Цитадель твоего сердца (СИ)

  - Молчите, дайте мне сказать. Мы ошиблись, когда отказались уступить Борджиа в первый раз. А теперь уже поздно. У вас был шанс уйти, но мы сами не позволили вам... Простите меня, ваше сиятельство. Мне казалось, что наш долг - отстоять ваши права, потому что мы все так любим вас... и любовь затмила наш разум, заглушив сострадание...

  По его небритой щеке скатилась слеза.

  - Я вижу ангелов, - прошептал он. - Они зовут меня...

  Его веки сомкнулись, дыхание стало быстрым и отрывистым. Асторе плакал, склонив голову, а я растерянно смотрел на его вздрагивающие плечи. Микеле в последний раз вздохнул - и затих, вытянувшись во весь рост. Бережно положив его руку на неподвижную грудь, Асторе поднялся и подозвал врача.

  - Похороните синьора Лоретти с почестями, как дворянина, - сказал он. - Это был храбрейший и честнейший из граждан Фаэнцы. Идем, Оттавиано.

  Кажется, впервые с момента смерти нашего отца я испытывал такую скорбь. Мы привыкли относиться к Микеле как к старшему товарищу, невольно видя в нем защитника и ища у него поддержку в трудные моменты. Теперь его не стало, и это довершило мрачную цепь обрушившихся на нас потерь. Идя за Асторе мимо стонущих от боли людей, через запахи пота, крови и смерти, я чувствовал, как обрывается последняя нить, связывавшая нас с детством.

  Фаэнца продержалась еще три долгих дня, ставших для нас настоящим кошмаром. Мы почти ничего не ели, охваченные лихорадочным возбуждением неотвратимо приближающейся гибели, и едва держались на ногах. Город был почти разрушен, ямы от пушечных ядер изрыли улицы, повсюду громоздились завалы из обгорелых досок, черепицы и камней. Люди, похожие на живые скелеты, бродили среди развалин, собирая уцелевшее добро, а измученные солдаты падали от усталости прямо на улицах. Помня обещание Асторе, многие решили покинуть город, и стражники открыли для беглецов ворота. Мы не знали, что с ними сталось, но надеялись, что их участь будет лучше нашей.

  Поздним вечером третьего дня я пришел в спальню Асторе. Он лежал в безучастном оцепенении, сложив руки на груди, и даже не взглянул на меня, когда я вошел. Я сел на край постели и протянул руку, коснувшись его щеки.

  - Братишка...

  - Все кончено, Оттавиано. - Его голос звучал глухо и страшно. - Я намерен сдаться.

  - Асторе. - Мое сердце подпрыгнуло, сжимаясь от жалости и ужасного предчувствия. - У нас нет выбора. Говорят, иногда победители бывают великодушными...

  - Не Чезаре Борджиа. - Он по-прежнему не смотрел на меня. - Мы сопротивлялись так долго и отчаянно, что он наверняка разозлен. Я не боюсь смерти, но не перенесу унижения.

  - Мы должны сдаться и потребовать в обмен, чтобы он не причинил вреда жителям, а нам гарантировал неприкосновенность, - твердо сказал я. - Завтра мы обсудим это с советниками. Уверен, нам удастся выбить из Валентино хорошие условия сдачи.

  Он не ответил. Я обнял его, поразившись хрупкости его изможденного тела, и стал покрывать поцелуями его лицо, убеждая не отчаиваться и клянясь в верности и любви. Мой дорогой мальчик, для нас обоих настало время самого тяжелого испытания...

  Утром городской совет единодушно поддержал решение Асторе сдать город герцогу Валентино. В Фаэнце не осталось тех, кто мог бы еще сопротивляться врагу. Браччано, постаревший, осунувшийся, говорил за всех, опустив голову и стараясь не смотреть на нас с Асторе.

  - Продовольствия в городе хватит самое большее на три дня, ваше сиятельство, даже если учесть, что люди продолжают уходить. Дезертиров становится все больше...

  - Не следует винить их, - сказал я. - Оставаться в Фаэнце сейчас - безумие.

  Браччано кивнул.

  - Мы отправим посольство к герцогу Валентино, чтобы обсудить условия сдачи. Собственно, нам нечего ему предложить, кроме власти над Фаэнцой, ведь здесь не осталось ничего, кроме руин, а деньги в казне давно закончились. Вам и вашему брату лучше всего будет уехать в Болонью...

