Земля надежды

Конь приближался ровным шагом, и тут она поняла, что на сей раз это и в самом деле Цезарь. И что на его спине, сгорбившись в седле, с непокрытой головой, завернувшись в свой теплый плащ, находя дорогу к дому по темной дороге не столько с помощью зрения, сколько по памяти, сидит Джонни.

Она не вскрикнула, не заплакала и не побежала. Эстер никогда не принадлежала к тем женщинам, которые визжат, плачут или бегут. Она спокойно подошла к входной двери, открыла ее, потом отворила калитку в сад, тихо перешла через маленький мостик над ручьем и вышла на дорогу. Заслышав шорох ее юбки, серой на фоне сумерек, Цезарь прянул ушами и ускорил шаг. Полусонный Джонни, сидя в седле, глянул перед собой и увидел женскую фигуру, замершую в ожидании на лужайке так, будто она простояла у стойки ворот с той самой минуты, как он уехал.

— Мама?

Голос его был слегка хриплым.

— Мой сыночек.

Он остановил лошадь, кубарем скатился с седла, бросил поводья и шагнул вперед, прямо в ее объятия. Когда он спрыгнул на землю, его ноги подкосились, и она приняла весь его вес в свои руки.

— Сыночек мой, сыночек, — повторила она.

Он пахнул иначе. Когда он уезжал, он пахнул хорошо вымытым мальчиком, а вернулся домой с запахом тяжело поработавшего мужчины. Спутанные и свалявшиеся волосы пропитались запахом костра. Шерстяная накидка была тяжелой от глубоко въевшейся грязи, сапоги были в пыли. Он стал тоньше, но мускулы налились силой. Когда он крепко обнял ее, она ощутила силу его плеч и спины.

— Мама, — снова сказал он.

— Господи, благодарю Тебя, — прошептала она. — Благодарю Тебя, Господи, за то, что Ты услышал мою молитву и привел его домой.

Она думала, что будет не в состоянии выпустить его из своих объятий, но спустя минуту оторвалась от сына и повела его в дом. Цезарь, прекрасно знавший, что добрался до дома, сам направился вокруг дома на конный двор, и, когда Эстер и Джонни входили в дом, оттуда донесся взрыв шума — конюх и Джон признали коня и бегом бросились в дом.

— Он вернулся! — заорал Джон, как будто с трудом верил в это.

Он промчался через кухню, потом в холл и там остановился, увидев изможденное лицо сына и его грязную одежду. Потом Джон раскинул руки и заключил сына в мощные объятия.

— Вернулся, — повторил он.

Осень 1652 года

Мальчик был дома, в стране установился мир. Оливер Кромвель правил парламентом с такой мощью и превосходством, что, собственно говоря, он мог бы и сам стать королем. Шотландия больше не была независимым королевством. Англия аннексировала ее, а генерал Монк [46] проложил такие глубокие колеи через гордость и отвагу горцев, что они уже не заживали. Карл Стюарт пребывал далеко, во Франции или где-то в Нидерландах, словом, везде, где мог наскрести себе на беззаботную жизнь, ничего не делая и существуя лишь благодаря своему обаянию.

Мир вернул садовников в сады и на клумбы, а любознательную публику в зал с редкостями. Выручка за вход росла с каждым днем, а книга заказов на цветы, кусты, деревья и овощи от Традескантов была заполнена. Репутация Джона как владельца и продавца чужеземных, красивых и экзотических растений упрочилась. Но все больше и больше его уважали за эксперименты с новыми сортами овощей и фруктов. Он выращивал картофель и кукурузу, персики и нектарины, вишни и разные сорта винограда — на еду, на вино и на изюм. Ученые и философы, обедавшие в Ковчеге, любили попробовать что-нибудь новенькое из фруктов и овощей на обед.

Осенью из Шотландии вернулся домой Джон Ламберт. Он навестил сад Ковчега и пришел в восхищение от новой коллекции цикламенов, которые Джон посадил на свежей клумбе под каштанами. Ламберт встал на колени в грязь аллеи, лишь бы рассмотреть изящные крошечные лепестки, сложенные как камилавка монахини. Он поздоровался с Джонни, не сделав никакого замечания по поводу шрама у него под глазом, и поцеловал руку Эстер, не упомянув посылку с тюльпанами и запиской, спрятанной среди них.

