Я - твое поражение (СИ)

— Вот и все, отныне ты не любовник, и даже не друг, и не доверенный соратник, ты — мой муж, Гефестион, и соправитель. Отбрось последние сомнения и прими меня в объятия, великий Александр склоняется перед тобой, смотри.

Встав на колени, ты попытался изобразить знаменитый поклон, конечно же, я не дал, быстро подхватив тебя у земли, поднял, и крепко прижал к себе.

— Ты мой муж, Александр, к чему церемонии.

— Тогда продолжим в спальне?

И всё же брак мы предпочли держать втайне, не столько из-за боязни осуждения, сколько ради пресечения ненужных домыслов. Аристандр вскоре умер от лихорадки, я — тоже. По пути в Тартар, в мире остался только один человек, посвящённый в безумные клятвы, тебе одному нести бремя наших былых отношений.

А впереди были Экбатаны.

========== 31 Главкий. ==========

В те дни мы подали самый отвратительный пример обращения с молодыми персидскими жёнами, возможно, глядя именно на нас, большинство македонцев, оставив навязанных женщин, вернулись к старым привычкам, к былым привязанностям. Вспомни, мы не расставаясь ни ночью, ни днём, как хмельную брагу, пили наслаждение взаимной любви не находя насыщения, в короткие мгновения, встав с ложа ради жажды или по нужде ,оглядываясь, я видел, как ты бессознательно принимался искать меня, сонный, не открывая глаз, шарил вкруг себя, бормоча только одно – филэ! Ты так и не научился называть меня супругом, и в этом нет ничьей вины, мне хватало и старого прозвища. Ещё никогда наша империя не была так уязвима и беззащитна, царь с хилиархом вели себя как два взбесившихся подростка, не обременённые взаимными обязанностями. Едва занималась заря, мы выезжали из городских ворот в одеждах простых мидийцев, покрывая головы войлочными островерхими шапками, направляясь по сумасбродству куда глаза глядят. Из оружия ты брал с собой только лёгкий дротик, я иногда секиру-лабрис на длинной ручке, которые, к слову сказать, никогда не пускали в дело. Выбрав уединённое местечко, мы, затевая старые игры, которые порядком подзабыли, пытались возродить их в прежней страстности. Что-то не получалось, что-то казалось смешным и даже глупым. Но мы, словно чувствуя скорую разлуку, пытались наверстать в оставшиеся время недоданную нежность.

- Гефестион, - порой изрекал ты глубоким печальным голосом, - моё сердце, что с ним? Почему оно замирает, а потом пускается вскачь, словно легендарные кони Диомеда, вот послушай.

Крепко обняв тебя, я клал голову на грудь, прижимая ухо к спокойно вздымающимся мышцам и подолгу слушал звук мощного кровяного насоса.

- Александр, с твоим сердцем все в порядке. Я слышу его громогласный голос, оно словно выговаривает моё имя, проталкивая потоки крови по артериям.

- Мне страшно, филэ, вдруг оно однажды не найдёт тебя, вдруг замолчит, в последнее время я стал видеть дурные сны. Ты удаляешься, уходишь, как тот оборванец в храме Амона, ты становишься прозрачен, невидим.

- Ты видишь меня во сне, как приятно.

Мягко нажав на плечи, я валил тебя, накрывая сверху своим телом, и целовал, до одури, до умопомрачения, я целовал тебя так, чтобы навсегда изгладить в памяти годы измен, подозрений. Я закрывал глаза, как некогда ты, воскрешая в фантазии образ чистого юноши, любимого мною в Миезе. Не хотел видеть щёк, тронутых дряблостью, морщин под глазами, обескровленных полных губ, которыми ты, изменник, целовал Багоя и Роксану, хотел оставить все, забыть, отрезать и жить дальше. Тебе нравилась наша игра, как и раньше, отдав мне доминирование, ты стонал, ёрзая на спине, вплетая сильные, короткие пальцы в мои волосы, вдыхая их запах. Единственный, кому ты позволял повелевать собой, а я не спешил пользоваться преимуществом, напротив, давая понять партнёру, что в любой момент он может переломить ход игры и ты, насладившись беззащитностью, в какой-то момент, рыча, вгрызался в мой рот и силой подминал под себя.

- Теперь моя очередь!

