Там за Вороножскими лесами. Зима (СИ)

- Голова у нее от духоты закружилась, - спокойно ответил воевода, умело скрывая раздражение, - пусть у себя отдохнет.

- Что-то Федор у тебя все домочадцы расхворались, - Липовецкий князь подмигнул брату, - видно плохо ты о них заботишься.

- Как умею, - сухо отозвался воевода.

Холопки принесли новые крынки с квасом, и стали обносить гостей. Одна дородная телом девица замешкалась за спиной у Демьяна и вдруг сунула ему что-то за шиворот. Легкое и шуршащее, это что-то скользнуло вдоль хребта и осело в районе поясницы. Олексич удивленно уставился на девку, но та даже не поворотила головы, продолжая подливать квас гостям. «Это же береста, - парень начал прощупывать пальцами через рубаху загадочный сверток. - Это от нее, точно от нее! Надо переговорить с этой девицей». Холопки, выполнив работу, стали выходить. Демьян быстро вскочил из-за стола.

- Ты, куда это, Робша? - схватил его за руку Миронег.

- До ветру, - буркнул Олексич.

В плохо освещенном переходе он догнал пухленькую девушку.

- Эй, подожди, - шепнул он ей. Девица вздрогнула и ускорила шаг, но Демьян в три прыжка догнал ее, перегораживая рукой дорогу.

- Не бойся, мне лишь узнать...

- Что ж вы липовецкие-то неугомонные такие, уж и к холопкам моим пристаете, - раздался насмешливый голос воеводы.

- Он ко мне не пристает, - испуганно пискнула девица, - заблудился боярин, спрашивал, как на двор выйти.

- Вона как, - всплеснул Федор руками, - так ступай прочь, сам боярина уважу.

Девка, подобрав подол, кинулась бежать.

- Знатная рубаха у тебя, Демьян Олексич, где взял красоту такую? - ласковый голос холодком пробежал по спине молодого боярина.

- Где взял, там уж нет, - с досадой огрызнулся Демьян.

- Нет, это уж точно, - взгляд Федора цепко уперся в Олексича. - Все б вам на чужое рот разевать.

- Мне чужого не надобно, а свое заберу, - мрачно ответил Демьян.

- А твое ли? - воевода сузил глаза.

- Мое.

Федор вдруг расхохотался и отечески потрепал парня по голове.

- Хороший ты вой, Демьян Олексич, только не с теми князьями в одной упряжке бегаешь.

- А в Переяславле, значит, лучше князья сидят? - хмыкнул Демьян.

- Тише. Нынче при тихих спокойней живется.

- Ну, это поживем - увидим, при ком там спокойней.

- Думаешь, тебе твои пожить дадут? - очень серьезно без всякой усмешки спросил Федор.

- На все воля Божья, - перекрестился парень, ему хотелось быстрей закончить неприятный разговор.

- Это точно, - осенил себя распятьем и воевода, - вот еще, что, - из благодушного лицо Федора вдруг стало жестким, каменным, - ежели напакостите тут, живыми с заставы не выпущу.

- Грозишь? - Демьян выдержал тяжелый взгляд. - Тебе ли грозить, нас в три раза больше.

- А мы все ходы да выходы знаем, и умирать тоже умеем, надо будет и бабы топоры в руки возьмут. Понял?

- Не станем мы пакостить, князь тебя обидеть не хотел.

- И тебе то делать не советую.

- Я на твою жену взгляд не кидал! - разозлился Демьян.

Воевода расхохотался, но каким-то злым смехом.

- Я те не про жену... говорю же, не твое, так и руки нечего тянуть.

- Не пойму я, о чем ты, - пожал плечами Олексич.

«Неужто рубаху признал, да думает, что я с бродниками в сговоре? Да плевать!»

- Это хорошо, что не поймешь. Может и я обознался, - опять добродушным тоном сказал Федор, как будто и не было угроз.

Он незаметно довел Демьяна до сеней.

- Вот тебе и двор.

- Благодарствую, - буркнул молодой боярин.

«Не зря воеводу местные боятся, я на месте князей за бороду бы его не дергал». Парень тряхнул головой, словно сбрасывая тяжелый разговор.

Глубокой ночью в своей избе, озираясь на спящих по лавкам воев, Демьян пробрался, наконец, к лучине, чтобы прочитать заветную бересту. Смешным детским почерком были выведены кривые пляшущие буквы: «В полдень на кладбище. Агафья». «Агафья, ее Агафьей зовут! Как же я сразу не догадался? К Матрене посылала, говорила: «Скажешь, что от Агаши». Так она свое имя и называла. Но почему на кладбище? А вдруг это не она писала, может это ловушка? Все проверить надобно, уж здесь зевать нельзя». Он начал трясти за ногу Первушу, тот резко сел, по привычке хватаясь за кистень:

- А, что?

