Дворец наслаждений

Моей первой реакцией был холодный гнев. Во всем виноват генерал Паис. Он использовал меня, и не потому, что я был хорошим солдатом, а потому, что был молод и неопытен. Бывалый офицер уж наверняка заподозрил бы что-то неладное и под благовидным предлогом отказался бы от поручения или хорошенько бы все обдумал и, ничего не боясь, отправился бы прямиком к кому-нибудь более влиятельному, чем Паис. К другому генералу, например.

Но выбрать такого простофилю, как я, у Паиса была и другая причина. Ему нужно было точно знать, что нож убийцы поразил именно ту, кого он так боялся. Убей он по ошибке кого-то другого, сразу возникло бы множество осложнений. Генерал мог бы послать в Асват одного из посланников, знавших женщину в лицо, но ни один из них, как со стыдом думал я, не был бы столь наивен, чтобы поверить в россказни об аресте, если бы вместе с ним туда был отправлен незнакомый человек, тщательно скрывающий свое лицо. «Какой же ты дурак, — говорил я себе. — Напыщенный дурак, вообразивший о себе невесть что. Как ты мог подумать, что генерал Паис выбрал тебя из-за твоих способностей? Ты всего лишь орудие в его руках».

Человек в каюте глубоко вздохнул во сне и заворочался на подушках. «Вот сейчас возьму и убью его», — пришла мне в голову дурацкая мысль. Например, можно пробраться в каюту и пронзить его мечом. Да, но хватит ли у меня духу убить человека в бою, не говоря уже о том, чтобы хладнокровно заколоть спящего? До сих пор я принимал участие только в учениях, боевого опыта у меня не было. И генерал Паис это прекрасно знал. Ну еще бы. А что если попробовать? А что если этот человек вообще никакой не убийца и я построил дом из дыма своих страхов и фантазий? При одной мысли об этом мне чуть не стало плохо. «Ты же солдат, выполняющий приказ», — сказал я себе. И этот приказ состоит в том, чтобы сопроводить в Асват некоего наемника, оказывая ему всяческую помощь. А что приказано самому наемнику, мне неизвестно. Глупые сказки генерала, разумеется, не в счет. Какой-нибудь исполнительный и разумный молодой офицер выбросил бы из головы все сомнения и делал, что ему велят, а об остальном пусть думают другие. А я? Я разумный? Я исполнительный? Если мои страшные предположения окажутся верными, смогу я стоять в сторонке и наблюдать, как убийца будет выполнять приказ без решения суда, без хотя бы письменного распоряжения? И, о боги, я же хотел поговорить с той женщиной о своей матери! Я хотел сделать это на обратном пути, но если ее собираются убить, а я это допущу, потому что обязан исполнять свой долг, как я смогу с ней поговорить?

Мне еще никогда в жизни не было так одиноко. «Интересно, как бы поступил на моем месте отец?» — спросил я себя и сразу нашел ответ. Отец был человеком, который построил свою жизнь на риске. Он не боялся вложить все, что у него было, в новый караван, не имея никаких гарантий на успех. Он всегда был честен и принципиален. «Камен, — говорил он, — не важно, какую цену тебе придется платить, но, прежде чем спорить с начальством и тем самым рушить свою карьеру, ты должен быть абсолютно уверен, что имеешь основания для подозрений».

Тяжело вздохнув, я перевернулся на бок, подложив под щеку ладонь. В ушах звучал голос отца, который постепенно превратился в мой собственный. Мне нужно твердо знать, что мои подозрения верны. Разумеется, я не стану, как дурак, спрашивать наемника, каковы его намерения; мне придется ждать, пока он выдаст их сам, что, конечно, очень опасно, поскольку, если он и в самом деле наемный убийца, то не позволит мне встать у него на пути и тем самым лишить его возможности заработать. Я для него никто, пустое место, и он, не задумываясь, сметет меня с дороги. По моим подсчетам, до Асвата осталось примерно три дня пути. Еще три дня, чтобы принять окончательное решение. Я начал молиться Вепвавету, горячо и упорно.

Мы встали на якорь за какой-то деревушкой душным и жарким вечером, когда солнце уже уходило за горизонт и его последние лучи окрасили реку в розовый цвет. Я смутно помню бухточку, полузатопленные деревья, тесно обступившие ее берега, и крутой изгиб, который делала река и который полностью скрывал от посторонних глаз любое судно, зашедшее в эту бухточку. Я запретил повару разжигать жаровню, и мы принялись за холодный ужин — копченая гусятина, хлеб и сыр, — а дневной свет в это время угасал, птицы замолкали, и вот наконец наступила полная тишина, нарушаемая лишь тихим журчанием воды.

