Трансцендентальный эгоизм. Ангстово-любовный роман (СИ)

Вне всякого сомнения, Василию не понравились ее слова. Но он промолчал.

- Хорошо. Итак, взгляните сами.

Василий указал ей на то место, над которым Женя долго и мучительно раздумывала сама – но потом включила его в повесть. Не могла не включить.

- Натуралистично до безобразия, - сказал редактор. – Евгения Романовна, вы описываете юную невинную девушку, а не пациентку гинекологической клиники. Прошу меня простить, - тут он осознал, что сказал, и замолчал, сжав зубы и покраснев.

Женя улыбнулась.

- Василий Исаевич, вы полагаете, что организм невинных девушек работает иначе, нежели у остального человечества? И что такого я сказала? Полина страдает, как, случается, страдают все женщины, достигшие зрелости. По-вашему, во времена Пушкина девицы были бесплотными ангелами?

- Во времена Пушкина никто о таком не писал, - сказал Василий. – Никакие писатели, обладающие благородством, еще не несли в публику такие низменные явления жизни!

Женя хмыкнула.

- Многие писатели, почитаемые гениями, несли в публику гораздо более низменные явления, - сказала она. – О том, о чем писала я, эти господа не говорили по одной причине.

Она повернула голову, встретившись взглядом с Василием.

- Они были мужчины, как и вы, сударь, - сказала девушка. – Женщина в литературе – это женщина, отражающаяся в глазах мужчины. Но чрезвычайно редко – женщина, говорящая от своего имени.

Василий несколько мгновений молчал, как будто его поразил новый смысл, открывшийся ему в ее словах.

- Ну… допустим, - медленно сказал он, хотя явно про себя не согласился. – А почему в вашем романе кузина Полины умирает от родов? К чему здесь этот истасканный прием?

- Василий Исаевич, вы, наверное, хотели сейчас сказать, что люди производят потомство так же, как и звери, и нет ничего особенного в беременности женщины, - сказала Женя с улыбкой, смягчившей ее цинизм.

- Хотя бы, - сказал Василий. – В чем состоит различие?

- Это человеческое горе от ума, Василий Исаевич, - сказала девушка. – Вы знаете, насколько голова младенца велика в сравнении с головой других детенышей?

- И носят ребенка женщины очень долго – для его полного развития, - впервые вступил в разговор Игорь. Он смотрел на Женю с неприкрытым восхищением. – Вы блестяще выступили, Евгения Романовна. Василий просто обязан опубликовать вас.

Василий посмотрел на него исподлобья и вдруг помрачнел как туча.

- Игорь, не мешай нам работать, - сказал он. – Евгения Романовна, теперь давайте пройдем по всем отдельным замечаниям…

Заговорились они так надолго, что Женя не вспомнила себя до восьми часов вечера. А потом с ужасом вскочила.

- Господи, мама уже с ума сошла!..

- Я вас провожу, - тут же поднялся Игорь.

- Игорь, ты же не знаешь, где она живет, - сказал Василий, и вдруг Женя почувствовала, как в действительности Василию не нравится внимание брата к ней. Никогда бы она не подумала, что окажется яблоком раздора для мужчин.

- Ничего, Евгения Романовна покажет мне дорогу, - сказал Игорь. – А тебе нужно домой. Лида, наверное, тоже с ума сходит.

- Я сказал ей, что поехал в клуб, - сказал Василий.

Игорь несколько мгновений смотрел на него – а потом покачал головой.

- Василий…

Игнорируя его, Василий повернулся к Жене.

- Евгения Романовна, мы еще далеко не закончили. Встретимся снова…

- У меня, - сказал Игорь. – Я напишу к вам записку, Евгения Романовна.

Кажется, в этот миг Василий ни о чем так не жалел, как о том, что привел Женю к брату.

- Прощайте, - сказал он и стремительно покинул дом первым.

- Идемте, Евгения Романовна.

Игорь почтительно помог девушке одеться. Он был почти так же хорош собою, как брат – если бы они были статуи; но он не имел и половины обаяния Василия. Женю взволновало только мужское внимание, но не сам Игорь. Однако сейчас гораздо важнее было, что испытал из-за них двоих Василий…

- Идемте, Игорь Исаевич.

