Династия

Джо склонился над кружкой Элеоноры, чтобы выполнить приказание Роберта и для того, чтобы скрыть улыбку. Он очень любил своего хозяина, почти так же, как и свою госпожу, но он понимал, что это очень простодушный человек. А хозяйка точно знала, как с ним справиться. Роберт Морланд мог сколько угодно говорить о времени, когда он «станет хозяином фермы», у Джо не было сомнений, кто по-настоящему будет тогда заправлять делами.

Роберт выпил еще эля, чувствуя, как с каждой кружкой мир окрашивается во все более веселые тона.

— А теперь, моя дорогая, — сказал Элеоноре Роберт, — ответьте мне, как сегодня вели себя мои девочки? Чем они занимались? Анна, иди сюда и поговори со мной по-французски, чтобы я мог понять, насколько хорошо ты продвигаешься в нем.

— У нее уже были уроки сегодня, а маленькая Хелен выучила новую песенку, хотя, возможно, она уже и забыла ее к этому времени. Да, малышка?

Она подняла темноволосую девочку к себе на колени, и Хелен застенчиво кивнула головой, так и не вытащив пальца изо рта.

— А крошка сорвала головки со всех цветов, — добавила Ани, — а еще она играла с пчелой, и та ее не ужалила. У нее прекрасно получается ладить с животными, доложу я вам.

— Это правда, сэр, — подтвердила Анкарет. — Она ездит на Джелерте, как на лошади.

Пока Анна разговаривала с отцом по-французски и он хвалил ее за усердие, Изабелле разрешили проехаться по саду верхом на собаке. Джо помогал малютке, а женщины наблюдали и смеялись, и даже Хелен вытащила пальчик изо рта и улыбалась. Робертом опять овладело чувство покоя.

Элеонора ждала появления ребенка двадцать первого августа. Вскоре после празднования третьего дня рождения Анны она собрала всех своих женщин и стала готовиться к родам. Мужчин на это время переселяли в нижние этажи дома. Эдуард Морланд уже не спал в этой комнате, а поселился на первом этаже. Так он мог отдыхать, когда ему хотелось, не ставя в известность других. Кроме того, его мучили сильные боли, поэтому спать одному было удобнее: он мог зажечь свечу ночью и никого при этом не будить. Уильям спал в холле поблизости. Ему не нужны были специальные распоряжения от Роберта, чтобы знать, что он должен постоянно следить за состоянием своего старого хозяина. Часто, когда у Морланда была особенно плохая ночь, Уильям появлялся на пороге комнаты с бокалом подогретого пива, куда он или Жак иногда добавляли щепотку мака.

С огромной неохотой Морланд передавал свои дела Роберту, но по мере того как ему становилось все сложнее справляться с работой, его сын чувствовал себя все увереннее. Морланд выезжал на поля каждый день, хотя не мог теперь подолгу ходить, потому что быстро утомлялся. Его часто можно было увидеть верхом, прямо сидящим в седле. Он не мог допустить, чтобы работа на ферме не контролировалась. Его настроение полностью зависело от его состояния — если боль усиливалась, то и характер портился сразу. Работники, тем не менее, работали на совесть, так как любили Морланда вопреки его грубости и резкости. Для них он был прежде всего справедливым и щедрым хозяином. Когда боль одолевала его настолько, что он не мог покинуть дом, он без конца ворчал и бушевал, посылая слуг каждые полчаса, узнать, что делают его домочадцы и работники.

В такие дни Роберт принимал на себя все обязанности, но делал вид, что нуждается в совете отца по любому поводу. Джо тоже, будто ненароком, попадался ему на глаза, чтобы рассказать последние слухи и новости, которые сообщил всадник, проезжавший по Большой южной дороге. Ани как бы спохватывалась, что потеряла Изабеллу, когда та уже приползала в его комнату. Маленькая Анна обязательно хотела прочитать свой последний выученный урок дедушке. Все эти хитрости были так организованы, чтобы Морланд не смог подумать, будто его жалеют, иначе он пришел бы в ярость.

Даже Элеонора, хотя и не могла заставить себя проникнуться любовью к больному свекру, в глубине души очень сочувствовала ему. Было ясно, что он смертельно болен. Морланд преодолевал эту боль только благодаря своей железной воле. Он высох и напоминал ходячий скелет, его кожа приобрела нездоровый серо-голубой оттенок, а волосы побелели за считанные недели.

При такой картине болезни говорили, что человека съедают изнутри паразиты, и исцеления от этой хвори не существует.

