«Narcisse Noir / Чёрный Нарцисс» (СИ)

- Да, он знает, что я собирался посетить нашего алхимика, и если я не успею вернуться, так и говори.

Взглянув ещё раз в зеркало, в котором уже привык видеть бледную, безжизненную маску с тёмными тенями у глаз, Гийом поправил волосы и встал, направляясь к выходу.

Проходя по дворцовым коридорам, он слышал, как за спиной перешёптываются те, кто только что приветствовал его, и с наигранной обеспокоенностью расспрашивал о здоровье. Те же, кто знал его недостаточно, и вовсе не узнавали и не замечали его, настолько не осталось в нём ничего, напоминавшего о гордом, цветущем Нарциссе, каким он был прежде. Не было больше румяных щёк и золотых искр в янтарных глазах, помутнел чёрный шёлк волос, плечи утратили надменную осанку, а слабость делала неуверенной походку. Добравшись до кареты, Билл обессилено рухнул на бархатное сидение, и прикрыл глаза. Зацокали копыта лошадей, и мысли плавно направились в привычное русло воспоминаний и сомнений. Как только карета миновала позолоченные ворота Версаля, резкий голос кучера заставил Гийома вздрогнуть и распахнуть глаза.

- В Париж, монсир?

- Нет, - немного помедлив, ответил Беранже, - на северо-восток, в поместье Даммартен, прежде Дезессар.

Гийом сам не понял, зачем назвал этот адрес. Скорее, хотел убедиться в том, что дом этот ему приснился, как и приснилось всё то, что произошло двумя месяцами ранее. Он почти не помнил, как покидал его, но хорошо помнил о том векселе, что оставил Безымянный вместе с последним письмом. Это была заверенная нотариусом бумага о том, что поместье Дезессара купленное графом де Даммартен переходит в собственность Гийома Беранже, и записывается на его имя. Направляясь в это место, Гийом больше хотел убедиться в том, что это неправда, что в бреду ему почудилось невесть что. Ему было настолько дурно тогда, что вексель остался лежать на столе, и только записка каким-то образом оказалась в кармане кафтана, где он её и обнаружил три дня назад.

Проезжая мимо загородного поместья де ля Пинкори, Гийом вспоминал о том, как покидал его, как его одолевали сомнения по пути, как сердце его трепыхалось в предвкушении долгожданной встречи, а тело сгорало от нетерпения оказаться в руках неизвестного, но уже желанного любовника. Собственное легкомыслие в те весенние дни сейчас поражало Билла, но тогда всё представлялось правильным и безопасным. Даже предупреждение о завязанных глазах не насторожило его, а когда невидимые руки лёгким движением расстегнули пояс и отбросили кинжал, и мысли не возникло об опасности.

Когда затих стук копыт, и остановилась карета, Гийом долго не решался выходить, несмотря на то, что недоумевающий кучер уже открыл дверь и опустил подножку. У ворот с позолотой мгновенно появился привратник, принявшись отпирать замок, и в этот миг Гийом увидел на решётке импровизированный вензель с позолоченным нарциссом и своими инициалами в нём. Беранже замер на мгновение, и хрупкая надежда о неправдивом, страшном сне рассеялась сама собой. Тут же появился лакей, что сопровождал его сюда в прошлый раз, и учтиво поклонившись, поспешил распахнуть двери. Однако Билл не сразу вошёл в дом, и задержался в саду.

Он следовал выложенными кирпичом дорожками, любуясь доцветающими яблонями, сиренью, кустами ирисов и пионов, и чувствовал нарастающее желание убежать поскорее из этого места – такого живописного и страшного одновременно. Сад был прекрасен, но звеневшую в нём тишину не нарушал даже щебет птиц, как будто все они вымерли. Из-за куста шиповника показался садовник, и низко поклонившись, поинтересовался, не хочет ли господин каких-нибудь цветов, чтобы расставить в доме. Неопределённо покачав головой, Беранже ничего не ответил и направился к дому. Знакомый дворецкий сразу же осведомился, не собирается ли монсеньор обедать, и получив отказ, попросил его пройти в кабинет, что находился на первом этаже, и поспешил удалиться, вручив связку ключей.

