Огненный крест. Книги 1 и 2 (ЛП)

Поблизости раздавались слабые звуки движения, но это были только лошади, которые переступали копытами и тихонько отфыркивались. Люди еще спали, и лагерь был тих, как может быть тих лагерь с несколькими сотнями мужчин, хотя бы и спящих. Ткань палатки надо мной просвечивала, но солнце еще не взошло. Я прикрыла глаза, радуясь возможности еще некоторое время полежать и тому, что когда я встану, кто-то другой будет готовить завтрак.

Мы вошли в лагерь полковника Брайена ночью после головокружительного спуска с гор и долгого марша вдоль их подножия. Мы прибыли вовремя; Трайон со своим войском еще не явился из Нью-Берна, так же как и полки из округов Крейвен и Картерет, которые транспортировали полевое орудие и маленькие пушки. Трайон ожидался сегодня, так, по крайней мере, поведал нам полковник Брайен вчера за ужином.

Кузнечик с еле слышным стуком приземлился на полог. Я с подозрением проследила за ним, но, слава Богу, он не собирался пробираться внутрь. Возможно, мне следовало принять гостеприимное предложение миссис Брайен, которая хотела найти для меня кровать в доме, где остановились несколько офицерских жен, сопровождающих своих мужей. Джейми, однако, настаивал, чтобы я спала в палатке в его отряде, и я согласилась, предпочитая проводить свои ночи с ним.

Я скосила глаза, проверить спить ли он. Он не спал. Он лежал тихий и расслабленный, подняв правую руку, которую он, казалось, исследовал, медленно поворачивая ее туда-сюда и пробуя распрямить пальцы. Сустав четвертого пальца не сгибался, и палец постоянно торчал; средний палец был немного искривлен, и толстый белый шрам опоясывал его сустав посредине.

Его рука была мозолистой и разбитой от работы, и сейчас посередине ладони розовел крошечный шрам от гвоздя. Кожа на руках была глубокого бронзового цвета и покрыта веснушками и светло-золотистыми волосками. Я считала ее удивительно красивой.

— Счастливого дня рождения, — произнесла я тихо. — Проводишь ревизию?

Он позволил руке медленно упасть на грудь и с улыбкой повернул ко мне голову.

— Да, что-то подобное. Хотя у меня есть еще несколько часов до полной полусотни лет; я родился в половине шестого дня.

Я рассмеялась и повернулась на бок, сбрасывая одеяло с ног. Воздух все еще был восхитительно прохладным; жаль, что таким он останется недолго.

— Боишься, что рассыплешься к этому времени? — спросила я, поддразнивая.

— Ну, не думаю, что случится что-то столь ужасное, — сказал он. — Однако, что касается рабочего состояния… О, да, хорошо.

Он выгнул спину, потянулся и упал с блаженным стоном, когда моя рука легла на него.

— Кажется, все находится в рабочем состоянии, — уверила я его и в качестве эксперимента коротко сжала свою руку, заставив его легонько взвизгнуть. — Совсем не расслаблено.

— Хорошо, — сказал он, твердо удержав мою руку, чтобы предотвратить несанкционированные действия с моей стороны. — Как ты догадалась, о чем я думал? Как ты говоришь — проводил ревизию?

Я оставила руку в его ладони, но повернулась, чтобы положить подбородок на его грудь, где в центре была небольшая впадина, словно предназначенная для этой цели.

— Я всегда провожу ревизию в свой день рождения, или точнее ночью перед ним. Заглядываю в прошлое, думаю о прожитом годе, пересматриваю события, хотя думаю, так делают все. Для того, чтобы убедиться, что ты остался тем же человеком, что и день назад.

— Я думаю, что остался тем же, — уверил он меня. — Ты не видишь во мне заметных изменений, не так ли?

Я подняла голову и внимательно посмотрела в его лицо. Трудно было оценивать его объективно; я так привыкла к его чертам и так любила их, что скорее замечала маленькие дорогие для моего сердца вещи: маленькую родинку на мочке уха, нижний резец слегка выступающий вперед — и читала малейшие изменения его выражения, но никогда в действительности не смотрела на него в целом.

