Добровольная зависимость (СИ)

Бросившись на защиту своей невинности, я выхватила из его рук этот чёртов плед и прижала к своей груди, тут же ощутив себя в десять раз защищённей. Волнение и страх уступили место нетерпению, потому что супруг всё глазел на меня, и, признаться честно, никто и никогда ещё так не смотрел на меня.

— Спасибо, сэр, — буркнула я раздражённо, ожидая, что он вот-вот уйдёт.

— Утром я зайду, чтобы разбудить тебя. Мы выйдем в... хм... Что ж, увидимся утром. Доброй ночи.

Он кивнул и, к моему глубочайшему облегчению, поспешил покинуть купе. Я даже догадалась повернуть задвижку на двери. Только позже я поняла, что Готье едва ли не заикался на последних словах. Возможно, он не ожидал увидеть меня такой... Возможно, он представил на моём месте Коллет...

То были неприятные мысли, и я решила просто попытаться заснуть.

Через четыре часа отвратительного сна, когда я то и дело ворочалась, поправляя подол ночной сорочки, кто-то настойчиво и громко постучал в моё купе, а затем просто ушёл. В окне, отодвинув штору, я увидела безлюдную станцию города Хардингстон, утопающую в оранжевом свете восхода.

[1] «Король Лир», акт второй, сцена четвёртая.

========== Глава 8. Бантингфорд ==========

За все девятнадцать лет, прожитые в Глиннете бок о бок с бесконечными лугами и историями о лесных созданиях, подстерегающих путников на узких тропах, я не испытывала ничего подобного, как в тот единственный день в совершенно чужом городе.

Это были живые, чистые улочки с рынками и разнообразными прилавками; это были звонкие голоса местных жителей, которые всегда искренне улыбались друг другу; это были свежие цветы невиданной красоты на каждом шагу — и весь город походил на распустившийся поутру цветок.

Не стоит даже упоминать о том, что гостиница, в которой мы остановились в ожидании следующего поезда, была приятным местом для отдыха. Уютные комнаты со старой мебелью и запахом чистоты, корзинки с цветами на белоснежных подоконниках и даже роскошные ванные и уборные — всё воспринималось мною, как очередное маленькое чудо. Время от времени я даже успевала забыть, что была несчастна. Я не должна была так воодушевляться, но ничего не могла с собою поделать.

А вот моего супруга уже, видимо, ничто не впечатляло. После ночного визита в моё купе он весь день молчал, изредка давая мне короткие, незначительные указания. Так прошёл и завтрак в небольшом кафе при гостинице, и те несколько часов до следующего поезда.

Путь до Бантингфорда был скучен и однообразен, как сам пейзаж за окном. На станцию прибыли уже далеко за полночь, и я, уставшая от долгого сидения на месте и перечитывания одних и тех же стихотворений из тонкого сборника, практически валилась с ног, стоя, наконец, на твёрдой земле. Моё второе путешествие поездом отбило у меня всякую охоту к подобным продолжительным поездкам.

Муж вёл себя весьма холодно, а, скорее, совсем никак — он только распоряжался погрузкой багажа в нанятый им экипаж. Меня словно и вовсе не существовало рядом. Я стояла поодаль, под навесом, и смотрела на полоску света от единственного горящего здесь фонаря. Остальные пассажиры давно уже разъехались, и наступила удивительная, свойственная только ночи, тишина, нарушаемая разве что стрекочущими кузнечиками где-то между рельс.

Через долгие и холодные сорок минут мы отправились в гостиницу, название которой я так и не запомнила. Готье всё молчал, глядя куда угодно, но не на меня; для экскурсии по городу было слишком поздно и слишком темно, из экипажа я едва могла разглядеть невысокие дома, где белые стены сплошь и рядом были покрыты зеленью от самого основания до крыши. По крайней мере, улицы были довольно широкими, а дороги, судя по плавной поездке — ровными.

Гостиница походила больше на загородный дом, спрятанный с восточной стороны за рыжим полем высокой пшеницы, с западной — редким леском, служившим природной границей города, откуда мы и прибыли. Полусонный хозяин вяло поприветствовал нас, отдал ключи от двух смежных комнат на третьем этаже и с чувством выполненного долга отправился спать.

Готье велел мне занять угловую комнату, откуда, якобы, было видно поле и огни города за ним, затем просто ушёл, оставив меня на попечении невысокой, худощавой горничной, которую звали Мадлен, и с которой они перебросились парой фраз на французском. Тогда я подумала, что не увижу супруга до самого утра.

Эта Мадлен напоминала мне сестру Бэтси из школы, где мы обучались вместе с Коллет. Такая же маленькая, но проворная и знающая свою работу на зубок, горничная, как и Бэтси, была похожа на серую мышку, особенно в этом однотонном, заштопанном наряде и белом чепчике. Провожая меня в комнату, Мадлен успела рассказать не только историю Бантингфорда и гостиницы, но и поведать о главных местных достопримечательностях, вроде реки за городом или самого большого рынка на востоке. Она даже знала, чем занимался здесь мой муж: как оказалось, он строил и новую церковь (исключительно за свой счёт!), и мясоперерабатывающий завод для одного богатого заказчика.

Держа в одной руке керосиновую лампу, в другой — несколько полотенец, горничная умудрилась самостоятельно открыть дверь, затем показала мне саму комнату. Первое, что бросилось в глаза — огромная постель, похожая на воздушное белое облако. Я поразилась её размерам, шутливо решив, что здесь поместился бы весь полк товарищей мистера Рэтмора. За единственной, кроме входной, дверью находилась просторная ванная, освещённая так же скудно, как и спальня.

— Электричества не будет ещё долго-долго. У нас нет мастера для такой техники. Зато горячая вода — всегда пожалуйста! — щебетала горничная, демонстрируя возможности водоснабжения. — Я включу вам воду, а сама вернусь через несколько минут, мадам...

Она была первой, кто назвал меня так, что просто выбило меня из колеи. Но я слишком устала и вымоталась, чтобы заострять на этом своё внимание, поэтому попросила её оставить полотенца и уйти.

— Нет, нет, что вы, мадам! После такой долгой дороги вы едва на ногах держитесь, я вам помогу! Ах, и взгляните на свои волосы! Как вы планируете самостоятельно с ними справиться? Даже не смейте возражать!