Незримый гений (СИ)

— Вы спрашивали его об этом?

Придя в ужас от этой мысли, Брилл начала ощущать себя больной.

— Нет, я не могу спросить его об этом!

— Тогда вы никогда не узнаете всей правды, не так ли? — слегка упрекнул отец Томас. — Возможно, вы просто ошибаетесь…

С презрением отвергнув попытку священника развеять ее тревоги, Брилл наклонилась вперед, отчаянно стремясь обосновать свои опасения, отчаянно стремясь удержать свой гнев.

— Он убивал людей, святой отец! — воскликнула она, не успев спохватиться. — Хотя он сказал, что всякий раз это была самозащита… Естественно, вы можете понять мои сомнения в том, чтобы позволить себе какие-либо чувства в отношении него.

— И вы действительно верите, что это была самозащита?

Брилл открыла было рот, чтобы ответить, но сразу же закрыла обратно. Она вдруг осознала, что ее первым побуждением было ответить да. «Это верно? Верю ли я тому, что он рассказал?» Попробовав снова, она прижала ладонь к виску.

— Нет… я не должна верить ему, но, думаю, что начинаю верить его слову. Сперва я не верила, потому что была очень зла на него, но он вел себя так странно… так непохоже на себя, что я не могу честно утверждать, что не верю ему. Обычно он абсолютно уверен в своих действиях… как будто ему все равно, что подумают остальные… но последнее время я этого не видела. На самом деле, последнее время он настолько неуверенно ведет себя в моем присутствии, что мне трудно понять, что делать… это располагает к себе… и я это ненавижу. — Уронив руку на колени, она продолжила: — Но это все же не отменяет реальности того, что он сделал. С раннего детства меня учили с уважением относиться к чужой жизни, и я знаю, что раз он способен отнять жизнь, то в чем-то лишен этого уважения. Как мне смириться с этим?

Священник издал тихий недовольный звук и шевельнулся за перегородкой.

— Значит, в этом ваша настоящая проблема. Вы возлагаете на себя роль самого Господа Бога. Не вам судить других за прошлые грехи, которые не имеют к вам отношения. Только Бог способен заглянуть в души людей и устремления их сердец. Эти преступления были не против вас, и, следовательно, не вам прощать или осуждать его за совершенное, — ответил отец Томас.

— Это нелепо! — выплюнула Брилл, придя в ярость от самой мысли об этом. — Я не осуждаю его… Реальность ситуации в том, что… — Постепенно утихнув, изначальный всплеск гнева сгинул, когда до нее дошел полный смысл его слов. Потрясенно прижав руку к ко рту, она плюхнулась обратно на скамеечку. — Это то, что я делаю?

— Да… — ласково отозвался отец Томас. — Не вам тревожиться о его прошлом. Искупление может быть даровано даже тому, кто отнял чью-то жизнь. Однако это подразумевает… что он способен раскаяться в своих грехах… если вы предполагаете, что он продолжит идти тем же путем, то должны найти в себе силы порвать с ним. Тьма часто поглощает свет… не погружайтесь в тень.

После того как священник закончил, Брилл несколько минут молчала, обдумывая его слова. «Искупление может быть даровано каждому… но лишь Бог способен заглянуть в душу человека. И все же я осуждала Эрика. Наверное, это все означает, что я должна перестать… должна найти силы, чтобы простить его». Вздохнув, она поняла, что тревога начинает рассеиваться, и странное, неожиданное ощущение покоя заливает болезненную панику. Что-то внутри нее с щелчком встало на место, отчасти заполнив дыру в сердце. Прижав руку к груди, Брилл сделала прерывистый вдох. Она и забыла, каково это — ощущать себя цельной.

— Спасибо вам, святой отец, — неопределенно пробормотала она, едва ли обратив внимание, что священник продолжил исповедь, отпустив ей грехи.

*

Бесшумно двигаясь в тускло освещенном коридоре, Эрик потянулся и раздраженно смахнул низко свисающую паутину. Последние несколько дней он окопался в своем подземном доме, лихорадочно читая все, до чего только смог дотянуться. Сначала он намеревался лишь занять себя делом, насколько возможно, чтобы отвлечься от единственной самой важной вещи, что была у него на уме — Брилл, но постепенно обнаружил себя выбирающим книги, которые в обычном состоянии не вызвали бы у него интереса. Медицинские учебники и исторические хроники Ирландии внезапно приобрели огромное очарование, и Эрик точно знал, почему оно так. Его попытка не зацикливаться на одной конкретной ирландке провалилась, и поэтому он — поскольку никогда не признавал поражения — превратил это раздраженное осознание в нечто полезное, подбирая предметы и истории, которые считал «безопасными» для завязывания разговора с Брилл.

