Пока смерть не разлучит нас (ЛП)

Он подумал, что Цинь Цзин действительно любит улыбаться. Мужчина не обладал исключительной внешностью, но его улыбка была приятна для глаз. Он также был очень милым, когда молчал, опустив взгляд.

В его одежде и очках, которые он выбрал, мужчина принадлежал ему.

Независимо от того, признавал Шэнь Ляншэн, что влюблен или нет, правда заключалась в том, что он вел себя, как любой другой влюбленный идиот. Нетипично для него, ему в голову пришла глупая мысль. Он не хотел сразу ехать домой. Ему хотелось сменить атмосферу на публичную, чтобы присутствовали другие, словно ребенку, желающему щегольнуть новой игрушкой.

«Цинь Цзин, давай поедим где-нибудь сегодня».

«О, конечно. Где, например?»

«Кисслингс?»

«Разрешение предоставлено».

«Ты сможешь это переварить?»

«Я не против…» - Цинь Цзин слегка отвлекся из-за призрачной улыбки на губах водителя. Это был лишь четвертый раз, когда он видел мужчину

улыбающимся за три месяца их знакомства. Он подмечал каждую улыбку, поскольку они были редкостью.

«Я не против, смогу я это переварить или нет, - сказал Цинь Цзин, придя в себя. - Даже если мой желудок не наполнится, я смогу наесться просто глядя».

«Ха?»

«Это будет пир для моих глаз».

Шэнь Ляншэн не стал продолжать шутить. Он подумал, поворачивая на перекрестке, что жизнь превратилась в некое подобие сяншэна, когда он повстречал этого человека. Значимые, но тривиальные перепалки могли быть многословными, но, тем не менее, занимательными.

«Кисслингс» был самым старым рестораном в западном стиле в Тяньцзине. Он был расположен недалеко от Сяобайлоу, в десяти минутах езды от Ицин-Ли. Основатель был немцем, но после Октябрьской революции число русских в районе возросло до такой степени, что меню в «Кисслингс» постоянно менялось, чтобы больше подходить русской палитре.

Тем не менее, ресторан все же находился в Китае, так что блюда соответственно изменялись. Однако жители Тяньцзиня выросли на воде из Хайхэ, которая немного горчила и была более соленой, даже после кипячения. Со временем они к этому привыкли, и Цинь Цзину казалось, что даже измененные блюда на его вкус были слишком пресными.

Цинь Цзин не стал упоминать об этой мелочи. Сидя напротив любимого человека при свете свечей, танцующем между ними - ему можно было подать тарелку вареной бок-чой, и он бы с радостью набил ею живот. Однако Шэнь Ляншэн каким-то образом догадался и попросил русского официанта принести соль.

С официантом Шэнь Ляншэн говорил на английском. Цинь Цзин все понимал, но решил об этом умолчать. Он только взглянул на мужчину и улыбнулся.

В этот момент он обрел уверенность, что мужчина тоже его любит.

«Даже если ты не говоришь этого, Винсент, я знаю, ты любишь меня».

Фактически, Цинь Цзин не был первым человеком, кто так думал. У Шэнь Ляншэна были трехлетние отношения с леди, которая хорошо играла в бильярд, когда он учился в Англии. С его холодной натурой, он бы не оставался с ней так долго, если бы это было только ради финансовой выгоды, и она ему на самом деле не нравилась.

Она лежала у него на груди, слушая его сердцебиение, после секса, в квартире, снятой для их тайного романа. Она спросила: «Я люблю тебя, Винсент. А ты любишь меня?»

«А как ты думаешь?»

«Даже если ты не говоришь этого…, - она знала, что он из тех людей, которые отвечали на нежелательные вопросы риторическими, но уверенно продолжила. - Я знаю, ты любишь меня».

Позже, Шэнь Ляншэн закончил обучение и решил вернуться в Китай. В ночь перед его отъездом, она спросила его снова: «Я разведусь ради тебя, Винсент. Ты останешься со мной?»

«А как ты думаешь?» - это был тот же вопрос, но на этот раз ей не хватило уверенности, сказать: «Ты останешься».

После всего она послала ему дюжину писем, не получив ни одного ответа. В последнем она написала: «Даже сейчас я все еще думаю, что ты любил меня. Но, кажется, себя самого ты любишь даже больше. Прощай, Шэнь».