  - Нет, - твердо возразил Асторе. - Я не стану подвергать своего деда еще большей опасности, к тому же армия герцога Валентино скоро появится и в Болонье.

  Я догадывался об истинной причине его нежелания ехать в Болонью: Джованни Бентиволио предал нас именно тогда, когда нам больше всего нужна была помощь, и никто не мог поручиться, что сейчас он примет изгнанников из опального города.

  - Я намерен сдаться на милость Чезаре Борджиа, - сказал Асторе, - сложить с себя власть над Фаэнцой и все привилегии. Если ему нужны будут деньги, мы попытаемся собрать их. Он получит все, что я могу предложить ему, а взамен должен будет сохранить жизнь и имущество горожан, не позволив своим солдатам мародерствовать и убивать мирных людей.

  Взяв с собой начальника цеха кузнецов, возглавлявшего городское ополчение, с двумя сыновьями, я выехал из городских ворот. Канонада прекратилась, едва открылись тяжелые створки, пропуская наше посольство под флагами Фаэнцы и Манфреди, и белое полотнище трепетало среди них знаком покорности.

  В лагере герцога Валентино царило оживление; солдаты в красно-желтых мундирах с вензелем "С" на груди посматривали на нас с насмешкой, но никто не позволил себе презрительных возгласов. Я велел проводить нас к главнокомандующему, и вскоре мы спешились перед большим шатром, окруженным палатками поменьше. Я видел степенно прохаживающихся вельмож и офицеров, разодетых и надменных, и каждый их взгляд обжигал меня унизительным сознанием собственного поражения. Стараясь держаться с достоинством, мы вошли в шатер.

  Несколько человек, сидевших у стола, сразу привлекли мое внимание. Один из них, чернобородый здоровяк в легких доспехах поверх кожаной куртки, лениво посмотрел на нас, и в его глазах зажглась презрительная усмешка. Его тяжелый нависающий над глазами лоб и грубое лицо со шрамом производили отталкивающее впечатление; я содрогнулся, потому что по виду этот человек был настоящим мясником. Впрочем, без сомнения, не он был здесь главным. Двое других мужчин казались аристократами, их одежда и манеры говорили о принадлежности к высшему обществу. Я никогда прежде не видел Чезаре Борджиа, и в первую минуту я подумал, что долговязый человек средних лет в зеленом парчовом колете с золотым шитьем и есть герцог Валентино. Второй мужчина оказался моложе, он был одет в простой черный костюм из бархата, так что я сразу не обратил на него внимания. Тем не менее, первым заговорил именно он.

  - Вы прибыли из Фаэнцы, господа? - спросил он, с интересом разглядывая стоящих перед ним оборванных и истощенных людей. - Надеюсь, вы принесли хорошие вести. Прошу вас, садитесь.

  У него была приятная улыбка. Аристократичное лицо, обрамленное небольшой бородкой, поражало редкой мужественной красотой, а в темных глазах сквозили ум и честолюбие.

  - Я Чезаре Борджиа, герцог Валентино. - При виде моего изумления он рассмеялся и указал нам на широкую деревянную скамью, потом кивнул чернобородому детине. - Мигель, распорядись принести вина, хлеба и мяса для гостей. Итак, синьоры, я готов выслушать все, что вы скажете.

  - Мое имя Джованни Эванжелиста Манфреди, я кастеллан Фаэнцы...

  - Вот как? - Он наклонился вперед, разглядывая мое лицо. - Надо признаться, не ожидал, что человек, руководивший обороной города, окажется так молод. Не воспринимайте это как оскорбление, синьор Манфреди, напротив, я восхищен вашим талантом. Вы, должно быть, родственник герцога Асторе?

  - Я его сводный брат.

  Он спокойно кивнул, сложив в замок холеные руки.

  - Это многое объясняет. У меня тоже есть братья, и я сделаю ради них все что угодно. Вы отважный юноша, Джованни Эванжелиста.

  - Не расточайте мне комплименты, ваше сиятельство. Мы явились к вам от имени герцога Асторе Манфреди, чтобы обсудить условия сдачи города.

  - Мы успеем это сделать. Артиллерия не даст больше ни единого залпа, клянусь вам, пока мы будем вести переговоры, за это я ручаюсь.