«Не то чтобы я мог воспользоваться чем-то из того, что прочел. Чертова женщина напугала меня, объявившись в библиотеке. И, как обычно, я сказал что-то глупое, и она вежливо и торопливо ретировалась. — Мрачно нахмурившись, Эрик замер в проходе. — Впрочем, поделом мне… вроде бы после всего случившегося я должен бы хоть немного научиться уважению. Прямо перед тем как она ушла, я действительно был на грани того, чтобы схватить ее и…»

Смутившись от собственных мыслей, Эрик ругнулся и стал вновь красться по коридору, не держа в голове особой цели. «Я правда дурак. Поцелуй я ее — и это все разрушило бы. Уверен, на первый раз она меня простила… я просил ее поверить в мою искренность — и не прошло и недели, как я в момент слабости и впрямь обдумываю, не разрушить ли мне эту хрупкую дружбу. Куда делать моя дисциплина?» Минуя перекресток со всем этим на уме, Эрик остановился и посмотрел налево. После секундного колебания он резко повернул в этот боковой проход, потом, замедлив и приглушив шаги, направился к огромному серому прямоугольнику, выступающему из темноты впереди.

Услышав из-за зеркала голоса, Эрик сбавил скорость и приблизился к стеклянной пластине; в его глазах сверкала ярость. «Какого черта кому-то понадобилось в старой комнате Кристины? — Вздрогнув, он увидел, как двое маленьких мальчиков подняли музыкальную шкатулку, подаренную им Арии на Рождество. — Какого черта?» Обежав взглядом комнату перед собой, Эрик вдруг осознал, что теперь та занята, и — что еще более странно — узнал вещи, разложенные в небольшом помещении. Чувствуя себя так, словно получил лопатой по голове, он внезапно догадался, кто именно переехал в примерочную с привидениями. «Она сказала, что переехала… но не сказала куда».

Его омыло лихорадочное, беспорядочное волнение, захватывая контроль над всеми мыслями, пока он продолжал наблюдать за двумя мальчишками, изучающими музыкальную шкатулку. «Брилл будет жить в комнате Кристины. Смотреться в это зеркало, совсем как делала она… Ходить по полам… одеваться и спать здесь с разметавшимися по плечам волосами. Нет… этого не может быть. — Эрик потер дрожащей рукой левую сторону лица, изо всех сил стараясь сдержать грозящие заполонить рассудок низменные мысли. — Господи… не думай о подобных вещах. Ты лишь подведешь себя под разочарование!»

В этот момент дверь в комнату отворилась с протестующим скрипом, заставив обоих мальчиков подскочить и обратить свое внимание на вошедшую в комнату маленькую девочку. Эрик смотрел, как Ария резко остановилась при виде других детей, ее серые глаза мгновенно стали большими и встревоженными, совсем как это часто бывало у ее матери.

— Ч-что вы д-двое т-тут делаете? — медленно спросила Ария, прилагая явные усилия, чтобы сделать речь чище.

Более высокий из мальчишек, тот, который держал шкатулку, надменно шагнул вперед.

— Ч-ч-что т-т-ты с-с-собираешься с этим д-д-делать? — спросил он с преувеличенным заиканием.

Покраснев от оскорбительного тона его голоса, Ария опустила взгляд. За зеркалом у Эрика защемило сердце — он точно знал, на что похожи жгучие ожоги унижения. Быстро моргая, он изо всех сил старался избавиться от дезориентирующего ощущения, что вместо того, чтобы наблюдать за Арией, он каким-то образом видит самого себя в детстве. «Я и забыл, как мы были похожи… боже, как я мог бросить ее, не сказав ни слова? — Новая ужасающая мысль медленно опустилась на залившее разум мрачное чувство вины. — Я поступил точно так же, как моя мать… Я покинул Арию, хотя заверял, что останусь… хотя знал, как много значит для меня пребывание там… Я такой же, как все те люди в моей жизни, которые отвернулись от меня… Я заразился их жестокостью». Но, прежде чем Эрик успел ввергнуть себя в пучины черного ослепляющего гнева на собственное бессердечие, произошло нечто неожиданное. Ария медленно подняла голову — ее щеки были все еще ярко-розовыми от смущения — и сощурила глаза, превратившиеся в две ледышки: в ее пронизывающем взгляде вспыхнул взрывной темперамент ее матери.