После прочтения письма, Шэнь Ляншэн разрезал его ножницами, так же как дюжину пришедших до него, и выбросил в корзину у стола.

В действительности, не имело значения: разрезал он его или нет. Их отношения закончились, и не о чем было беспокоиться. Просто Шэнь Ляншэн всегда был педантичным и решительным.

Он тщательно следовал собственным принципам, взвешивая все на своих весах. Большая прибыль ожидала его по возвращению в Китай, в то время как отношения были бы единственным результатом, если б он остался. После взвешивания он отбрасывал более легкую чашу весов, не раздумывая ни секунды.

«Ты наелся?»

«Ха? - закончив с едой, Шэнь Ляншэн пил кофе с зажжённой сигаретой в руке. Цинь Цзин все еще был потерян в своем неописуемом счастье, когда вопрос мужчины вернул его обратно. - Да, я думаю».

Это «Я думаю» в конце заставило Шэнь Ляншэна усмехнуться: «Ты думаешь?»

«Да, наелся», - поправил сам себя Цинь Цзин, перед тем как посмотреть в окно.

По правде говоря, он не был уверен, наелся он или нет. Зато его сердце было наполнено до краев. Это чувство немного напоминало времена, когда он болел в детстве. Тогда его мама готовила лапшу и подавала ее, горячую и свежую, с двумя вареными, душистыми яйцами в одной из тех больших чашек. Как только она достигала желудка, то заставляла болезнь отступить быстрее любого лекарства.

Стоя на коленях у могил родителей, касаясь головой земли, Цинь Цзин сказал им уходить без волнений и не скучать по нему. Он обещал им, что даже одному ему будет хорошо.

Однако он не мог справиться с обманчивым ощущением: время от времени, приходя домой с работы, ему казалось, что его отец и мать - все еще здесь, и что его ждал не просто пустой дом.

Он поселился в комнате родителей. Молча беседовал с ними, когда не мог уснуть. Он рассказывал им, что ел в этот день, какой вел урок, какая ученица снова забыла свою домашнюю работу, пока не уставал настолько, что засыпал.

Но время, когда он был один, сократилось после сближения с Шэнь Ляншэном. Как если бы дыра в его сердце заполнилась почвой с молодым побегом. Деревце вырастало на несколько дюймов каждый раз, когда они

встречались, и, наконец, цветы, благоухающие сильнее османтуса, расцвели и превратились во фрукты слаще меда.

Цинь Цзина удивило, что любовь к кому-то, сделала его таким преуспевающим поэтом.

Шэнь Ляншэн не знал, что творилось в голове у Цинь Цзина, но почему-то нежное выражение на лице мужчины, когда тот смотрел в окно, странным образом напомнило ему мать, о которой он редко думал.

Были хорошие времена: Шэнь Ляншэн провел первые шесть лет своей жизни с матерью, и когда он, наконец, был впущен в семью Шэнь, дважды в месяц Шэнь Кечжэнь отвозил его назад повидаться с ней.

Это было, когда Шэнь Кечжэнь еще хотел заботиться о ней, а она еще любила мужчину без жалоб. Она ждала в том доме, добровольно и в одиночестве, двух встреч каждый месяц.

Мать Шэнь Ляншэна была наполовину португалка, но могла разговаривать только на английском и китайском. Может, потому что она сохранила стремление к родине, куда так и не вернулась, ей особенно нравились «Сонеты с португальского» Элизабет Барретт Браунинг.

Это было, когда Шэнь Ляншэн играл на пианино отрывки, которые он разучил для нее во время их визитов. Она сидела у инструмента, читая им стихи, и они втроем казались семьей.

Шэнь Ляншэн был умным мальчиком с замечательной памятью. Он все еще мог прочитать все английские стихи, которые выучил в детстве, но не мог вспомнить, что его мать тоже когда-то была красивой. Образ, который оставил самое глубокое впечатление - образ опиумной наркоманки. Она ждала и ждала, и, возможно, однажды ожидание оказалось слишком долгим для ее души.

Однако сейчас он вспомнил, какой красивой была его мать. Он вспомнил, как под ярким полуденным солнцем с нежным выражением она читала сонеты и переводила каждую строчку на китайский. Внешне - она учила его поэзии, но в реальности - это был тайный призыв к его отцу.