- Кладбище у них где? - шепнул Демьян.

- Какое кладбище? - десятник непонимающе потер лоб.

- Ну, где они покойников своих хоронят?

Первуша подозрительно скосил глаза.

- Демьян Олексич, ты ляг, проспись, а завтра на трезвую голову мы об их покойничках и потолкуем, - пропел он ласково, как малому дитяте.

- Я не пьян! - возмутился Демьян.

- Конечно, не пьян, только проспаться надобно, хмель весь и выйдет.

- Ладно, ложись, - смирился Олексич, видя, что ничего не добьется.

Первуша тут же, как сноп, повалился на лавку и раскатисто захрапел.

- Я знаю, где у них кладбище, - из угла подал голос Проня.

- Тебе-то откуда знать? - недоверчиво подступился к нему боярин.

- Как откуда? Это ж первое дело, о чем на новом месте расспросить нужно.

- А-а-а, - протянул Демьян, - и показать сможешь?

- Смогу, здесь недалече.

- А Вьюн с див воротился?

- Так под вечер еще, как вы на пир ушли, а он заявился. Стерлядку от старцев на гостинец тебе привез.

- Значит, завтра с собой его возьмем. Оружие проверь и броню надень, пригодиться может.

- На кладбище? Да нет, здесь тихо, нечистая не лютует. Отец Леонтий молитвы крепко читает, все спокойно. Но если, боярин, опасаешься, так я заговор от упырей знаю.

- Тьфу на тебя, дурень, - в сердцах плюнул Демьян, - живых опасаться надо, против них броню и оденем.

- А кто такие? - заволновался Проня.

- Пока не знаю, может тати... а может и нет никого. Спать давай.

[1] - Повой - головной убор замужней женщины.

[2] - Оплечье - ожерелье или воротник, украшенный вышивкой.

[3] - Челюдинки (челюдь) - прислуга.

3.

Утро встретило Демьяна хмурым серым небом и густым туманом. Под снегом проступала вода, она неприятно хлюпала под сапогами. Вороножские леса обнимала оттепель. Сырой воздух пах мокрой корой. Тишину по-весеннему задорно прорезало треньканье синиц.

Сильно переметенная снегом и от того едва приметная тропинка уходила на северо-восток, пропадая в густой дубраве. Проня суетливо бежал впереди, указывая дорогу. Демьян с Осипом шли чуть поодаль, переговариваясь о житье-бытье старцев в дивах. Вьюн рассказал, что у иноков все ладно, отощали только сильно. А вот бродник раненый пропал.

- Как пропал? - удивился Олексич.

- Афоня говорит, броднику стало лучше, подниматься начал, до отхожего места сам уж доходил. Нахохленный как сыч все молча сидел, со старцами не говорил, да и они с ним не особо. А в один день Бог дал в сети рыбы много: щурят трех и окуньков с два десятка, Афонька говорит, жирные такие были, ну и мелочь всякая. Так вот на следующий день встали, ни бродника, ни рыбы. Все забрал и ушел, следы на полдень указали. Да старцы только перекрестились. А Афоня как радовался, очень уж разбойная морда эта ему не нравилась.

- Значит не к Вороножу, а в степь пошел? - задумчиво проговорил Демьян.

- Конечно, в степь своих догонять. Что ему под Вороножем делать?

- Да, говорят, здесь тоже тати бродят, - Олексич настороженно оглянулся, - может, в логово к ним сегодня забредем. В оба смотри, на кладбище в засаду заляжем и до полудня сторожить станем.

- Так надо было больше людей взять, - удивился Вьюн.

- Не могу я, Оська, больше людей взять, - слегка покраснел Демьян. - Свиданье мне здесь одна девица назначила, а я со всей дружиной заявлюсь, то как будет?

- А тати причем здесь? - не понял Вьюн.

- Да по всему, видать, она бродникова дщерь. Мало ли, за ней ведь следить могут, так в ловушку угодим. Вот я и говорю, ухо нужно востро держать.

- Постараемся, - разглядев смущение Демьяна, заулыбался Осип.

Вот за это Олексич и любил Вьюна, ни тебе советов, ни упреков, ни наставлений, как это водилось у десятских, которые кланялись вроде низко, а ввернуть свое слово поперек молодого боярина никогда не стеснялись. Уж Горшеня с Первушей с вопросами бы прижали Демьянку вон к тому дубку, зачем ему с татевой дочкой встречаться. А Оська без расспросов готов полдня в мокром снегу девиц сторожить. Олексича немного мучила совесть, что не дал парню с дороги отдохнуть, но довериться он мог только Вьюну. Тот и сам будет помалкивать и болтливому Проньке рот заткнет.