Хозяйка Дома Риверсов

— Ты что, не понимаешь, к чему они клонят? Они же только и ждут, когда ты кинешься на них, — объяснила я Энтони. — Тогда у них будет полное право тебя прикончить. Помни, что велел тебе отец. И стой спокойно.

Энтони весь взмок от бешенства.

— Но они оскорбляют тебя!

— Ну и что? Посмотри-ка на меня, — потребовала я.

Он одарил меня яростным взглядом и, по-моему, слегка оторопел: вопреки своим гневным фразам, обращенным к нему, с виду я была совершенно спокойна и даже слегка улыбалась.

— Это не меня бросили совершенно беззащитной на площади в Ладлоу, и не мой муж подло сбежал, оставив меня на растерзание врагу, — быстро прошептала я. — Я была дочерью графа Люксембурга, когда Сесилия Невилл, обыкновенная хорошенькая девчонка, жила в одном из забытых богом северных замков. Среди моих предков сама богиня Мелюзина! А ты мой сын, и ты должен навсегда усвоить, что мы принадлежим к знатнейшему роду, основательницей которого является богиня вод. Они могут болтать у меня за спиной что угодно, они даже в лицо могут мне это сказать, но мне-то известно, кто я такая. И известно, что ты рожден для высокого предназначения. А это гораздо больше того высокого положения в обществе, которое по рождению занимают Йорки.

Энтони был смущен. Теперь он явно колебался, и я скомандовала:

— Улыбнись!

— Что?

— Немедленно улыбнись им!

Он поднял голову и с огромным трудом заставил себя изогнуть губы в неком подобии улыбки.

— У тебя даже гордости никакой нет! — презрительно изрек Эдуард Марч, заметив эту улыбку. — Не вижу никаких причин улыбаться!

В ответ Энтони лишь слегка поклонился, словно принимая величайший комплимент.

— И ты позволяешь мне говорить так о твоей матери? Прямо при ней? Кидать оскорбления ей в лицо? — Эдуард явно начинал злиться, лицо его побагровело. — Неужели у тебя совсем не осталось гордости?

— Моей матери совершенно безразлично, какого ты мнения о ней, — ледяным тоном парировал Энтони. — Она не нуждается в твоей оценке. И всем нам ваше мнение совершенно безразлично.

— Но ведь у твоей матери все хорошо, не правда ли? — мягко произнесла я, глядя на Эдуарда Марча. — Должна заметить, что в Ладлоу, когда ее бросили там одну в опасности, она казалась страшно огорченной и совершенно растерялась, не зная, как ей быть. Однако же мой муж, лорд Риверс, сумел переправить ее и твою сестру Маргарет, а также твоих малолетних братьев Джорджа и Ричарда, в безопасное место. Он сам сопроводил их туда и защитил, хотя город был наводнен нашими войсками. Он никому не позволил ни единым словом их оскорбить. И наш король платит твоей матери неплохую пенсию, так что никаких особых трудностей она в настоящее время не испытывает. Я сама не так давно виделась с ней, и она обмолвилась, что молится за тебя и твоего отца.

Мои слова настолько потрясли этого мальчишку, что он стушевался и затих.

— Кстати, именно моего мужа ты должен благодарить за спасение твоей матери, — прибавила я.

— Все равно он низкорожденный! — упрямо крикнул Эдуард, будто повторяя выученный урок.

Я только плечами пожала, давая понять, что для меня это ничего не значит. И это действительно никогда ничего для меня не значило.

— Мы оказались у вас в руках, — игнорируя его очередное оскорбление, сказала я, — и совершенно неважно, какого мы происхождения — низкого или знатного. В любом случае у вас нет ни малейших оснований держать нас под арестом. Так вы позволите нам беспрепятственно вернуться в Англию?

— Уведите их! — рявкнул граф Солсбери.

— Я хотел бы попросить, чтобы нас разместили в тех комнатах, которые я привык занимать, будучи командиром этой крепости, — заявил Ричард. — Я более четырех лет удерживал ее ради Англии. А жил я обычно в помещении с окнами на гавань.

Граф Уорик только хмыкнул и выругался грязно, точно кабатчик, а Солсбери повторил:

— Уведите их!

