Наследница. Графиня Гизела (сборник)

– Я привел Фелиситу под вашу защиту, – сказал он старой даме, когда она приветливо, но удивленно приняла их в своей комнате. – Я вам многое доверяю, – продолжал он многозначительно. – Берегите мне Фелиситу, как дочь, пока я не потребую ее от вас обратно.

XXVIII

Молодая девушка прошла лишь несколько улиц и переступила два порога, но какую перемену произвели в ней эти несколько шагов! Купеческий дом лежал позади, а с ним и вся тяжесть бессердечного обращения. Вокруг нее было светло. Свободное, здоровое мировоззрение, живой интерес ко всему, что есть лучшего, прекраснейшего в мире, радость и искренность царили в доме Франков. Фелисита очутилась в подходящей для нее среде. Ей было приятно и вместе с тем грустно слышать, как ее называли теми же ласкательными именами, которые давала ей тетя Кордула – она тотчас же стала любимицей стариков Франк.

Такова была внешняя перемена, которая произошла с ней. Перед внутренней же она сама стояла в сладком смущении… В тот вечер она беспрекословно последовала на призыв профессора, оставив все свои вещи; в холле она молча дала ему свою руку и пошла за ним, не желая даже знать, куда он ведет ее. Она пошла бы за ним через весь земной шар без слова протеста или сомнения. Искренние уверения профессора в любви, его мольбы, полные страха, разрывали ей сердце, но они были далеки от того, чтобы поколебать ее решение. Но, отказываясь вернуть ей книгу, он сказал: «Я не могу поступить иначе. Я не изменю этого решения даже и в том случае, если бы вы согласились за отказ от него стать моею». Несмотря на то что она была тогда так взволнована, ее сердце возликовало. После этого твердого решения у нее появилось доверие к нему, без которого она считала невозможной их совместную жизнь.

Профессор каждый день приходил в дом Франков. Он был сумрачнее и замкнутее, чем когда-либо. Пребывание в родительском доме стало для него невыносимо. Необычайное внутреннее волнение потрясло, наконец, и стальные нервы госпожи Гельвиг. Она заболела и должна была лежать в постели, настойчиво отказываясь при этом видеть сына, и доктор Бём лечил ее. Профессор посвятил адвоката Франка, как попечителя наследников Гиршпрунгов, в свою семейную тайну и высказал твердое намерение искупить совершенную его предками несправедливость. Все замечания, которые делал его друг с юридической точки зрения, чтобы хоть ограничить размеры этого искупления, профессор отвергал и решительно ставил вопрос: считает ли он деньги приобретенными честным путем? На это адвокат, естественно, не мог отвечать утвердительно. Он полагал, что Гиршпрунги не существуют, но зато, по его мнению, благочестивого господина Павла Гельвига не следовало щадить, и поэтому от него потребовали скрытые им двадцать тысяч талеров. Праведник спокойно ответил, что он действительно получил эту сумму от своего дяди, но в покрытие старого долга, а откуда дядя взял деньги – ему совершенно безразлично. Вообще же он не считает себя обладателем этого состояния, он только «управляющий у Господа», и по этой причине будет всеми силами защищать обладание этой суммой и готов довести дело до суда…

Почти так же ответил и студент Натаниель. Ему совершенно безразлично, что совершил его предок сколько-то лет тому назад – он не считает себя обязанным расплачиваться за чужие грехи и не хочет уменьшать свое состояние ни на один пфенниг.

– Мне ничего не остается, – сказал, горько усмехаясь, профессор, бросая на стол эти доказательства честности Гельвигов, – как пожертвовать всем, что я имею из наследства и моих сбережений, если я не хочу быть укрывателем этого преступления!

Таким образом каникулы подошли к концу. Госпожа Гельвиг встала с постели, но решительно объявила, что согласится увидеться с сыном только при условии, что он забудет эту «сумасшедшую историю» с Гиршпрунгами и откажется от женитьбы на Фелисите. Этого было достаточно, чтобы навсегда разлучить мать с сыном.

