Цитадель твоего сердца (СИ)

  Валентино вновь явился под стены Фаэнцы в конце марта. Стояла чудесная теплая весна, и теперь уже никакие молитвы и чудеса не могли бы помочь нам прогнать его. У него имелись больше десяти тысяч солдат и целое лето впереди, а у нас - лишь воля к сопротивлению, смелость, порожденная отчаянием, да преданность горожан, как один решивших защищать своего правителя.

  Мы снова увидели ненавистных красно-желтых гвардейцев, проверявших нас на стойкость в течение всей зимы, но сейчас их было множество, они деловито разбивали лагерь, выстраивали по периметру пушки и готовились к бою с невозмутимой методичностью. Говорили, что Чезаре Борджиа не слишком верил в возможность сопротивления Фаэнцы; зиму он провел в балах и развлечениях, беспечно и расточительно тратя папское золото на женщин, удовольствия и роскошь. Он был настроен на скорую победу, и ясное дело, имел на это все основания. Несмотря на все наши старания, город не мог сопротивляться долго.

  Асторе призвал жителей к стойкости, обратившись к ним с вдохновляющей речью.

  - Мы победили осенью, - сказал он, - и пережили зиму, но вот враг снова у ворот. Сегодня я говорю вам: спасибо за верность, за то, что сражались за Фаэнцу и поддерживали меня не жалея собственной жизни. Я знаю, что настоящее испытание для нас еще впереди, и прошу вас еще раз спросить себя - готовы ли вы сражаться вместе со мной или хотите сдать город герцогу Валентино?

  Сотни рук взметнулись в салюте, и над площадью загремели крики:

  - Сражаться! Мы не сдадимся! За Фаэнцу! За Манфреди!

  Асторе благодарно кивнул и призвал их к молчанию.

  - Я не стану удерживать тех из вас, кто предпочтет покинуть город. Вы не станете в моих глазах изменниками, надеюсь только, что победители обойдутся с вами милостиво. - Он обвел взглядом притихшую толпу солдат, ополченцев, ремесленников, торговцев, стариков и женщин. - Что до меня, то у меня нет особого выбора. Я останусь и буду биться до конца.

  - Мы с вами, государь! Благослови вас Господь!

  Они будут с нами, подумал я, не только потому, что любят свой город, но и потому, что не могут позволить себе предать своего герцога, показавшего им пример истинного мужества, несмотря на свой юный возраст.

  Караулы были вновь усилены, солдаты выставлены на стены, под котлами со смолой и водой запылали костры. Епископ еще зимой распорядился вынести из церквей всю золотую и серебряную утварь, чтобы обменивать на продовольствие и запасы, а бронзовые дарохранительницы и паникадила были переплавлены на артиллерийские орудия, так что теперь в городе не оставалось никаких ценностей. Мука и вино становились роскошью, купцы не решались подвозить товары в осажденный город, а собственные наши припасы подходили к концу. Я не хотел говорить всего брату, но знал, что если осада затянется, вскорости Фаэнцу ждет голод.

  Через несколько дней после прихода войска загремела канонада. Я сбился с ног, пытаясь успеть повсюду; снаряды снова повредили свежую кладку, и стало очевидно, что стена неминуемо должна обрушиться. Несмотря на мои протесты, Асторе проводил на стене много времени, заявив, что должен лично участвовать в обороне.

  Стена продержалась шесть дней. Однажды утром до меня донесся глухой грохот осыпающейся в ров кладки, и стало ясно, что судьба Фаэнцы решена. Пушечные ядра проломили стену, и солдаты Валентино ринулись на штурм, оглашая окрестности победными криками. Их встретили камнями, горящими факелами и кипятком, а в проломе завязалась рукопашная схватка.

  Оцепенев от ужаса, я смотрел на сражение, не в силах что-либо предпринять. Нечего и говорить, что войско Борджиа было прекрасно обучено и уже испытано в боях, так что городское ополчение и гарнизон Фаэнцы не могли оказывать ему достойное сопротивление. Лишь беспримерная храбрость была нашим оружием, и кровавая битва велась за каждую пядь земли. Люди падали и кричали, умирая, копья и стрелы разили своих и чужих без разбора, а красно-желтые все подходили и подходили, и на место каждого погибшего вставали двое живых. Охваченные яростью слепого отчаяния, защитники города бились насмерть. Ручьи крови бежали по мостовой, не успевая впитываться в землю между камнями. Я знал, что наша задача - держаться, чего бы это ни стоило.

