Моника (ЛП)

- Она любила и любит тебя. Если ты доверяешь мне, то узнаешь, что я очень ревностно отношусь к чести, как и ты.

- Я всегда в это верил, меня удивляет твое поведение.

- Сядь и выслушай. Это не то, что можно сказать в двух словах. Тем не менее, хотя я не должна говорить, но не могу скрывать. Она, униженная твоим поведением, не говорила, а ты должен узнать. Ренато, Айме подарит тебе сына.

- Что? Что? Сына!

Медленно Ренато сел, откинувшись, прикрыв глаза, приоткрыв губы, и вся его злоба, ревность, ненависть, разрушенная любовь, ослабели. Прозвучали неторопливые и нежные слова матери:

- Ты бы совершил безумную несправедливость из-за ревности. Я не прошу тебя принять все, не говорю тебе бросаться в ее объятия, это не в твоем характере. Она, как жена, тебе не изменяла. Возможно, ее грехи незначительные, и кое-что тебе следует пересмотреть. Она даст тебе сына! Она станет матерью!

7.

Глаза Моники медленно приоткрылись, она приходила в себя. Свет причинял боль, и она стала смотреть через полуприкрытые веки, изучая странное место, где находилась. Большие глаза бывшей послушницы полностью распахнулись, она посмотрела на благородное и серьезное лицо незнакомого человека, одетого в черный костюм, склонившего седую голову и делавшего в тетради заметки. Она лежала на кровати, на толстом шерстяном матрасе. Мысли в больной голове словно вибрировали, скользили лениво и неуверенно. Она лежала на подушках, изящных простынях, одетая в чистый белый балахон. Слабые руки немного отогнули простыню, светлая голова со спутанными волосами с усилием приподнялась. Она попыталась встать, когда…

- Черт возьми, вы уже очнулись! Как вы себя чувствуете?

Человек, одетый в черное встал, опрокинув табуретку, к которой уже привык, подошел к больной, чтобы отыскать пульс, посмотрел усталыми и добрыми глазами, в которых показалась надежда, и посоветовал:

- Не трудитесь говорить; не делайте усилий. Вам лучше, знаете? Вам намного лучше, но следует быть благоразумной. Теперь я велю послать за кое-чем, что вам нужно принять.

Светлая голова Моники вздрогнула, напрасно пытаясь определить видения, которые вихрем проносились в ее мозгу. Кто этот человек? Где она находится? Жива или мертва? Спит или потеряла рассудок? Она не припоминала это помещение, что когда-либо спала в этом месте, только свежий воздух из окон доносил резкий запах селитры и йода. Воздух ближнего моря. Она на корабле, да, на корабле, и очень больна. Но как она здесь оказалась? Откуда этот корабль? Образы прояснялись. Она вспомнила долину в Кампо Реаль, роскошный дом Д`Отремон, Софию, Ренато, Каталину, Айме, Хуана. Хуан Дьявол! И поняв, где она находится, разразилась рыданием:

- Боже мой, Боже мой!

- Что с вами? – обратился внимательно доктор. – Вам больно, что-то мешает? Скажите, дочка, говорите без утайки. Постарайтесь объяснить, что вы чувствуете. Я доктор Фабер, ваш лекарь, и уже три дня с вами, хотя вы и не помните, не видели. У вас была сильнейшая лихорадка, но все худшее позади, и с Божьей помощью…

- О, Иисус! – воскликнула Моника с испугом на бледном лице.

- Что с вами? Что произошло? Успокойтесь. Почему вы так испугались? Ничего не случилось, уверяю вас… – Доктор Фабер напрасно пытался успокоить ее, но ослабевшая Моника снова упала на кровать, и он упрекнул:

- Ах, черт! Вы появились так внезапно, напугав меня и ее. Посмотрите, как глупо произошло, что она чуть не упала в обморок.

Тихий и грустный мужчина, чье присутствие вызвало упадок духа Моники, медленно приближался и остановился, глядя на нее. Уже без лихорадочного румянца, щеки Моники стали белее простыней. Он смотрел на нее, находя ее красивой, необыкновенно красивой, несмотря на слабость, нездоровье; болезненная красота делала ее похожей на ребенка.

- Ей лучше, правда, доктор?

- Несомненно лучше. Но эта слабость... По крайней мере, я думаю, что она пришла в себя!

- Вы можете меня оставить с ней, доктор?

- Нет, доктор, не уходите! – встревоженно взмолилась Моника, пользуясь правами больной.

