Дворец наслаждений

Паулина Гейдж

ДВОРЕЦ НАСЛАЖДЕНИЙ

Часть первая

КАМЕН

Глава первая

Стояли первые дни месяца тот, когда я впервые увидел ее. Мой командир, генерал Паис, приказал мне сопровождать царского посланника на юг, в Нубию, куда он направлялся с незначительным поручением; на обратном пути мы остановились на ночь в селении Асват. Река еще не начала подниматься. Она медленно несла свои воды. И хотя мы возвращались в прекрасном настроении, после долгого пути испытывали сильную усталость, а потому были очень рады добраться до нашей благодатной родной Дельты.

Асват — не то место, куда хочется заехать лишний раз. Крошечное селение, или, проще говоря, кучка глинобитных лачуг, зажатых между пустыней и Нилом; впрочем, здесь имеется довольно красивый храм, воздвигнутый в честь почитаемого в этом краю бога Вепвавета и расположенный на самой окраине Асвата, там, где река, петляя меж тенистых пальмовых рощ, течет совсем близко от селения. Посланник вовсе не собирался останавливаться в этом месте. Однако, к его крайнему неудовольствию, у нас лопнул давно стершийся канат, за которым мы с тревогой наблюдали последние дни, да еще один из гребцов вывихнул плечо, так что мой начальник с большой неохотой приказал повернуть к берегу и развести походный костер недалеко от местного святилища.

Наступал вечер. Спрыгнув на берег, я увидел за деревьями пилоны храма и небольшой канал, по которому должны были проплывать те, кто направлялся к своему богу. В лучах заходящего солнца — бога Ра — вода канала горела алым огнем. В теплом воздухе плавала пыль, и если бы не гомон и возня гнездящихся птиц, стояла бы полная тишина. Зная, какую ненависть питают местные крестьяне к слугам фараона, я ни за что не стал бы здесь останавливаться, но, памятуя о том, что должен охранять посланника, принялся внимательно осматривать берег, пока слуги собирали хворост для костра, а гребцы прилаживали новый канат. Разумеется, никакой опасности я не обнаружил. Если бы в этой поездке вестнику фараона действительно что-то угрожало, то сопровождать его мой командир послал бы не меня, а опытного воина.

Мне было шестнадцать лет. Два года назад я закончил обучение и не знал ничего, кроме суровых законов военной школы. Мне хотелось служить в одном из отдаленных фортов на восточной границе владений фараона, куда часто совершали набеги соседние племена, привлеченные плодородными землями Дельты. Там я надеялся покрыть себя боевой славой, однако, как я подозреваю, отец пустил в ход все свое влияние, чтобы спасти мне жизнь, в результате чего я остался служить в своем родном Пи-Рамзесе в качестве одного из стражников личной охраны генерала Паиса, где и началась моя нудная служба. Я по-прежнему обучался военному делу, однако теперь большую часть времени проводил, совершая обходы генеральского дома или стоя на часах перед дверями, ведущими в личные покои генерала Паиса, и наблюдая за бесконечным потоком входящих и выходящих оттуда женщин — знатных дам и прекрасных простолюдинок, веселых и разбитных или элегантных и холодно-сдержанных, ибо мой командир был красив, пользовался успехом у женщин и никогда не спал один.

Я говорю «отец», хотя мне известно, что я приемный сын. Мой родной отец был убит в одной из первых войн, начатых фараоном, мать умерла во время родов. У моих приемных родителей не было сыновей, так что они с радостью приняли меня в свою семью. Отец — весьма богатый торговец — очень хотел, чтобы я пошел по его стопам, но что-то говорило мне, что я должен выбрать профессию военного. Чтобы доставить отцу удовольствие, однажды я отправился с его караваном в Сабейское царство, мы везли туда редкие лекарственные травы. Но чем больше отец пытался заинтересовать меня видами незнакомой страны и переговорами с торговцами, тем скучнее мне становилось. Кончилось все тем, что после нескольких колких фраз и препирательств отец наконец уступил моим мольбам и по возвращении в Пи-Рамзес записал в офицерскую школу при дворце правителя. Вот почему я оказался возле маленького храма Вепвавета, бога войны, тихим теплым вечером месяца тот, названного так в честь бога мудрости, и вот почему сейчас впереди маячила деревушка Асват, справа тихо плескался Нил, а слева лежали крошечные и безлюдные свежевспаханные крестьянские поля.