Разумеется, прежних апартаментов мы не получили, но нам все же выделили вполне хорошие комнаты, выходившие на внутренний двор. Там нас продержали всего двое суток, а затем какой-то стражник сообщил нам из-за двери, что меня в самое ближайшее время отправляют в Лондон.

— А что насчет нас? — осведомился мой муж.

— Вы остаетесь в заложниках, — ответил стражник, входя в комнату. — Так что вам придется подождать.

— Но будут ли после моего отъезда относиться к моему мужу и сыну честь по чести? — волновалась я. — Будут ли они в безопасности?

Стражник кивнул, посмотрел на Ричарда и произнес:

— Я служил под вашим началом, сэр, меня зовут Абель Страйд.

— Я помню вас, Страйд, — кивнул мой муж. — Вам известно, как они намерены поступить с нами?

— Мне приказано держать вас под арестом до тех пор, пока мы не покинем крепость, а затем освободить вас, не причинив вреда, — доложил он. — И я вынужден подчиниться их приказу. — Он помолчал, явно колеблясь, и продолжил: — Во всем гарнизоне, сэр, не найдется человека, который захотел бы причинить вред вам или вашему сыну! Слово даю!

— Спасибо, — поблагодарил мой муж. А мне шепнул: — Ты поезжай в Англию и передай королеве, что Йорки готовятся к новому нападению. Когда увидишь в гавани корабли, попытайся подсчитать их. Да не забудь передать ей, что, по моим прикидкам, людей у них не так уж много — всего тысячи две, не больше.

— Но как же ты?

— Ты слышала слова Страйда? Со мной ничего не случится, я вернусь домой, как только смогу. Храни тебя Господь, любимая.

Я поцеловала его. Потом повернулась к сыну, и он преклонил предо мною колено, чтобы я благословила его, а затем обнял меня. И я обняла его и никак не могла отпустить: я прекрасно понимала, как он, мой мальчик, силен и широк в плечах, какой он отличный боец, но оставить его здесь, когда ему грозит такая опасность, было для меня невыносимо.

— Ваша милость, вам пора, — поторопил меня стражник.

И я была вынуждена уйти. Я была в таких расстроенных чувствах, что не заметила, как поднялась по сходням купеческого судна и укрылась в отведенной мне маленькой каюте. Я думала только о том, что мне пришлось покинуть и сына, и мужа.

Ковентри, весна 1460 года

Когда я прибыла в Англию, двор в Ковентри уже готовился к войне. Я сообщила королеве, что наши враги удерживают в Кале моего мужа и сына и наверняка в ближайшее время вторгнутся на территорию Англии.

— Ах, Жакетта, мне так жаль, что я ничего об этом не знала! — воскликнула Маргарита. — Я бы никогда не стала подвергать вас такой опасности. Когда мне доложили, что вы в плену, я была просто вне себя. — Она быстро огляделась и добавила: — Знаете, я даже написала Пьеру де Брезе, сенешалю Нормандии, и попросила его взять Кале и освободить вас. Вы представляете, что было бы со мной, если бы кто-нибудь выяснил, что я состою с ним в переписке? Но ваша жизнь слишком важна для меня.

— Мне особая опасность, в общем-то, и не грозила, — заметила я, — но эти мятежники постоянно издевались над Ричардом и Энтони, пытаясь вывести их из себя; по-моему, они нарочно затевали ссору, чтобы получить возможность убить их.

— Ох, до чего же я ненавижу их всех! — негодовала Маргарита. — И этого Уорика, и его отца, и Йорка, и молодого Марча. Все они мои враги до самой смерти. Вам известно, какие слухи они распространяют?

Я кивнула. Собственно, гнусные слухи о королеве они распространяли с тех пор, как она появилась в Англии.

— Они прилюдно заявляют, что мой сын — бастард, что король понятия не имел ни о том, что он вообще появился на свет, ни о его крещении, ни даже… о его зачатии! Они надеются лишить моего мальчика наследства с помощью этих грязных сплетен, раз уж не смогли этого сделать, развязав с нами войну.

— А каковы новости о прочих йоркистах?

— Они встречались, — кратко обронила она. — У меня имеются свои шпионы при жалком дворе Йорков в Ирландии. Они поведали, что Уорик виделся с герцогом Йоркским в его ирландском замке. Судя по этому, можно легко догадаться, что они планируют вторжение. Но когда точно, нам узнать не удалось.