Негодяй в моих мечтах

Мэдлин потянулась к колокольчику, но Уилберфорс оказался рядом с ней прежде, чем она успела позвонить.

Я уже послал Бейливика принести из библиотеки карандаш, миледи.

Мэдлин растерянно моргнула.

– Как это… предусмотрительно… с вашей стороны, Уилберфорс.

Уилберфорс отвесил ей легкий поклон:

– Благодарю вас, миледи.

Раздался топот ног, обутых в гигантские ботинки, и Бейдивик появился на пороге с карандашом, зажатым в массивной руке.

– Это для вас, миледи.

Прю не оборачиваясь продолжала вглядываться в прижатую к стеклу записку.

– Вообще-то Билли-вик, это для меня.

Бейливик радостно усмехнулся из-за того, что она по рассеянности назвала его так, как зовет Мелоди. Уилберфорс остался невозмутимым.

Прю взяла карандаш и осторожно обвела им слабые линии. Затем она положила записку на стол.

Эйдан разочарованно нахмурился:

– Это какая-то чепуха.

Колин склонился поближе.

– Похоже на один из рисунков Мелоди. Вот эта фигура вполне может быть топором. – Он выпрямился. – Ее творчество полно ужасов.

– И кто в этом виноват? Пираты? – фыркнул Эйдан.

Все четверо смотрели на прямоугольник, похожий на топор, от которого тянулась длинная извилистая линия, напоминающая поводок.

– Это просто какие-то каракули, – вздохнула Прю.

– Нет, – раздался голос у нее из-за спины. – Это карта.

Они все разом обернулись и увидели возникшего позади Джека. Раскачиваясь на каблуках, он рассматривал записку. Эйдан вопросительно выгнул бровь:

– Полезный у тебя талант. Хотелось бы мне так иногда подкрадываться к Медди.

– Опыт военного разведчика, – коротко отозвался Джек. – Так что это за карта?

– Если только это карта. – Колин передал бумажку Джеку. – Ты видел ее и раньше. Это оборот записки, оставленной с Мелоди.

– На мой взгляд, это всего лишь каракули, – наклонилась поближе Прю. – Почему ты решил, что это карта?

– Потому что долго командовал неграмотными солдатами. Они могли только рисовать, и то плохо. – Джек продолжал всматриваться в записку. – Эта форма кажется мне знакомой. Немного напоминает…

– Сент-Джеймс-парк! – воскликнула Мэдлин.- Куда мы водим Мелоди, кормить уток! Это поводок топора… а сам топор – это Грин-парк.

Колин склонился над запиской.

– Тогда это Стренд, улица, идущая вдоль берега Темзы на восток.

– Поглядите! – Палец Мэдлин ткнулся в какой-то значок у пересечения Стренда и еще одной линии. – Кажется, это обозначает собор Святого Павла.

Прю коснулась странного, похожего на маргаритку знака в конце Стренда. – Тогда что это может быть?

– Что? – рассмеялась Мэдлин. – Разумеется, Треднидл-стрит где скрещиваются все улицы!

– В Лондоне этот перекресток знает каждый. Колин кивнул и нахмурился. – Так зачем же кому-то понадобилась карта дороги к Треднидл-стрит?

– Не к, – пояснил Джек, – а от.

– Конечно, – выдохнул Эйдан. – От нее к «Браунсу». Все вдруг стало ясным.

– Мы нашли эту нянечку Прюит! – пробормотала Прю.

– Это Джек нашел, – уточнил Колин. – Я за это не отвечаю.

Никто не заметил, как Медди больно пнула под столом Колина, но он резко попятился с гримасой боли.

– Простите.

Джек повернулся к друзьям:

– Но зачем разыскивать нянечку Прюит? На его вопрос Эйдан лишь растерянно моргнул.

– Разумеется, чтобы отыскать семью Мелоди. Эта Прюит наша единственная надежда.

«Я ее семья. Это не Амариллис была со мной в ту потрясающую, чудесную ночь. Это была робкая юная Лорел. Девушка, с которой я почти не разговаривал… И сейчас я держу ее на чердаке».

Но возможно, сейчас был не лучший момент сообщать Эйдану и Колину, что они зря тратят время…

Его друзья были счастливы. Это было видно по сиянию глаз. Своей злосчастной исповедью он лишь замутит их счастье. Он похитил и запер Лорел в надежде заставить ее полюбить себя… Нет, выйти за него замуж. Бесчестный поступок.