Честно говоря, мне хотелось заглянуть в этот храм. Единственное, что осталось у меня после смерти родителей, была маленькая деревянная статуэтка Вепвавета. Сколько себя помню, она всегда стояла на столике возле моего ложа. Я поглаживал ее гладкую поверхность, когда ребенком плакал от обиды, нервно расхаживал возле нее, когда кипел от бешенства, и каждую ночь засыпал, глядя, как светильник бросает яркий свет на длинную волчью морду бога и его острые уши. Когда эта фигурка была рядом, я вовсе не чувствовал страха. Я вырос с твердым убеждением, что это моя родная мать послала Вепвавета охранять меня, и, пока он стоит, глядя немигающими глазами из глубины комнаты, мне не страшен никто — ни злые духи, ни люди. Статуэтка была сделана просто, но очень выразительно; искусная рука мастера в точности изобразила не только копье и меч в руках бога, но и вырезала на его груди иероглифы, означающие «Озаритель Путей», что наделяло статуэтку еще большей силой, я чувствовал это. Кто вырезал ее? Моя приемная мать этого, разумеется, не знала и просила не забивать голову всякими глупыми фантазиями. Отец же рассказывал, что, когда младенцем меня принесли в их дом, фигурка была завернута вместе со мной в льняные тряпки. Вряд ли мои настоящие родители когда-либо занимались резьбой по дереву. Старшие офицеры никогда не снисходили до ремесленной работы, а что касается женщин — ну какая женщина станет вырезать статуэтку бога войны? Не верил я также и в то, что она могла быть привезена из нищего селения Асват. Монту — вот величайший бог войны, но ведь и Вепвавет почитаем во всем Египте, так что в конце концов я пришел к выводу, что мой погибший отец, человек военный, когда-то купил эту статуэтку для домашнего алтаря. Иногда, когда я прикасался к ней руками, я думал о других руках — руках, которые вырезали ее, руках моего отца, руках моей матери, и тогда мне казалось, что, трогая пропитанную маслом деревянную поверхность, я создаю некую связь между ними и собой. В тот тихий вечер у меня появилась неожиданная возможность вступить в жилище моего бога и помолиться ему в его собственных владениях. Обойдя канал, я пересек крошечный передний дворик и прошел через пилоны.

Внешний двор храма уже погрузился в вечерний сумрак, и я с трудом различал под ногами его каменные плиты; гладкие колонны, окаймляющие двор, терялись в темноте. Подойдя к двойным дверям, ведущим во внутренний двор, я наклонился, снял сандалии и уже собрался было взяться за ручку, когда неожиданно услышал чей-то голос:

— Двери заперты.

Я мгновенно обернулся. Возле колонны стояла женщина, она выливала грязную воду из ведра. Швырнув на землю мокрую тряпку, она выпрямилась, упершись рукой в спину, и легкой походкой подошла ко мне.

— На закате жрец запирает двери внутреннего двора, — сказала женщина. — Таков наш обычай. Ночью в храм мало кто ходит. Люди слишком устают за день.

Она говорила как-то небрежно, словно в сотый раз повторяла давно заученный текст и мое присутствие ее совершенно не интересовало, но я разглядывал незнакомку с большим интересом. Ее речь не была похожа на резкий, невнятный говор египетских крестьян. Женщина произносила слова отчетливо и твердо. Кожа на ее босых грязных ступнях была грубой, руки также загрубели от работы, ногти были неровными и грязными. На ней была бесформенная рубаха, какие носили жены феллахов,[1] поверх нее — платье до колен из грубого полотна, подвязанное веревкой, как и ее жесткие черные волосы. На темно-коричневом лице женщины ярко выделялись ясные, умные глаза, которые, к моему величайшему изумлению, оказались прозрачного голубого цвета. Встретившись с ней взглядом, я вдруг почувствовал сильное желание опустить глаза, что меня крайне раздосадовало. Я был младшим офицером охраны самого правителя и никогда не смущался в присутствии каких-то крестьянок.