ни у кого из них на предплечье не оказалось завязанной голубой ленточки, выходило, что тот, от кого я должен был принять эстафету, плёлся в самом конце. Уже и не надеясь его увидеть, я вдруг получил чувствительный шлепок по спине, позади стоял отдувающийся толстячок с багровым лицом и коптящим факелом, на толстой руке его едва трепетала съехавшая голубая лента. Чуть ли не взвыв от возмущения, я перехватил деревянную ручку факела и, не говоря ни слова, рванул за убежавшими далеко вперёд соперниками. Хорошо, что последний отрезок пути равнялся пяти стадиям, и у меня ещё было возможность, используя силу и ловкость непомерно длинных ног, перегнать большинство ремесленников, но отрыв от лидера казался непреодолимым. Грек уже поднимался по крутым ступеням подножья храма. Стиснув зубы, я, казалось, летел над землёй, не ощущая тяжести факела, обходя одного за другим соперников, видел только одного: русоволосого смуглого юношу с жёлтой повязкой, как он всходит и скрывается за стеной алтаря Еврисака, сына Аякса, а оттуда рукой подать до главного святилища. Холодея от страха проигрыша, вторым взлетел на холм и, также миновав алтарь, возле которого по утрам рядились временные работники с временными хозяевами, вбежал в святилище. Мой соперник уже стоял около треножника и, опустив факел, пытался разжечь лежащие в нём угли.

Я ударил его, как в бою. Коротко. В висок. Ударил, как учили.

Не обагрив рук кровью, просто на время обездвижил, боясь, чтобы никто не увидел святотатства, бросив свой факел на жертвенник, быстренько оттащил обмякшего грека за одну из колонн. Пламя золотой птицей взметнулось к резному портику, осветило величайшего героя Геракла и его битву с немейским львом. Я закричал и мне ответили. С пением гимнов, входя в святилище, ведя за собой трёх чёрных быков, посвящённых божеству. Ты шёл первым, таща на верёвке самого крупного и жирного, с белой звёздочкой на лбу. Глаза сверкали торжеством.

— Мой филэ победил! — возгласил так, чтобы слышали все, подняв в правой руке ритуальный нож.

Меня обмыли молодым вином и украсили голову зелёным плющом. Как посвященный, я даже провёл ночь в храме. В полном одиночестве, возле алтаря Гефеста, молясь ему и испрашивая благословения.

Казалось бы, должен был торжествовать, но тот бедняга-грек вскоре умер. Слишком сильно я приложил его кулаком. В этом я видел очень дурной знак: совершить убийство у подножия священной фигуры, что может быть ужаснее? И события следующих лет подтвердили мои опасения.

По возвращению в Пеллу мы получили тревожное известие.

— Филипп влюбился, хочет развестись с моей матерью и взять себе новую жену! Седьмую, Гефестион! Какое бесстыдство!

— Навряд ли он решится на такое. Дай ему время, царь насладится новой пассией и забудет её, как и сотни иных. В крайнем случае, у тебя появится ещё один незаконнорожденный брат или сестра. — Рассуждал, пытаясь развеять мириады плохих предчувствий.

— Как бы не так. Боюсь, на этот раз всё будет по-иному: она македонка и из древнего рода. Её не возьмёшь на время, как фессалоникийку или коринфянку, нет, филэ, желание отца попортит нам немало крови.

По приезде из Афин, я уже с порога дворца ощутил гнетущую атмосферу дурного ожидания. Найдя Павсания, оттащил его в укромный угол, спросив, верны ли сведения о племяннице Аттала.

Тот не стал увиливать.