В тот день, когда Элеонора стала готовиться к родам, Морланд остался в своей комнате. Его кровать была придвинута к окну, так чтобы он мог видеть все происходящее во дворе. Передвижения, которые он наблюдал, казались ему глупыми и неправильными, вызывая у него беспокойство и раздражение. Он словно напряженно прислушивался к чему-то, когда Роберт зашел к нему дать подробный отчет за утро.

— …и я поместил в загон еще сотню овец, пока Бен и Эллинг заделывали дыры в плетне вокруг пастбища. Отец, вы меня слушаете?

— Да, да, — сказал Морланд раздраженно, но его глаза не отрывались от окна. Исхудавшей рукой он гладил голову старого гончего пса, который сидел у кровати хозяина, не отрывая от него грустного взгляда.

— Я слышу тебя. Что еще ты хочешь мне сказать?

Роберт напряг свое воображение.

— Жак готовит пару жареных голубей в молочном соусе вам на обед…

— Только не о еде! — гаркнул Морланд. — Тебе что, о чем-то более интересном нельзя со мной поговорить?

Роберт вспыхнул, но постарался не придавать значения словам отца, объясняя их его болезнью. Морланд довольно хмыкнул, видя смущение сына, и его настроение тут же улучшилось. По крайней мере, в его жизни все еще оставались хоть какие-то забавы. Внезапно он насторожился и внимательно прислушался, затем расслабился снова, потому что, казалось, не услышал того, чего ждал.

— Где все? — спросил он. — Где дети?

— Дети в саду с Анкарет. Наверное, вам послышался какой-то шум из-за нее. Она иногда не может справиться с ними.

— Я не слышал никакого шума, — ответил Морланд ровным голосом.

— Я думал…

— А где Ани? Ведь она выполняет обязанности няньки?

— Но она с Элеонорой, — ответил Роберт.

Морланд кивнул и добавил:

— Конечно. Какие новости у мадам?

— Новостей пока нет. Сегодня я еще не разговаривал с ней, но если бы начались роды, они тут же сообщили бы мне.

— Столько чертовой суеты, — Морланд скорее размышляя вслух, чем обращался к своему сыну. — Я не помню, чтобы ваша мать запиралась в спальне за неделю до того, как она ожидала Эдуарда или тебя.

— Но впереди не неделя, а всего три дня, отец, — сказал Роберт примирительным тоном. — Некоторые леди начинают готовиться к родам за многие недели.

— Не вздумай поучать меня, как ведут себя все эти знатные дамы, — снова повысил голос Морланд. — Может, я и простой овцевод, но знаю обо всех премудростях светской жизни больше тебя. Я останавливался в их поместьях очень часто: у лорда Эдмунда, лорда Бедфорда, упокой, Господи, его душу, у герцога Хамфри, герцога Йоркского. Я знаю их, и они знают меня. Эдуард Морланд? Да, да, конечно, это человек известный, так они скажут. — Роберт кивал, не перебивая отца. Морланд тем временем продолжал: — И король, сам король. Мы все стояли плечом к плечу, когда отправлялись во Францию. Король Гарри, — вот как мы его называли. Мы были его плоть и кровь, он знал, как заставить себя любить. Великий король, великий солдат, а знал нас всех по именам, как если бы нас была горстка людей. Мы и он — вот как мы себя чувствовали. И мы били французов, хотя их было в десять раз больше на поле боя, чем нас.

Роберт слышал эти рассказы уже много раз, и не только от своего отца, но и от любого, кто считал себя ветераном французских войн. Это время они никак не могли забыть, потому что оно было исполнено славы и триумфальных побед. «Старые добрые деньки», — так они его называли.

— И однажды я встретил королеву, но не во Франции, а позже, в Англии. Королева Екатерина, Екатерина Валуа. О, она была красотка, самая красивая дама, которую мне доводилось видеть, и она была очень молоденькая. Она знала только несколько слов по-английски, а я не умел говорить на французском, поэтому я не знал, что она рассказывала, но у нее был голос, который можно было слушать хоть целый день. Как птичка, да, она была похожа на птичку, — воспоминания затуманили его лицо. — Но она оказалась испорченной, несмотря на всю свою красоту, изменщицей и предательницей, как все французы. Помни, Роберт, что дьявол может являться в ангельском обличье, чтобы одурачить человека. Будь всегда начеку. А она — она умерла, о, королева Екатерина. Умерла в монастыре, где, благодарение Богу, им удалось спасти ее душу, душу порочного создания.