С трудом заставив себя поесть, я допивал пиво, когда в стену каюты, возле которой я сидел, постучали. Вздрогнув от неожиданности, я уставился на стену; во рту, несмотря на пиво, внезапно пересохло. Из каюты раздался глухой голос.

— Офицер Камен, — произнес он, — вы меня слышите?

У меня перехватило дыхание.

— Да.

— Хорошо. Мы в Асвате. — Это было скорее утверждение, чем вопрос, но я ответил:

— Да.

— Хорошо, — повторил наемник. — За два часа до рассвета вы меня разбудите и отведете к жилищу той женщины. Вы знаете, где она живет.

Человек произносил слова с сильным акцентом. По-египетски он говорил с трудом, словно давно не пользовался этим языком или плохо его знал, но его властная, уверенная манера не оставляла никаких сомнений в его прекрасной осведомленности. Должно быть, Паис рассказал ему все. Иначе как он мог знать, что я приведу его к жилищу женщины? Я глубоко вздохнул.

— Не очень-то хорошо будить человека только для того, чтобы арестовать, — сказал я. — Женщина испугается и растеряется. Почему бы не арестовать ее утром, когда она умоется, оденется и позавтракает? В конце концов, — смело добавил я, — она не совершила ничего страшного. Возможно, она не настолько безумна, чтобы оказаться под особым покровительством богов, ну, может, просто немного не в себе. Арестовывать за это, да еще ночью, довольно жестоко.

Последовало молчание; холодея от ужаса, я представил себе, как наемник улыбается. В каюте что-то зашуршало.

— Ее соседей и родственников беспокоить нельзя, — сказал наемник. — Так велел генерал. Если мы придем за ней утром, это увидит все селение. Там повсюду люди, и они очень испугаются. Ее семью мы известим об аресте позднее.

Я испустил глубокий вздох.

— Хорошо, — послушно сказал я. — Но с ней следует обращаться мягко и спокойно.

Ответа не последовало. У меня так пересохло в горле, что я мог бы выпить целую бочку пива, и я уже собрался сделать знак повару, но передумал. Нет, сейчас мне нужен ясный ум.

Мне нужно еще одно доказательство. Спустилась ночь, голоса гребцов смолкли, наступила тишина, а я лежал с закрытыми глазами и напряженно думал. Шло время, но спать не хотелось. И когда я уже было подумал, что, к своей великой радости, ошибся, раздался знакомый тихий скрип каюты. Я приоткрыл глаза. По палубе двигалась неясная тень, в которой я через несколько секунд узнал наемника. На этот раз он не был обнажен, на нем был его широкий плащ. Наемник спустился с ладьи. Я встал и тихонько подполз к борту. Человек как раз входил под деревья; через мгновение он исчез.

Опустившись на корточки, я уставился на доски палубы. Вряд ли наемник отправился убивать женщину, он не мог этого сделать, пока я не покажу ее. Нет. Он пошел на разведку, осматривать селение, все входы и выходы, а может быть, и подыскивать место для тайной могилы, где-нибудь в пустыне. Через два-три часа он вернется и будет спать, пока я его не разбужу.

Вернувшись на свое место и устраиваясь поудобнее, чтобы провести оставшиеся до рассвета долгие часы, я вдруг замер. Мысль пришла мне в голову внезапно, словно налетевший порыв ветра хамсин. Я громко вскрикнул, но сразу же зажал себе рот одеялом. Когда наемник избавится от женщины, он должен будет избавиться и от меня. Я нужен только для того, чтобы показать ее. Если он под каким-нибудь предлогом — а этого вряд ли можно ожидать — не отошлет меня подальше, пока будет исполнять свою работу, я стану опасным свидетелем, который, вернувшись в Пи-Рамзес, может разболтать обо всем сановникам более влиятельным, чем Паис, и таким образом направить удар на него. А как поступит наемник? Спокойно вернется на ладью и сочинит для гребцов какую-нибудь историю? Например, что женщина внезапно заболела и я остался ее охранять? Или просто исчезнет, оставив в пустыне две безымянные могилы? А Паис? Неужели моя смерть входила в его планы? Неужели он заранее придумал, что скажет моей семье, когда я не вернусь из поездки? Лгать легко, если тебя некому опровергнуть. «О, Камен, — думал я, — ты и в самом деле доверчивый, наивный дурак. Ты сам сунул голову в пасть льву и благодари богов, что он ее пока не захлопнул».