- А? – удивился доктор. – Ваш муж хочет поговорить с вами наедине, дочь моя. – И повернувшись к Хуану, порекомендовал: – Кабальеро, думаю, речь идет о капризе больной, но осмелюсь попросить вас…

- Не беспокойтесь, доктор, – прервал Хуан со спокойной вежливостью. – Я ухожу.

Постепенно шум шагов Хуана стих, и Моника снова прикрыла глаза, чувствуя упадок тела и духа. Она знала, где она, с ужасом вспомнила, что произошло: это каюта Люцифера, и она замужем за Хуаном Дьяволом. Бледные образы кошмара, случившегося в Кампо Реаль, танцевали сарабанду в ее затуманенном разуме. Затем ужасно быстрый бег по полям, борьба на побережье, руки человека, который крепко держа ее, тащил на корабль и бросил в грязную каюту, а затем тень, темнота, красные облака лихорадки. Больше она не помнила, не могла вспомнить. Что еще могло произойти? Трусливые моряки не способны были помочь, и Бог, к которому она взывала, не предотвратил этого.

- Сколько часов я на корабле, доктор? Когда мы отправимся в Сен-Пьер? Когда вас позвали?

- В Сен-Пьер?

- Да, доктор, в Сен-Пьер. Корабль бросил якорь. Или нет? Мы не в порту? Не в Сен-Пьере?

- Мы в заливе, перед Гран Буром, столицей Мари Галант. Ваш Сен-Пьер во многих сотнях миль отсюда на юг.

- В таком случае, я одна, покинутая? – испугалась Моника.

- Думаю, «покинутая» это не совсем правильное слово. Ваш муж – сильный юноша и суровый, как хороший моряк, если честно, скажу вам, что по крайней мере, за четыре дня, в течение которых вы находились на Мари Галант, вам не становилось лучше. Он по возможности преобразил эту маленькую пещеру. Не забыл ни одного расхода и обеспечил вам самые лучшие удобства. Конечно, вас необходимо снять с корабля и отправить в больницу. Я намекал вашему мужу на возможность оставить вас здесь, чтобы они продолжили путешествие, но он не согласился, и мне это показалось разумным. Когда я увидел, как он заботится и ухаживает за вами, то понял, что будет очень жестоким разделять вас.

- Он ухаживал за мной? Заботился?

Внезапно Моника замолчала. Она вцепилась в край простыни, чтобы не закричать, потому что ужасная мысль сверкнула в ее мозгу. Почему за ней ухаживал Хуан Дьявол? Почему проявил великодушие и человечность? Почему потратил усилия и деньги, чтобы сохранить ее жизнь, потому что ужасающий брак уже свершился, она в самом деле его жена, против воли, в бессознательном состоянии, он сделал ее своей, и она всецело жена Хуана Дьявола?

- Не хотел быть невежливым, сеньора. Хм… Мольнар – ваша фамилия; вы сеньора Моника де Мольнар, не так ли? Ладно, не хочу быть нетактичным, но я хотел бы уверить вас, что я ваш друг и готов помочь вам всем необходимым. Я доктор Алехандро Фабер, главный медик больницы Гран Бура, французского городка, вдовец и в годах, о чем говорят мои седины. У меня нет семьи, а вы чрезвычайно напоминаете мне единственную дочь, которую, к сожалению, я потерял, когда ей было пять лет. К тому же, мое расположение к вам возникло непроизвольно, уверяю вас, со мной вы можете быть совершенно откровенной. Вы хотите попросить меня о чем-нибудь? Чего-нибудь желаете? Есть что-то, что я мог бы для вас сделать?

С каким отчаянным порывом закричала бы Моника о помощи, поддержке, защите от Хуана Дьявола! С каким болезненным желанием попросила бы этого старика разорвать эти цепи, вытащить ее из каюты, оставить этот корабль, и никогда бы не видеть больше суровое и беспощадное лицо Хуана Дьявола! Но непреодолимый стыд парализовал ее язык и руки, словно сильнейшее смущение, которому нет имени, единственное убежище ее достоинства. В конце концов, разве не она дала это право Хуану Дьяволу? Как она может просить помощи, не сообщив при этом ужасных обстоятельств, заставивших ее пойти на этот риск? Тело и душу тряхнула лихорадочная дрожь, но так и остановилась.

- Я не смею просить вас. Вы не могли бы написать моей матери, доктор Фабер?