Трансцендентальный эгоизм. Ангстово-любовный роман (СИ)

- Серафима, голубушка! – воскликнула Нелли Георгиевна, совершенно потерявшаяся при виде этого наказания. – Женя!..

Женя прижала ладони к горящим щекам. Мать возвышалась над нею недрогнувшей Немезидой - и, по-видимому, вдобавок к своему поступку еще ждала от дочери извинений.

- Я тебе этого никогда не прощу, - пробормотала Женя, чувствуя себя такой униженной, словно ее ославили “бесстыжей” на весь город. Нет, даже если бы Василий и вправду натешился с нею, а потом бросил на позор, Женя и то не была бы так унижена. Василий, по крайней мере, воздавал должное Жениным достоинствам…

- Это я тебе этого никогда не прощу, - цедя слова, сказала Серафима Афанасьевна. – Разве мы затем растили тебя, чтобы ты вот так нас осрамила? Я тебя под замок посажу!

- Сима, - снова сказала Нелли Георгиевна.

Серафима Афанасьевна яростно повернулась к ней, словно госпожа Виргинская отвлекла вражеский огонь с Жени на себя.

- Неля! Вот ты скажи, разве это не возмутительный поступок? И что теперь делать?

- Сима, я не читала этого рассказа, не могу судить, - ответила госпожа Виргинская. Она снова приобрела вид королевы, доброй, но слегка возмущенной поведением подруги – сама она, без сомнений, никогда не давала своим красивым царственным детям пощечин, даже мысли такой не могло бы возникнуть.

- Вот если бы я увидела этот рассказ напечатанным, - произнесла Нелли Георгиевна и взглянула на Женю словно бы с некоторым лукавством.

Женя в другой момент обрадовалась бы ее поддержке, но сейчас была только раздосадована. Разве госпожа Виргинская не понимает, что этим только еще больше настроила мать против нее? Хотя Нелли Георгиевне, наверное, и много дела нет, у нее свои дети.

- Никогда этого не будет! Слава богу, еще не поздно, - заявила Серафима Афанасьевна, вздернув дрожащий подбородок. – Я сама поеду в редакцию и добьюсь отмены публикации! Если это сочинение и вправду принято!

Она взглянула на дочь.

- Ты слышала, Евгения?

Женя кивнула.

Ее просто мутило. Какое право ее мать имеет так с ней поступать? Какое право?..

- Поехали домой, - заявила Серафима Афанасьевна. – Я немедленно займусь этим делом!

- Сима, останьтесь хотя бы на чай, - мягко вмешалась тут госпожа Виргинская. – Я поговорю с Женей, мы ведь почти не виделись в лицо. Мне очень интересно знать, как она живет.

- Ну… хорошо, - уступила Серафима Афанасьевна.

Она достала из потайного кармашка отороченный кружевом платок, промокнула лоб. Погрозила пальцем дочери. А та посмотрела поверх угрожающей руки на хозяйку дома – госпожа Виргинская улыбнулась ей и подмигнула.

Она как будто рассчитывала “выгадать время” для Жени!

Напрасно, все напрасно. В любом случае, повесть далеко еще не готова к печати – а значит, Серафима Афанасьевна обязательно успеет.

Хозяева и гости сели пить чай, но беседы почти не получилось. Госпожа Виргинская, деликатно обходя тему сочинительства, попыталась навести разговор на Жениных поклонников, но после нескольких резких реплик обеих Прозоровых – у Жени, в ответ на замечание матери, огрызнуться вышло ненарочно – беседа совсем увяла. Нелли Георгиевна и Саша пытались выражать Жене сочувствие взглядами, но от этого стало только хуже.

Наконец удерживать гостей стало нечем. Серафима Афанасьевна решительно встала и оправила пышную юбку.

- Ну, мы пойдем, Неля, - с искусственной бодростью и любезностью заявила она. – Спасибо тебе за угощение, за прием, очень рада, что у вас все так безоблачно!

Госпожа Прозорова бросила уничтожающий взгляд на Женю. Потом посмотрела на Сашу и улыбнулась.

- До свидания, Александра.

Саша взглянула на нее очень неодобрительно, и Серафима Афанасьевна нахмурилась. Неужели она думала, что Саше понравится, как унизили ее подругу!

- До свидания, Серафима Афанасьевна, - холодно сказала она. Женя в этот миг гордилась Сашей и благодарила ее про себя.