Кабинет был отделан красным деревом с позолотой, а на стенах висели картины. Над камином Гийом увидел бронзовый ларец, затем взглянул на ключи, не решаясь открыть. Подумав немного, Билл выбрал ключ, и когда тяжёлая крышка поддалась, на дне он обнаружил несколько скреплённых печатью бумаг. Там лежал и тот самый вексель, развернув который, Нарцисс почувствовал, как сдавило горло, и в глазах запекли слёзы. Он бросил ненавистный свиток обратно, с силой захлопнув ларец, и поспешил покинуть кабинет.

Поднимаясь по мраморным ступеням наверх, Гийом с трудом переставлял ноги, его мучила отдышка, а по вискам стекали капли пота. Он цеплялся обеими руками за перила, чтобы не упасть, хотя откуда-то, издали, слышал голоса, шептавшие о том, что такое было бы наилучшим для него исходом. С каждым шагом память возвращала его в те минуты, когда он, словно околдованный, следовал по этой лестнице за служанкой, не подозревая о том, что это было добровольным восхождением на эшафот. Вскоре ступени остались позади, и Гийом, тяжело дыша, и опираясь ладонью о стену, пошёл длинным коридором, в конце которого виднелось маленькое слуховое окно. Остановился Чёрный Нарцисс у той самой двери, одной из многих, но которую узнал безошибочно, и выбор подтвердил ключ, мгновенно впустивший его в полутёмную опочивальню.

POV Bill:

Запах – это первое, что лишает остатков дыхания. Полувыветрившийся, несущий в себе отголоски тебя и меня, и всего что было у нас. Миндаль, мёд… и я чётко чувствую тот, который всегда будет сниться мне, о котором я буду мечтать, но который больше никогда не смогу вдохнуть – твой. Нежный, пьянящий, успокоительный прежде, сейчас он становится для меня ядом, который отравляет мою жизнь. Теперь с каждой прожитой минутой и каждым сделанным шагом, я преодолеваю безумное нежелание – нежелание жить. Я каждым новым вдохом доказываю себе то, что могу дышать воздухом, как полагается человеку, но выдыхаю с глубоким разочарованием, потому что не воздухом жил я всё это время, не дышал я им, как не дышал никем из тех, за кого ты так жестоко мне отомстил. Зачем ты оставил мне это? Это капище, на котором была принесена в жертву вся моя жизнь? Я хочу жить, я хочу дышать и быть призрачно счастливым, как прежде. Я не желаю обращаться в пепел, но ты сжигаешь меня, ты убиваешь меня. Ты продолжаешь это делать даже после того, как я умер. Как это возможно? Это можешь только ты. Нет, не дал ты мне умереть быстрой смертью, грубо использовав, и вышвырнув из своего дома, как падшее ничтожество. Я бы знал, что кончено всё, и что для тебя я больше ничего не значу. Я бы пережил это и пошёл своей дорогой, зная, что не нужен тебе. Но нет, ты возвёл меня на трон, и привязав к нему намертво, принялся медленно доводить до предсмертной агонии, не позволяя ни умереть, ни жить.

Плотные занавески на окнах, аккуратно убранное ложе, но на несчастной колонне до сих пор висит белая шёлковая лента, а на ковре коричневые капли. Нерасторопность слуг или твой приказ? Вот и оно, место казни. Вот эта постель, где ты заставил меня поверить в любовь, в которой оставил меня одного. Одного, как в постели, так и в любви. Ты и не обещал не оставлять. Ты ничего не сказал. Мы ничего не успели, кроме…

Она мягкая, и принимает меня, словно в объятия. Как ты. Она сохранила твой аромат, здесь всё пахнет тобой и напоминает о тебе. Даже пышные кружева на подушке, потому что я помню, как их сжимали твои пальцы, когда я целовал тебя, а ты сходил с ума. Зачем ты позволил мне это делать, если я такой грязный и недостойный?

Бледно-розовый атлас подушки такой же гладкий, как твои губы. Но твои губы-лепестки стали разрушительным пламенем, и ещё одной сладчайшей ложью. Они произносили лживые признания, они дарили лживую ласку. Но нет, я не желаю этого принимать! Я видел твои глаза, я видел, что ты говоришь правду, но зачем, зачем ты ушёл?