— Рад видеть, что ваш мальчик вернулся домой, — только и сказал он.

— Спасибо, — ответила она. — А я рада, что вы теперь лорд Ламберт.

— Ну, разве я не великолепен? — спросил он с улыбкой, потом повернулся и пошел вместе с Джоном прогуляться среди цветочных клумб.

— Это вы занимались садом королевы в Уимблдоне? — поинтересовался он, когда они уселись на террасе, любуясь хризантемами, густо высаженными на клумбах перед домом, что придавало яркость осеннему саду.

— Да, я, — ответил Джон. — Мы придумали планировку, я сам сажал клумбы у дворца, регулярный сад, занимался посадками у всех водоемов. Но времени оказалось очень мало. Она хотела сделать там уединенное убежище, у реки я собирался сделать цветущий луг. Боюсь, что сейчас там сено косят.

— А что вы думаете о почве и о том, в каком состоянии сады и парк сейчас? Там ведь наверняка еще остались хорошие посадки?

— Там бы наверняка получился самый прелестный сад, — сказал Джон. — У меня все еще сохранились планы посадок. А Джонни навещает Уимблдон каждое лето.

— Я купил его для себя. Хочу загородный дом недалеко от Лондона. И я бы взглянул на ваши задумки.

— Вы купили его? Что ж, это…

Джон осекся.

— Сюрприз, — дипломатично закончил вместо него Джон Ламберт. — Я тоже так думаю. Конечно, я никогда не ожидал, что жизнь приведет меня в дом королевы, но думаю, что мне там будет очень даже неплохо. Мне было бы интересно узнать, что из ваших посадок еще живо. Было бы очень жаль, если бы я по собственному невежеству уничтожил клумбу с какими-нибудь из ваших редкостей.

— Джонни говорил мне, что кое-что еще живо. Я знаю, деревья чувствуют себя вполне сносно, и Джонни говорил, что каштаны растут, и деревья во фруктовом саду тоже целы.

— Каштаны? — просияв, переспросил Джон Ламберт.

— Ну да.

— Большие?

Джон ненадолго задумался.

— Им будет, пожалуй, уже лет пятнадцать.

Он рассмеялся.

— Наверняка они в расцвете своей красоты. Думаю, что с садом вы не прогадали. А еще я посадил там сливы и мушмулу, айву и груши, ну и, кроме того, великолепные вишни Традескантов и персики на шпалерах.

На террасу, неся бутылку вина и два стакана, вышла Эстер. За ней шел умытый и причесанный Джонни.

— Вы останетесь у нас пообедать, лорд Ламберт? — спросила она. — У нас как раз гостят Элиас Эшмол с женой, и мы ожидаем еще несколько человек гостей.

— Спасибо, буду рад, — ответил он.

— Его светлость приобрел поместье Уимблдон, — сообщил ей Джон. — Джонни, пойди поищи мои чертежи по тамошнему саду. Они где-то среди документов в зале с редкостями.

Он смотрел прямо на сына.

— Мы должны быть рады, что один из наших садов приобрел человек, который будет его любить, — с особым значением, твердо закончил Джон.

Но юноша как будто не слышал его.

— Это дом королевы, — резко произнес он.

Ламберт за этими словами расслышал подавленную страстность и ответил очень спокойно:

— Он был конфискован вместе со всеми другими королевскими домами и дворцами. И теперь я купил его. Я заплатил за него хорошие деньги, Джонни. И покупка была совершенно законная, я не получил его как трофей. Я не украл его.

— Это был дом не короля, а королевы, — настаивал Джонни. — Ее никогда не судили за измену, ее собственность не подлежала конфискации. Как вообще ее дом можно отдать кому-то другому? Это поместье не имеет ничего общего с королевскими дворцами. Это ее собственный дом.

Эстер взглянула на Джона.

— С ее состоянием поступили точно так же, как и с состоянием ее мужа, — ответил Ламберт. — Таков закон, Джонни. Все роялисты потеряли свои дома.

— Принеси мне планы, — попытался утихомирить сына Джон.

— Неси свои проклятые бумажки сам! — взорвался Джонни. — Я не буду участвовать в грабеже королевы! Я не буду притворяться, что жить во дворце королевы и воровать ее фрукты — это не называется грабежом! Ничуть не лучше мародерства! Там все принадлежит погибшему королю!