Твоя. Всегда твоя. Стыдно сознаться, но я, как и ты, жаждал своего унижения, своей слабости, с тобой, мы словно делились ею, на равных. И твой напор, когда потеряв голову, ты по-хозяйски распихивал коленом мои бедра, так, словно это было для тебя обычным, каждодневным делом. Как вбивался сразу и полностью, как застывал после первого толчка, и дышал сквозь сжатые страстью зубы, рвано, со свистом. Как я любил тебя в такие мгновения. Приподнявшись, скрестив лодыжки на пояснице супруга, ощущая ни с чем не сравнимое чувство полноты жизни. Я не был сдержан. Каких только слов не наговорил, каких только клятв не дал. Мы двигались необыкновенно слаженно, годами отрабатывая каждое движение, опытность не становилась для нас пресыщением, напротив, мы находили новые оттенки любви и бросались в неё, как мальчишки со скалы в кипящее море.

В одной из вылазок с нами произошла неприятная история. Погнавшись за горной козой, мы слишком высоко поднялись в горы, по узким тропкам. Усталые лошади выдохлись ещё на середине подъёма, и я бы повернул назад, но только не ты. Бросив коней, ты рванул по камням за сбежавшей козой, ничуть не уступая ей в резвости. Я бежал сзади, крича, чтобы ты прекратил бессмысленную борьбу, убеждая, что животное много быстрее и ловчее.

- Считаешь меня слабым?

- Будь разумен, Александр!

- Муж считает меня неспособным добыть ему пропитание?

Ну всё, придумал новую игру и желал, чтобы я включился в твои фантазии.

- У нас полные мехи вина и вяленая говядина, есть немного хлеба, сыр, зачем нам ободранная коза?!

- Она моя добыча, а ты, если устал, оставайся на месте, разводи костёр и жди меня, с козой!

- О боги, - только и пробормотал я, повинуясь, принялся искать сухие сучья.

Спуститься вниз, к лошадям, значило потерять много времени, к тому же выразить недоверие твоим охотничьим талантам, потому я только поддерживал огонь и мысленно молился, чтобы проклятая коза как можно скорее оказалась убитой. Ждать пришлось долго, видимо ты, в пылу погони, немного сбился с пути и, ища меня, сориентировался скорее на дым и треск поленьев, чем действительно нашёл верную дорогу. Бросив к ногам несчастное животное, насквозь пронзённое дротиком, победоносно улыбнулся. Я знал подобную улыбку, ту, которая предназначалась только мне, ты словно спрашивал.

– Ну как? Я хорош? Для тебя!

- Добыча великолепна!

- И где поцелуй победителю?

Смеясь, я обнял тебя, потного, запыхавшегося от погони, пропахшего кислым запахом дикой козы, и звонко чмокнул в губы.

- Мой супруг!

- Гефестион, нарежь скорее мяса и зажарь, хочу отведать твоей стряпни.

Вот это была новость! Раздумывая, как слуги приготовляли мясо, вытащил длинный нож, стремясь нарезать мелкие кусочки. Оглянулся. Усталый, ты расположился в тени невысокого куста и с явным удовольствием поглядывал на меня, видимо, затевая ещё одну шутку. Кое-как нанизав мясо на ветки, оставил его жариться над огнём, остальное, что сумел откромсать, завернув в листья, закопал в немногочисленные угли. У нас не было с собой даже соли, перца и корицы, к коим пристрастились македонцы в Индии, и, предвкушая, какая гадость выйдет из тощей, вонючей козы, я все же попытался сделать съедобными её тошнотворные мышцы, насколько мог, конечно. Ты же, забыв про голод и жажду, не отрываясь смотрел на меня, усмехаясь уголком рта, и когда работы были исполнены, и оставалось только ждать, подозвал к себе.

- Оставь Гефестион, иди ко мне.

- Сгорит же, если я не буду рядом.

- Пусть горит, иди.

Опустив меня в густую траву, глубоко, чувственно поцеловал.

- Мне достаточно видеть, как ты заботишься обо мне.

- Я всю жизнь…

И снова поцелуй, и ещё один. Снова и снова, забывшись, послав подальше все доводы рассудка, я бросился к тебе, желая только одного, навсегда быть с любимым. Никогда не забуду тот день, коза сгорела, распространяя удушливый смрад, мы, истомлённые любовью, расслаблено лежали рядом, смотря в небо, и молчали.

- Я хочу развестись с Роксаной, - вдруг сказал ты спокойно. - Статира более подходит под вынашивание детей, к тому же она из рода царей. Кстати, как у тебя с молодой женой?