Фелисита ежедневно после обеда садилась к окну и с бьющимся сердцем смотрела украдкой на улицу, ожидая той минуты, когда наконец из-за угла покажется профессор. Его взгляд всегда был направлен на окно, у которого будто бы за работой сидела молодая девушка. Профессор никогда не говорил о своей любви, и Фелисита могла б подумать, что она отошла на задний план, если бы не его глаза: они следили за ней непрестанно и начинали блестеть, когда она входила в комнату, поднимала лицо от работы или оборачивалась к нему. Она знала, что была по-прежнему «его Феей».

И вот завтра она напрасно будет сидеть у окна, ожидая его. Он будет уже далеко, бесчисленные чужие лица встанут между ним и его Феей, и прежде, чем она опять его увидит, может пройти бесконечно длинный год.

Накануне отъезда профессора во время обеда семьи Франк служанка принесла адвокату визитную карточку. Он бросил ее на стол и вышел; на ней было написано: «Лютц фон Гиршпрунг, из Киля».

В то время как старики Франк разговаривали о появлении наследника, Фелисита сидела, глубоко взволнованная… Итак, бедное дитя комедиантов, такое одинокое до сих пор на жизненном пути, оказывается теперь под одной кровлей со своим близким родственником… Был ли это ее дед или брат матери?…

Приезжий носил то же имя, что и выселившийся отсюда его предок. Эта линия Гиршпрунгов, видимо, придавала большое значение своим предкам; можно было предсказать почти наверно, что они не признают своего родства с дочерью фокусника. При мысли об этом вся кровь бросилась в голову Фелиситы, и она крепче сжала губы, чтобы у нее не вырвалось нечаянно слово возмущения. Но тем сильнее было ее желание увидеть приезжего.

Вскоре по приезде Гиршпрунга адвокат попросил к себе профессора. Совещание их длилось больше двух часов. Потом адвокат попросил свою мать приготовить кофе, так как хотел по окончании переговоров сойти вниз со своим гостем. Фелисита еще приготовляла все необходимое на кухне, когда услыхала, что все трое спускались по лестнице. Несмотря на ее решение быть твердой, силы почти оставили ее, когда она увидела приезжего, который медленно шел, разговаривая с профессором. Он был очень высокого роста, и его осанка и движения выдавали не только светского человека, но и господина, привыкшего повелевать. Ее дедом он не мог быть, для этого он был слишком молод.

Фелисита дрожащими руками пригладила волосы и вошла в комнату. Присутствующие стояли в оконной нише спиной к вошедшей. Она тихо наполнила чашки, взяла поднос и предложила гостю кофе; он быстро повернулся при звуке ее голоса и испуганно отшатнулся.

– Мета! – воскликнул он.

– Мета фон Гиршпрунг была моей матерью, – сказала молодая девушка.

– Ваша мать? Я не знал, что у нее был ребенок, – пробормотал Лютц фон Гиршпрунг, стараясь овладеть собой.

Фелисита горько и презрительно усмехнулась – отчасти своей слабости, из-за которой она, несмотря на свое решение, все-таки выдала этому человеку свое происхождение. Она навлекла на себя только новый ряд унижений…

Смущение Гиршпрунга понемногу прошло, и он сказал тихо:

– Да, совершенно верно, в этом маленьком городке несчастную настигла богиня мщения.

Казалось, с этими словами к нему вернулось полное самообладание. Он выпрямился и сказал, обращаясь к окружающим:

– Извините, пожалуйста, что я отдался мгновенному впечатлению и забыл, что нахожусь в обществе… Но я думал, что эта семейная драма давно уже закончена, и вдруг теперь появляется неожиданный эпилог… Вы, значит, дочь фокусника Орловского? – обратился он к Фелисите, видимо стараясь придать своему голосу любезное выражение.

– Да, – ответила она коротко.

– Ваш отец по смерти своей жены оставил вас в X.? Вы выросли здесь? – спрашивал он дальше, очевидно смущенный гордым видом девушки.

– Да!

– Ему оставалось недолго заботиться о вас. Насколько мне известно, он восемь или девять лет назад умер в Гамбурге от нервной горячки.

– Я только теперь узнаю, что он умер, – ответила Фелисита, и на ее глазах показались слезы.