Любовь викинга (ЛП)

— Ты же только что собиралась к ней. — Он вопросительно изогнул бровь.

— Просто… просто так не совсем правильно. Его мать расстроится, что ей не дали времени подготовиться к визиту своего нового господина. — Она перевела дыхание. В общем-то, это была даже не ложь. — Но можно передать через Хильду, чтобы Мэри позже сама зашла к тебе.

Он озадаченно нахмурился, но тем не менее кивнул.

— Ты уверена, что все в порядке?

— Конечно. Ты оказываешь Годвину высокую честь.

Догнав Хильду, Эдит быстро объяснила ей суть дела. Кузина опять перепугалась, но согласилась передать Мэри предложение Бранда. Эдит облегченно выдохнула. Она выгадала немного времени. Выход найдется. Она придумает, как сохранить Этельстану жизнь и как при этом не разрушить свое счастье. Неужели она не заслужила право впервые порадоваться жизни? К тому же, как сказала вчера Хильда, важно, чтобы Бранд был доволен и продолжал пребывать в хорошем настроении.

— Вот и все. — Вернувшись, она взяла Бранда под руку.

Накрыв ее ладонь, он повел ее прочь от замка, чтобы показать обнаруженную его воинами купальню.

— Мне показалось, или твоя кузина удивилась, узнав, что я намерен взять Годвина в свою дружину? Она что, считает его недостаточно смышленым? Как по мне, он способный малый. Пусть получит шанс проявить себя.

— Вовсе нет. Кузина сочла, что ты очень добр. — Она постаралась, чтобы голос звучал спокойно. — Мальчику очень повезло, но мать наверняка попросит тебя не забирать его прямо сейчас. Она едва оправилась после гибели мужа.

— Мать только навредит ему, если не отпустит от своей юбки. Мальчишке пора становиться мужчиной, тем более что отца у него больше нет.

Она уловила слабую нотку задумчивости в его голосе и внезапно прозрела: он видит в Годвине себя, только такого же юного. Свою родственную душу. Несколько раз она пыталась расспросить Бранда о его прошлом, но он сразу менял тему. Вот и сейчас, едва она заикнулась о его детстве, он осадил ее:

— Оставь. Речь о Годвине, а не обо мне.

Эдит закатила глаза.

— Ты ведь не появился ниоткуда. Не возник из-под земли сразу с мечом в руках, готовый покорять нортумбрийцев. Мне хочется побольше узнать о твоем прошлом.

Он улыбнулся.

— Незачем тебе это знать. Я живу настоящим.

— Вот обо мне тебе известно все. Но о своей юности ты вспоминать отказываешься. А ведь именно юность сформировала тебя таким, какой ты есть. — Она коснулась губами его щеки. — Расскажи. Мне любопытно.

— Откуда такой неожиданный интерес?

Эдит не ответила, не желая признаваться, что ищет ответа на один мучивший ее вопрос, а потом глубоко вздохнула.

— Я хочу узнать, насколько правдивы слухи о твоей матери. О том, что она пыталась убить тебя.

— Мой отец был ярлом, одним из самых доверенных советников старого короля Вика.

— Почему же ты не живешь там?

— Потому что моя мать была его наложницей. — Он машинально дотронулся до шрама на шее. — У его законной жены были свои планы на тот счет, кто станет наследником его богатства. По нашим обычаям его следовало разделить поровну между всеми детьми, но она решила сделать по-своему.

— Значит, это сотворила не твоя мать, а жена твоего отца? — ахнула она, шокированная внезапной догадкой. — Она приказала тебя повесить?

— И запретила под страхом смерти приближаться ко мне, — усмехнулся он. — Я совершил ошибку. Влюбился в девушку, которую прочили в жены моему сводному брату. И вдобавок осмелился победить его в состязании на мечах. Вот она и обвинила меня в воровстве.

— Но ведь кто-то рискнул жизнью и спас тебя?

— Один из отцовских слуг. Полагаю, из любви к моей матери. Он ослабил веревку. Но все равно, когда ее срезали, во мне едва теплилась жизнь. Потом он помог мне тайно бежать, и я много лет не возвращался в Норвегию.

— Он еще жив?