Прозоровы оделись под присмотром хозяйки, потом она отворила дверь и подарила им на прощанье еще одну свою улыбку.

- Желаю удачи, - сказала госпожа Виргинская. Сказала непонятно кому, но посмотрела после этого на Женю.

До самого дома мать и дочь молчали, сидя на скамеечке в повозке. Места было достаточно, но они все равно тяготились близостью, каждая стремясь отодвинуться как можно дальше в свой угол. А может, это только Женя стремилась. Мать сидела прямо, точно изваяние, и глядела перед собой вдовьим гордо-страдающим взглядом.

- Отправляйся в свою комнату, и чтобы носа не смела высунуть, - приказала Серафима Афанасьевна дочери, как только они оказались дома.

Женя молча села прямо на пол в прихожей.

Серафима Афанасьевна несколько мгновений смотрела на нее сверху вниз – дескать, что это еще за новая выходка? – потом хмыкнула и отправилась к себе. Душистая юбка ее хлестнула сидящую Женю по лицу.

Девушка зажмурилась, чувствуя, как к глазам горячо подступают слезы; она стала хватать ртом воздух, как всегда, когда готовилась заплакать… и вдруг перестала.

Женя встала, сбила с одежды капли: снег, который они с матерью принесли ботинками, уже растаял. Потом Женя одернула юбку, промокшую до самых панталон, и обругала себя за ребячество.

Еще посмотрим, чья возьмет, мадам Прозорова! У вас достойный противник!

Женя закрыла глаза и увидела лицо Василия. Она улыбнулась, представив, как потемнеет его взгляд, когда в редакцию ворвется ее разъяренная родительница и попытается его атаковать.

Хотя даже Серафима Афанасьевна не решится “ворваться” во владения Василия Морозова.

***

- Чем могу быть полезен, сударыня? – спросил Василий, вставая навстречу Серафиме Афанасьевне.

Удивление в его глазах уже сменилось холодным достоинством. Конечно, он понял, по какой причине сюда явилась эта дама и чего будет требовать.

- Я по личному делу, - слегка задыхаясь от возбуждения и гнева, сказала Серафима Афанасьевна.

- Могу ли я попросить вас выйти, господа? – спросила мадам Прозорова, оглядывая редакцию. – Это очень деликатный вопрос! Прошу вас, имейте уважение!

Сидящие в кабинете переглянулись, кто-то что-то шепнул соседу, но просьбу дамы выполнили. Весь состав редакции поднялся из-за столов и покинул кабинет, оставив “интересную пару” наедине. Своим поступком Серафима Афанасьевна сразу необыкновенно возбудила их любопытство. Василий Морозов возбуждал любопытство всех, кто имел с ним соприкосновение. А уж теперь было, было отчего удивиться и на что посмотреть.

Не все коллеги Василия Морозова были так воспитаны, чтобы отойти от кабинета подальше.

Серафима Афанасьевна уже села, не дожидаясь предложения. Она обмахивалась платком. Василий участливо ждал, глядя на нее – будь госпожа Прозорова чуть повнимательней, она разглядела бы за этим учтивым выражением искру насмешки, иногда мелькавшую в темных глазах.

- Господин Морозов, я пришла требовать отмены публикации сочинения моей дочери, - наконец проговорила госпожа Прозорова, понизив голос. – Оно позорит наше честное имя. Я не… Я никогда не думала, что у меня родится такая дочь. Это просто…

- Вы читали это сочинение, мадам? – прервал ее Василий.

Госпожа Прозорова посмотрела на него с удивлением.

- Нет, конечно.

Василий Морозов чуть отклонился назад. Вид его стал высокомерным, словно он этим незаметным движением надел на себя броню.

- Так на каком же основании вы утверждаете, что оно позорно?

- Я знаю Евгению, - изумленно ответила Серафима Афанасьевна. – Что она могла написать?

От нее еще требовали каких-то объяснений!

И тут Василий Морозов встал.

И тут произошло нечто необычайное.

* Конечно, имеется в виду институт благородных девиц – наиболее престижным считался Смольный.

========== Глава 17 ==========

Серафима Афанасьевна ахнула и вжалась в кресло. Ей показалось в этот миг, что она попала в страшный сон. Как иногда реальность кажется нам неверной, ускользающей от чувств.