Он спокойно переносил мое исследование, прикрыв глаза от усиливающегося утреннего света. Его волосы развязались во сне и рассыпались по плечам, обрамляя рыжими волнами лицо, отмеченное замечательным юмором и страстью, но обладающее парадоксальной, удивительной способностью ничего не выражать.

— Нет, — наконец, произнесла я, и с довольным вздохом уткнулась подбородком назад во впадину на его груди. — Это все еще ты.

Он весело хмыкнул, но остался лежать неподвижно. Я могла слышать, как один из поваров поблизости выругался, запнувшись о дышло фургона. Лагерь находился еще в процессе формирования; некоторые отряды, имеющие в составе достаточное количество бывших военных, организовали место своего расположения довольно хорошо. Очень многие отряды не смогли, и потому криво натянутые палатки и разбросанное оборудование перемешались по все поляне.

Начал бить барабан, но без видимого эффекта. Армия продолжала спать.

— Ты думаешь, губернатор будет в состоянии что-нибудь сделать с этим войском? — спросила я с сомнением.

Мое личное олицетворение армии тоже собралось подремать. Тем не менее, в ответ на мой вопрос темно-рыжие ресницы лениво приподнялись.

— О, да. Трайон — солдат. Он хорошо знает, что делать, по крайней мере, с чего начинать. Не так уж трудно заставить мужчин ходить строем и копать выгребные ямы для уборных. Чтобы заставить их драться — другое дело.

— Он может сделать это?

Грудь под моим подбородком поднялась в глубоком вздохе.

— Возможно, да. Возможно, нет Вопрос в том, будет ли он вынужден?

Да, это был вопрос. Слухи кружились вокруг нас, как осенние листья, с самого Фрейзерс-Риджа. Регуляторы войском в десять тысяч человек шли на Нью-Берн. Генерал Гейдж плыл из Нью-Йорка с регулярным войском, чтобы усмирить колонию. Милиционеры округа Оранж взбунтовались и убили своих офицеров. Больше половины мужчин из милиции округа Уэйк дезертировали. Хасбанд Хермон арестован и доставлен на корабль, который должен увезти его в Лондон для суда по обвинению в измене. Хиллсборо взят регуляторами, которые собрались предать город огню и казнить Эмунда Фаннинга и его друзей. Я надеялась, что последний слух не был верен, а если был, то молилась, чтобы Хьюберт Шерстон не был другом Фаннинга.

Перебирая слухи, предположения и явные измышления, мы были уверены только в одном — губернатор Трайон двигался на соединение с милицией. А что будет после этого, оставалось только гадать.

Свободная рука Джейми лежала на моей спине; легонько поглаживая большим пальцем мою лопатку. С его обычной способностью управлять своим состоянием он, казалось, полностью выбросил из головы туманные перспективы военной кампании и думал о чем-то своем.

— Ты когда-нибудь думала… — начал он и прервался.

— Думала о чем? — я нагнула голову и поцеловала его в грудь, выгнув спину и поощряя его к дальнейшим ласкам, что он и сделал.

— Ну… Не уверен, что могу объяснить это, но мне вдруг пришло в голову, что я теперь старше, чем был мой отец, когда умер. И я никогда не ожидал, что так случится, — добавил он с кривоватой улыбкой. — Только… все кажется странным. Я вот подумал, ты когда-нибудь думала об этом, ты ведь тоже рано потеряла свою мать?

— Да, — я спрятала лицо на его груди, и мой голос звучал глухо из складок его рубашки. — Я привыкла и не задумывалась об этом… когда была молода. Это такое ощущение, словно отправилась в путь без карты.

Его рука на моей спине на мгновение замерла.

— Да, вот именно, — он казался немного удивленным. — Я представлял более или менее, что значит быть мужчиной тридцати или сорока лет, а как сейчас? — его грудь приподнялась с коротким шумом, который возможно выражал смесь веселья и замешательства.

— Ты будешь строить себя по своему образцу, — сказала я мягко из-под распущенных волос, которые закрывали мое лицо. — Ты будешь смотреть на мужчин и примерять их жизнь на себя. Ты будешь брать то, что можешь использовать, или будешь искать в себе то, что не сможешь найти где-нибудь еще. И всегда… всегда… будешь думать, правильно ли ты делаешь.