— Нет, умер. Его сын Свен, с которым мы вместе росли, был моим товарищем по оружию. Я не встречал человека честнее и лучше, чем он. Он во всем служил мне примером.

— Сколько лет тебе было?

— Четырнадцать. Потом я отправился в Византию, служил там наемным воином и таким образом сделал себе имя. Подозреваю, именно из-за шрама меня и взяли на службу. — Он криво улыбнулся. — Можно сказать, отцовская жена, сама того не желая, подсобила мне.

Эдит сжала руки. Его история подарила ей надежду. Он не понаслышке знает, каково это — быть отверженным. А значит, у нее может быть шанс спасти Этельстана.

— Почему ты уехал из Византии?

— Там мне не на что было рассчитывать. — На его скуле дернулся мускул. — Женщина, которой я доверился, предала меня, и со службой пришлось распрощаться. Мне повезло, что в это время Хальвдан и его братья набирали людей для вторжения в Англию. Так у меня появилась новая цель. Хальвдан пообещал наградить меня землей, чтобы я смог жениться на женщине своей мечты, и сдержал слово.

— Неужели в Норвегии это такая же редкость, как и у нас? — умудрилась пошутить она, хотя боль прошила ей сердце. Он любит другую…

— Да. Я высоко ценю тех, кто держит слово. И сам никогда не сверну с выбранного пути.

— Даже если увидишь иной путь, еще лучше?

Он покачал головой.

— Такого просто не может быть. У меня есть определенная цель, и мне важно следовать к ней, не сворачивая.

— Какая же?

Он обвел рукой пространство вокруг себя.

— Иметь свой кусок земли, где можно спокойно жить и растить хлеб. Где можно пустить корни.

— И все?

Он вздохнул.

— К чему ты клонишь, Эдит? Раз тебе так необходимо все знать, то в Норвегии у меня есть невеста. В ближайшем будущем я собираюсь послать за ней. Король об этом знает и одобряет с тех самых пор, как взял меня на службу.

У нее скрутило живот.

— Значит, у тебя есть нареченная.

— В некотором роде. Есть одна девушка. Ее пообещали отдать мне в жены, если я стану ярлом. Подозреваю, ее папаша был уверен, что этому никогда не бывать, но все знали, что рано или поздно я добьюсь своего.

Все, кроме нее. Крошечная надежда на то, что однажды он полюбит ее и захочет взять в жены, умерла, так и не распустившись. Эдит вздернула подбородок, не желая показывать, как глубоко ее ранили его слова.

— И когда ты собирался рассказать мне о ней?

— Никогда. Она не имеет к нам никакого отношения.

Она стиснула кулаки так сильно, что побелели костяшки.

— Ты должен был рассказать. Для меня это важно.

— Почему? — с искренним недоумением спросил он.

— Потому что ни одной женщине я бы не пожелала испытать то, что пережила сама. — Слезы обожгли ей веки, но она сдержалась. Плакать она не станет. — Вот почему.

— Но я же не собираюсь увиливать от своих обязанностей и оставлять тебя ни с чем. — Он нахмурился. — Я знаю, каково это. Моя мать была наложницей.

Каждое его слово больно впивалось ей в сердце. Глупая, она вообразила, что после одной страстной ночи он захочет связать с ней свою судьбу. То, что в мыслях казалось таким естественным, обернулось нелепицей. Она ничего для него не значит. Просто очередное теплое тело. Все это время его сердце принадлежало другой. У нее не было никакого права терзаться, но она ничего не могла с собой поделать. Впервые в жизни она захотела, чтобы ее полюбили.

Чувство к мужчине само по себе было для нее чем-то непривычным и новым. Это не любовь, сказала она себе. Любовь должна быть комфортной и тихой, наподобие отношений, которые связывали ее родителей. Только не тем тревожным влечением, которое она испытывала к Бранду.

— И, тем не менее, ты обращаешься со мной точно так же, как твой отец обращался с твоей матерью. Ты собираешься послать за ней после того, что у нас было. Зачем? Чтобы унизить меня?

Его глаза полыхнули сердитым огнем.

— Не равняй одно с другим.

— Ясно, — проронила она, собирая в кулак все свое достоинство. Если она разразится слезами, это ничем не поможет, только потешит его мужское самолюбие.

— Ты же не строила иллюзий, что я женюсь на тебе?