Нет, пусть лучше они остаются в блаженном неведении. Он не может просить их выбрать между преданностью ему и нарушением чести. У него самого никакой чести не осталось.

И потом, если они узнают, что Мелоди и вправду его дитя и доказательство этого сейчас просыпается в своей тюрьме на чердаке, им не нужна будет помощь нянечки Прюит в розысках «настоящей» семьи Мелоди.

А Джек хотел получить кое-какие ответы. Ему нужно было это, чтобы сообщить Лорел. Возможно, если он узнает, что короткая жизнь Мелоди до сих пор была счастливой, для Лорел это станет шагом к тому, чтобы простить его. Он хотел понять, что именно произошло с Лорел три года назад. Несомненно, ее каким-то образом лишили ребенка… ограбили. Желание узнать и понять жгло его внутренности раскаленным углем.

В нем проснулось любопытство. И это тоже было внове.

А что касается Эйдана и Колина?… Он все равно не сможет отговорить их от поисков. Поглядев на друзей, Джек вдруг осознал, что легко переносит их общество. И это тоже было новым для него ощущением.

– Мы отправимся немедленно, – заявил Эйдан, но голос его звучал скованно.

– Нет. – Несмотря на предыдущую решительность, Мэдлин еле выдохнула эти слова.

Прю отвела глаза от мучительно напрягшегося лица подруги.

– К тому времени как вы туда доберетесь, будет уже слишком поздно. День кончится.

Колин задумчиво кивнул:

– Тем более что завтра рыночный день, и будет больше народа для расспросов.

Джек смотрел мимо них в окно.

– Мы возьмем с собой Мелоди.

– На рынок? – удивленно нахмурился Колин, Эйдан поднял брови:

– Конечно! Тот, кто хоть раз видел Мелоди, никогда ее не забудет.

Джек кивнул и повернулся к выходу из комнаты. Переступая порог, он расслышал, как Мэдлин прошептала Прю:

– Как он может так спокойно говорить о том, чтобы отдать ее?

«Я ее отец. Я никогда никому ее не отдам! Даже женщине, которая ее родила».

Ему пришло в голову, что, будучи женщинами, леди Мэдлин и леди Ламберт не поймут этого никогда… и если они будут против, это решение может стоить Джеку последних оставшихся у него друзей.

В памяти возникли синие глаза дочери, озарившие своим сиянием его серый мир. Джек сжал кулаки.

Что ж, оно того стоит.

«У нее мои глаза».

На чердаке, где солнечный свет с трудом пробивался сквозь грязное окно, Лорел не могла отвести взгляда от своей дочурки. Она всматривалась в нее так жадно, что начало жечь глаза.

«Мои глаза. Мои волосы. А нос моей матери. И подбородок Джека… Все такое маленькое, женственное и милое».

А Мелоди сидела, обхватив руками маленькие коленки и запрокинув голову, глядела на Лорел из-под темных ресниц теми же синими глазами, которые Лорел каждый день видела в зеркале и на лице сестры.

«Моя. Моя плоть и кровь. Мое сердце».

Лорел вдруг осознала, что прижимает раскрытые ладони к животу, словно защищая его осиротевшую пустоту. Но ей больше не нужно было тосковать. Не нужно грустить и мучиться. Мелоди была перед ней.

Живая и такая красивая.

– Привет. – Неужели это прозвучал ее голос, такой слезливый и задыхающийся? Лорел откашлялась. – Хочешь выйти сюда?

Мелоди поспешно покачала головой:

– Мне не нравится чердак.

Лорел, кивнув, огляделась вокруг.

– Да, пожалуй, на чердаках страшновато.

– Не страшновато. – Мелоди наклонилась вперед и села по-турецки, подоткнув юбку. – Там был плохой человек. – Она произнесла это быстро, в одно слово. – Плохой человек заставил меня вылезти в окно.

Лорел растерянно заморгала. Тут явно была целая история. Никакой разумный человек не станет заставлять ребенка вылезать в окно.

– Где теперь этот плохой человек?

– Умер, – спокойно, как о чем-то обычном, сообщила Мелоди. – Медди сказала, что следует говорить «упокоился», но папа говорит просто «умер».

Мелоди разгладила ленточку, которой было подпоясано ее платьице.

Лорел хотелось стиснуть ее в объятиях, так чтоб она пискнула и никогда-никогда не отпускать. Но, взяв себя в руки, она с железной выдержкой решила просто повторить позу Мелоди и уселась на пол тоже по-турецки.