После пережитого сегодня встреча, которая ждала Женю дома, почти не произвела на нее впечатления.

* Мужская и женская верхняя одежда, сшитая по арабскому образцу (шерстяной плащ с капюшоном).

* Легкий четырехколесный экипаж.

========== Глава 16 ==========

Оставшись наконец одна, Женя закрылась в своей спальне и поплакала немного – и о себе, и о Саше, которую, борясь за свое литературное будущее, совсем забыла. Как там Саша? Не повредил ли ей Ираклий?..

Женю так взволновали эти мысли, что она два часа не могла уснуть, ворочаясь с боку на бок. Под ней даже постель разогрелась. Женя вспоминала, что наговорила Василию об особенностях беременности женщин, и ей становилось все жутче и жутче.

А что сейчас делается с ним самим?..

Жене несколько раз представлялось, будто рядом с нею снова фантом Василия. Но всякий раз это оказывалось только игрою теней. Этот вид медиумических явлений, по-видимому, был более недоступен Василию. Каковы бы ни были его способности, он ими не владел, они проявлялись через него помимо его воли, как будто какие-то божественные или демонические силы играли этим человеком.

Хотя разве не то же самое может сказать о себе каждый? Насколько человек хозяин себе, чьему влиянию покоряется, не ведая того?

Женя наконец уснула, успокоенная теплым прикосновением свернувшейся под боком кошки. Она решила на другой день непременно проведать Виргинских.

Женя сообщила о своем намерении матери, готовясь долго отвоевывать разрешение сделать визит. Тем более, что Серафима Афанасьевна была все еще сердита на дочь за вчерашнее.

Но тут госпожа Прозорова ее удивила.

- Поеду с тобой, - сказала она. – Проведаю мою бедную Нелли.

Госпожа Виргинская была ее институтской подругой*, хотя за прошедшие двадцать с лишним лет их дружба заметно остыла. Девичья дружба часто забывается за семейными хлопотами. Теперь Нелли Георгиевна и Серафима Афанасьевна почти не видались, уже и облик друг друга начал стираться из их памяти.

Серафима Афанасьевна тут же отправилась одеваться, прогнав дочь в ее комнату – тоже одеваться. Женя сама не знала, что это у матери за фантазия. И не знала, не будет ли от этого худа.

Мать и дочь встретились через некоторое время внизу в гостиной и осмотрели друг друга. Женя оглядела мать и была, как всегда, уязвлена тщательностью и вкусом, с каким та оделась. Серафима Афанасьевна оглядела дочь и осталась, как всегда, недовольна.

Но она махнула на это рукой.

- Поехали, скорей, - сказала госпожа Прозорова.

Они оделись, вышли и сели на извозчика. Экипаж попался им почти сразу. Когда рядом была Серафима Афанасьевна, у Жени все получалось ловчее и быстрее – как и когда рядом была Саша.

- Какой она тебе показалась вчера? – спросила Серафима Афанасьевна, когда они поехали по полупустым заснеженным улицам.

- Кто? – спросила Женя.

Мать повернула к ней голову и посмотрела своими голубыми глазами, навеки, казалось, заключенными за стеклами пенсне – как и ее душа.

- Да Нелли, разумеется, - сказала госпожа Прозорова. – Она не больна? Как она тебя встретила?

- Очень мило, - сказала Женя, усиленно раздумывая, как выкрутиться.

Серафима Афанасьевна удовлетворенно кивнула и улыбнулась, поглубже пряча руки в муфту. – Я знала, - сказала она. – Нелли всегда была просто прелесть!

Женя поморщилась. Как мать может знать, какова сейчас Нелли, если она не виделась с ней сто лет? Наверное, ее мать из тех институток, для которых внешние приличия, условности важнее смысла дружеских отношений.

Жене было страшно.

Серафима Афанасьевна первой ступила на землю и направилась вперед, явно торопясь. Женя трусила следом, как всегда, неуклюжая и неуместная рядом с матерью. Хорошо было то, что Серафима Афанасьевна сейчас о ней совсем не думала и не упрекала. Только бы не выплыл на поверхность Женин или Сашин позор…