  Несколько долгих часов продолжалась страшная бойня, пока груды тел не заполнили ров, проем и площадку перед ним. Мне стало казаться, что кошмар не закончится никогда, и тут боевые трубы Валентино пропели отбой атаки. Призывный звук разносился над городом, и враги стали отступать, оставляя на поле убитых и унося раненых. Со стен им вдогонку летели стрелы, а мортиры с бастионов палили не переставая.

  Я стоял оглушенный и потерянный на залитой кровью земле, среди убитых, раненых и умирающих, не в силах произнести ни слова. Меня трясло, я готов был заплакать от ужаса и безысходности.

  Ко мне подошел Микеле, держась за пронзенный копьем бок.

  - Командор, - прошептал он слабым голосом, - ты должен распорядиться отнести этих людей в госпиталь.

  Я вздрогнул, начиная осознавать происходящее.

  - Да, разумеется. - Посмотрев на его посеревшее, покрытое испариной лицо и бледные губы, я понял, что он ранен серьезнее, чем мне показалось поначалу.

  - Эй! - закричал я, обращаясь к уцелевшим солдатам. - Соберите тех, кто не может идти, и отнесите в госпиталь! Позаботьтесь о ваших товарищах и возвращайтесь, ваша помощь еще понадобится.

  Внезапно мне в голову пришла новая тревожная мысль.

  - Я должен найти правителя. Где он?

  Кто-то из караульных махнул рукой в сторону восточного бастиона, и я со всех ног бросился на стену. Асторе. Боже мой, если с ним что-нибудь случилось...

  Он сам бежал мне навстречу. Мы почти столкнулись на лестнице, заключили друг друга в объятия - и мир снова обрел смысл и полноту. Он был жив и невредим, мой маленький братишка, моя любовь, мой Асторе. Золотые кудри растрепались, по лицу, покрытому сажей, пролегли дорожки слез.

  - Ты плакал? - Я поцеловал его в грязную щеку, и он счастливо засмеялся.

  - Нет, это от дыма. Оттавиано, как хорошо, что ты жив! Я уже думал, что ты...

  - Прекрати. - Прижимая его к себе, я гладил его по голове, как ребенка. - И вот еще что: я запрещаю тебе отныне появляться на стене. Если вздумаешь ослушаться, я запру тебя в замке!

  - Тоже мне, напугал! Между прочим, на стене теперь будет далеко не так интересно, как в городе. Если Чезаре задумает атаковать снова, солдаты опять полезут в прореху, и бой начнется уже внутри городских стен! Я так и горю желанием испытать свою шпагу в настоящем сражении.

  - Проклятье, тогда я точно посажу тебя под замок.

  Он рассмеялся.

  - Знаешь, ты похож на наседку. Идем, я должен посмотреть, насколько велики наши потери.

  Похоже, Чезаре Борджиа потерял гораздо больше солдат, чем мы. Если атаки будут возобновлены, с божьей помощью мы оставим его без армии, удовлетворенно подумал я. Мы с Асторе обошли караулы, подбодрили уцелевших солдат, а затем отправились в госпиталь, где женщины и священники уже хлопотали вокруг раненых. Нам нечего было дать им для облегчения их участи, но Асторе от души поблагодарил их и приказал раздать им денег.

  - Что ты делаешь? - спросил я вполголоса, когда мы вышли на улицу. - Ты платишь жалованье солдатам, занимая деньги у банкиров, а теперь вот распоряжаешься последними остатками городской казны.

  - Что тебя смущает? Эти люди заслужили еще большей награды.

  - Но я...

  Он смерил меня насмешливым взглядом.

  - Да, ты тоже. Но тебя я награжу лично, мой кастеллан.

  Я затрепетал, заметив его улыбку.

  - Идем, нам надо отдохнуть. - Он слегка хлопнул меня по плечу и зашагал вперед, к замку.

  Уже поздно вечером, смыв с себя кровь, грязь и копоть, я пришел в спальню Асторе. Он полулежал, закинув руку за голову, и смотрел на меня со смесью восхищения и желания.